– Я принял решение. Если на нашем пути попадется ферма, вы постучите в дом и попроситесь на ночлег.

– А это не опасно? – спросила Лукреция.

– Не более опасно, чем ходить по открытой местности или ночевать в поле, – ответил маркиз. – Вы объясните, что я ранен. Лучше, если я почти совсем не буду говорить. В этих краях ходят толпы дезертиров, хватающих все, что могут унести. Они грабят крестьян и не дают им спокойно жить. Если хозяева подумают, что я один из этих разбойников, нас не пустят.

– Все переговоры буду вести я, – согласилась Лукреция. – Как по-вашему, мой французский звучит убедительно?

– Иногда в вашей речи можно уловить выговор благородной дамы… Но я не могу не похвалить ваше знание языка, Лукреция.

– Я была очень удивлена, как хорошо говорите вы, – заметила она в ответ.

– В детстве я был прилежным учеником. А в последние два года я брал уроки. Мне преподавали эмигранты, которые перебрались в Англию после революции.

– Это было мудро с вашей стороны, учитывая миссию, которую вы взяли на себя. Вы помогли стольким англичанам бежать из Франции.

– Это был лишь акт самосохранения, – возразил маркиз. – Когда человек выдает себя за другого, неточное слово, погрешности в произношении могут решить вашу судьбу. Речь идет пусть не всегда о жизни или смерти, но уж точно о свободе или плене.

– Мне неприятно думать о том, как вы рискуете, – поежилась Лукреция.

Маркиз улыбнулся.

– А вы? Разве вы не меньше рискуете в данный момент?

– Надо же было за вами присмотреть, не то майор Леклу непременно отправил бы вас в Париж, и сейчас вы бы ожидали трибунала, – улыбнулась Лукреция.

– Скорее всего, так бы и было, – согласился маркиз. – Может быть, когда-нибудь мне удастся вас отблагодарить.

– Будем надеяться, что мы оба очень скоро сможем отблагодарить друг друга, – сказала Лукреция. – А пока меня тревожит лишь перспектива голодной смерти прямо на дороге.

Маркиз остановился и огляделся.

– Вон там, кажется, есть постройки, – указал он в сторону горизонта. – Похоже, это уединенная ферма. Пойдем туда, Лукреция. Если нас хотя бы впустят в дом, я и то буду рад. По крайней мере, смогу снять эти проклятые сапоги и вытянуть ноги.

Вдохновленная его словами, Лукреция нашла в себе силы преодолеть еще полмили, отделявшие их от фермы.

Она поймала себя на мысли, что была бы рада любой еде, пусть даже невкусной и скудной.

Подойдя к ферме, они заметили, что дом на самом деле больше, чем казался им издали. Ферма была типично французская: открытый двор, хозяйский дом, а рядом с ним – амбар и хлев.

Подойдя к двери, Лукреция в нерешительности оглянулась на маркиза.

– Не бойтесь, – успокоил ее он, – и скрестим пальцы на удачу!

– Уже скрестила, – прошептала она и постучалась.

Сначала за дверью было тихо. Потом послышались тяжелые шаги.

Дверь открыла пожилая крестьянка, седовласая, с морщинистым, обветренным лицом. Взгляд у нее был настороженный.

– Простите, что тревожу вас, мадам, – начала Лукреция. – Не будете ли вы столь добры, что приютите нас с мужем на эту ночь. Мы проделали долгий путь. Если вы не можете пустить нас ночевать в дом, то, может быть, мы могли бы поспать в сарае?

Француженка посмотрела на маркиза, задержала взгляд на его перевязанной голове, на поникших плечах. Вся его фигура выражала крайнюю усталость. Не укрылись от ее взгляда и разбитые армейские сапоги.

– Вот горе-то! Вижу, ваш муж ранен! – воскликнула она.

– В голову, мадам. Он очень болеет, стал совсем как ребенок, не понимает, что вокруг делается. Мы хотим поскорее добраться до его родителей в Ле-Пьё. Там он сможет отдохнуть и, дай бог, может, и поправится.

– Дорога дальняя, – сочувственно заметила женщина. – Заходите, заходите. Можете посидеть у огня, погреться и отдохнуть.

Она провела Лукрецию и маркиза на кухню. Пол в кухне был каменный, посредине стоял грубый деревянный стол, у стола простые стулья, в углу буфет. В печи тлели поленья.

Дубовый потолок был очень низкий, и Лукреция подумала, что если бы маркиз выпрямился во весь рост, он бы стукнулся головой о дубовые балки.

– У вас усталый вид, – заметила хозяйка. – Издалека идете?

– Да, мы уже давно в дороге, мадам, – ответила Лукреция. – Моего мужа комиссовали. В армии так всегда: уволят, а что будет с человеком потом, им и дела нет.

– Это правда, – согласилась старуха. – Наши мужчины для них только пушечное мясо – и ничего больше.

Она произнесла это с такой горечью, что Лукреция спросила:

– Вы, наверно, потеряли кого-то, кого любили, мадам?

– Мужа и двух сыновей, – вздохнула хозяйка. – Где-то воюет мой последний сын, но я и от него уже шесть месяцев не получала известий.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовала Лукреция, сама понимая, насколько мало значат эти слова. – Как же вы справляетесь?

– У меня есть племянник. Он живет в деревне, неподалеку отсюда. Когда у него выдается свободное время, он ко мне приходит, следит за моим полем. Без помощи мужчины, без его заботы и заботы о нем мне бы совсем плохо пришлось.

У нее прервался голос, на глаза навернулись слезы. Потом усилием воли она заставила себя успокоиться и сказала:

– Вы, наверное, голодны. Когда вы в последний раз ели?

– Утром, мадам. Не сомневайтесь, мы можем заплатить за еду, которую вы могли бы нам дать.

– Это неважно, – отмахнулась женщина. – Пойду-ка посмотрю, чем вас покормить. Омлет вам как – подойдет?

– Конечно! – воскликнула Лукреция, не в силах сдержать своей радости.

– Пойду погляжу, что там снесли сегодня мои курочки, – сказала женщина, выходя из кухни.

Лукреция не решалась заговорить с маркизом из опасения, что хозяйка слушает за дверью. Она лишь взяла его за руку.

В ответ он нежно сжал ей пальцы – и ее настроение значительно улучшилось.

Установившееся между ними товарищество с каждым часом крепло. Они были вместе, разделяя каждую маленькую победу. И благодаря этой общности они стали очень близки друг другу.

За дверью послышались тяжелые шаги. Перед фермой Лукреция переобулась в сабо. Заслышав шаги старой женщины, обутой тоже в деревянные башмаки, она подумала, что у этой обуви есть одно достоинство: в ней не подкрадешься незаметно и не застанешь врасплох. Вошла хозяйка.

– Вам повезло, – объявила она. – Пять свеженьких яиц! Мои курочки будто чуяли, что гости придут!

– Но, мадам, мы не можем отобрать у вас всю еду!

Женщина улыбнулась.

– Мне приятно, что у меня компания. Мне ведь так одиноко! Иногда мне целую неделю бывает не с кем словом перемолвиться. Я встречаю племянника в поле, а в дом он не всегда успевает зайти.

Выложив яйца на стол, она достала из буфета сковородку и миску.

– Позвольте, я вам помогу, – предложила Лукреция.

– В кладовой найдется хлеб и сыр. Я делаю его сама из козьего молока. У меня там и масло есть. Раньше на рынке все знали мои сыры и масло, но теперь мне туда не дойти. Когда началась война, у меня забрали последнюю лошадь.

– Как, должно быть, все это для вас тяжело! – посочувствовала Лукреция.

– Тяжело! – горестно воскликнула старуха. – Когда война, всем тяжело! Я думала, что мы с мужем будем здесь жить в тишине и покое до самой смерти. Он был стар, чтобы идти на передовую, но они его все равно забрали: говорили, что найдут ему дело по силам. И мои сыновья ушли один за другим. Самому младшему, который еще жив, нет еще и семнадцати.

В голосе француженки было столько боли, что Лукреция готова была заплакать от жалости.

Вот каким тяжким бременем ложилась война на простых людей, не понимавших ее причин, не знавших, за что их заставляют терпеть невзгоды и проливать кровь. Мирные жители знали лишь то, что вся их жизнь разрушена. В конце концов им не оставалось ничего, кроме слез и горьких воспоминаний.

– Как вас зовут? – спросила француженка Лукрецию. Девушка только в эту минуту сообразила, что они не придумали себе подходящих имен.

И тут она вспомнила, как маркиз назвался солдатам.

– Бове, – ответила Лукреция. – Это фамилия моего мужа и его семьи в Ле-Пьё.

– Известное имя, – видимо, из вежливости сказала старуха. – А моя фамилия Круа.

– Мадам Круа, мы должны поблагодарить вас за вашу доброту, – сказала Лукреция с улыбкой. – Мы с мужем вам очень признательны.

Хозяйка выложила на стол хлеб, масло и сыр. Хлеб был очень аппетитный на вид, а головка сыра была достаточно большая.

От одной мысли об омлете у Лукреции потекли слюнки. И не удержавшись, она отрезала кусочек хлеба, который быстро положила в рот.

– Боюсь, кофе у меня плох, – огорченно сказала мадам Круа. – Теперь хорошего кофе не достать. Говорят, его делают из желудей, и пахнет он бог знает чем. Но мы добавляем в него козье молоко. Так получается вкуснее.

Лукреции хотелось ответить, что ей какой угодно вкус покажется чудесным, но она сдержалась. Она помогла хозяйке достать тарелки, спросила, где взять ножи и вилки. Потом ей оставалось лишь наблюдать, как мадам Круа переворачивает омлет, доводя его до готовности.

– Вы поужинаете с нами, мадам? – спросила Лукреция.

– Нет, спасибо, – отказалась старуха. – Я обедала днем, а если наемся на ночь, то не засну. Поделите омлет между собой. Вам с мужем надо как следует подкрепиться.

С этими словами хозяйка пододвинула сковороду к Лукреции, а сама занялась приготовлением кофе.

Лукреция разрезала омлет, положив львиную долю маркизу. Она постаралась поднять сковороду повыше, чтобы он не заметил, как мало она оставила себе.

Маркиз все это время сидел у стола, опустив голову. Поставив перед ним тарелку с омлетом, она обратилась к нему таким тоном, каким разговаривают с ребенком: