– Может быть, мне вам это объяснить, Лукреция?

Она не отвечала, но ее пальцы дрожали в его ладони. Она отняла бы руку, если бы он не сжимал ее так крепко.

– Занятие любовью – это выражение, которое может передавать множество чувств, Лукреция. – Он заговорил медленно, тщательно подыскивая нужные слова. – Мужчина может испытывать желание, страсть, увлечение или вожделение по отношению к женщине. Но ни одно из этих чувств не есть любовь.

Она ни слова не произнесла, но маркиз видел, что она внимательно его слушает.

– Когда мужчина на самом деле любит женщину, он жаждет ее тела, – это естественно. Но он также хочет завладеть ее сердцем и, может быть – душой, – продолжал маркиз. – И когда они вместе, когда они «занимаются любовью», как это называют, – это нечто гораздо больше, чем просто физическая близость, это еще и восторг и ликование. Мутнеет ваш разум, ликует ваша душа.

Он помолчал, а затем добавил:

– Это экстаз, который уносит обоих к вершинам блаженства. Описать его словами невозможно.

Он умолк. Потом тихо произнес:

– Это, Лукреция, истинная любовь, которой ищут и жаждут все мужчины.

Лукреция почувствовала трепет, вызванный какими-то особыми нотками в его голосе, который, вибрируя, проникал в нее и заполнял всю целиком.

И вдруг сердце ее бешено забилось, она представила себе, что маркиз описывает ей экстаз, который он переживал с леди Эстер.

Он наверняка любит ее, потому что она так красива. А не женился на ней потому, что это ему не по средствам. Лукреция в этот момент совсем забыла, что любовница маркиза была замужем.

Она чувствовала, что должна что-то ответить маркизу, и, собравшись с духом, сказала:

– Все это очень интересно. Спасибо за то, что вы мне это рассказали…

– Посмотрите на меня, Лукреция! – неожиданно произнес маркиз. И она послушно обратила к нему свое лицо. Он заглянул в ее глаза, выражавшие смущение и совершенную невинность – как у ребенка.

– Вы были искренни, Лукреция, когда сказали мне в ночь нашего венчания, что не будете заниматься любовью с мужчиной, который не любит вас? – спросил он. – Никогда не «занимайтесь любовью» с мужчиной, который не любит вас всем сердцем и к которому вы не питаете такого же ответного чувства!

И снова его голос вызвал в ней трепет и странное чувство, которое было прежде ей неведомо и названия которому она не знала.

Лукреция в полном смятении опустила глаза и увидела, что на руке маркиза, сжимавшей ее пальцы, проступила кровь.

Маркиз повредил ее, нанося удары пьяным французам.

– Ваша рука! – воскликнула она. – Вы поранились!

– Ерунда, – сказал маркиз, разжимая пальцы.

Он достал из кармана носовой платок, которым хотел стереть кровь, но Лукреция его остановила.

– Ваш платок грязный, – сказала она. – От грязи рана может загноиться. Надо найти что-нибудь чистое, чтобы ее завязать.

– Ни к чему меня так оберегать, – улыбнулся маркиз. – Все и так пройдет.

– Нет, нам нельзя рисковать, – запротестовала Лукреция. – А вдруг у вас поднимется температура?

Она в нерешительности стояла, рассматривая его руку, словно соображая, как поступить, и потом решительно сказала:

– Дайте мне свой нож.

Маркиз достал нож, открыл его и протянул девушке.

Повернувшись к маркизу спиной, она приподняла подол своего платья. Отрезать кусок нижней юбки было нелегко, но она сумела это сделать. Поправив подол, она снова повернулась к маркизу.

– Это чище, чем все остальное.

Маркиз посмотрел на длинную полосу чистого белого шелка. Переведя взгляд на Лукрецию, он заметил, какое у нее серьезное выражение лица. Он молча протянул руку, и Лукреция перевязала ее.

– Если мы встретим родник, я промою рану. Хочу быть полностью уверенной, что она чистая.

– Склоняю голову перед глубиной ваших медицинских познаний, – сказал маркиз.

– Вам может показаться, что это лишняя суета, но я видела столько ран в парижском госпитале. Многие из них гноились и подолгу не заживали из-за грязи и из-за мух.

– Видите, ваши навыки оказались весьма полезны, – улыбнулся маркиз.

Лукреция подумала, что он ее дразнит. Когда они продолжили путь, она заметила:

– Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я хвастаюсь своей работой в госпитале. Конечно, мне не разрешали самостоятельно заниматься пациентами. Я только помогала монахиням промывать раны и менять повязки. И еще мне разрешалось работать только с той монахиней, которая ухаживала за слепыми и за теми, кого ранили в голову.

– Мне кажется, ваша излишняя щепетильность и честность заставляют вас открещиваться от заслуженного признания ваших достоинств, и совершенно напрасно, – заметил маркиз.

– Мне не хотелось бы, чтобы между нами было какое-то притворство, милорд.

Но говоря это, Лукреция вспомнила, что притворства на самом деле было уже предостаточно. Она делала вид, что в ее жизни были мужчины, любившие ее, играла роль светской львицы, готовая скрестить с маркизом шпаги в словесной дуэли.

А когда вдруг увидела жадный огонь глазах Поля, пожиравших ее, она растерялась и испугалась.

Что она знала о мужчинах? Что было ей известно про маркиза, за исключением того, что она его любила? И она понятия не имела о том, что делает искушенную женщину неотразимой и притягательной.

И снова Лукреция мысленным взором увидела себя перед воротами Мерлинкура. Она вспомнила, как заглядывала внутрь, не смея войти. Она была чужая!

«Как мне соперничать с леди Эстер? – спросила она себя. – Она такая сказочная красавица. Наверняка маркиз жаждет целовать ее пухлые соблазнительные губы!»

Разве, сжимая в объятиях леди Эстер, он не испытывал того экстаза, того восторга, о котором только что говорил? А если так, разве у нее есть надежда завоевать его любовь?

Они продолжали путь. Маркиз, казалось, совершенно погрузился в свои мысли.

Они шли и шли, видели крестьян, трудившихся в полях. Но им до сих пор удавалось избегать встречи с кем-либо лицом к лицу.

Лукреция проголодалась, но она решила не признаваться в этом, вообще не заводить первой речь про какие-то неудобства.

По прихрамывающей походке маркиза она догадалась, что он сбил ноги своими сапогами. Она с самого начала предполагала, что так оно и будет. Но и ее башмаки натирали ей ноги все больше. Но, наверное, в сабо она давно бы уже сбила себе ноги в кровь.

Лукреция теперь думала только об одном: хватит ли у нее сил добраться до цели и сколько еще им предстоит пройти.

Им пока везло: солдат нигде не было видно. Это была земля, засаженная кукурузой, горчицей и овощами. Кое-где появлялись отдельно стоящие фермы с хозяйственными постройками.

– Вы хотите есть? – спросил маркиз. До этого они с полчаса шли молча.

– Я лишь пыталась понять, откуда доносятся эти раскаты, из моего живота или из вашего. А может быть, это отдаленный гром? – с горькой улыбкой ответила Лукреция.

Маркиз рассмеялся.

– Обильная домашняя пища – плохая подготовка для дальних пеших походов, – заметил он.

– Я просто подумала о наших друзьях, которые еще час назад сели за стол, уставленный разными деликатесами, и стали жаловаться, что не видят ничего подходящего для еды.

– А я то и дело вспоминаю ужин в Карл– тон-хаусе, – сказал маркиз. – Двадцать пять перемен за ужином, фуршетные столы в зале приемов у принца, заставленные таким количеством закусок! Гости удивлялись, как они выдерживают такой груз и у них не подламываются ножки!

– Если думать о еде, есть еще больше хочется! – заметила Лукреция.

– Вы правы, – согласился маркиз. – Но как тяжело предаваться возвышенным мыслям на пустой желудок! Если бы была хотя бы середина лета, мы могли бы поискать какие-нибудь плоды, – заметил маркиз.

У Лукреции от этих слов загорелись глаза.

– Вы подали мне идею! – воскликнула она. – Вместо того чтобы идти через поле, давайте пойдем по краю.

Маркиз согласился. Вскоре в траве они увидели краснеющую землянику. Ягодки были мелкие, но сладкие и душистые.

– Боги послали нам свою амброзию! – воскликнул маркиз.

– К сожалению, боги поскупились, – посетовала Лукреция.

Она хотела поискать еще ягоды, но маркиз решительно заявил, что им нельзя терять время.

– Нам предстоит долгий путь, к тому же еще мы должны найти себе ночлег.

– Мы будем ночевать в поле?

– Никогда еще не видел такой безлесной местности, – сердито заметил маркиз.

И они двинулись дальше. Сил оставалось все меньше, они даже перестали разговаривать. Лукреция заметила, что маркиз специально замедляет шаг, чтобы ей было легче за ним поспевать.

«Я ему обуза», – в отчаянии думала она. Ей казалось, что маркиз должен возненавидеть ее, потому что она слабая женщина и обременяет его. Если бы он был один, то смог бы преодолеть эти расстояния вдвое быстрее.

Они нашли родничок, где смогли остановиться и напиться. По настоянию Лукреции маркиз промыл рану. Опасения Лукреции оказались напрасными – ссадины были неглубокими и чистыми.

Но Лукреции доставляло удовольствие ухаживать за маркизом, поэтому она снова наложила ему на руку аккуратную повязку.

– А как ваша голова? – спросила она.

– Отлично, – ответил маркиз. – Лукреция, я понимаю, как вы измучены, но мы не можем медлить. Французы скоро догадаются, что мы обходим побережье. Нам нужно быстрее добраться до Ле-Пьё и попасть на яхту. Только там мы будем в безопасности.

– Конечно, я понимаю. – Лукреция, присевшая возле родника, послушно встала.

Они снова двинулись в путь. Вечернее солнце утратило свой жар, но усталость брала свое.

И тогда, посмотрев на ее бледное осунувшееся лицо, маркиз объявил: