Итак, были основания полагать, что дом, куда вошел маркиз, был, скорее всего, пуст. Однако здравые рассуждения – это одно, а тревога за любимого человека – совсем другое.

Лукреции никак не удавалось отогнать от себя картины, которые рисовало ее воображение: как солдаты засели в доме, как оглушили маркиза ударом по затылку, едва он вошел.

– Господи, побереги его, ну пожалуйста, Господи! – повторяла она, закрыв глаза.

А вновь открыв их, увидела, что маркиз возвращается с объемным свертком в руках. Издали она не могла определить, что он несет.

– Что это? – спросила она, когда он подошел. При этом, сама того не замечая, она обеспокоенно вглядывалась в его лицо, стараясь убедиться, что все в порядке.

Маркиз улыбнулся ей.

– Я принес нам карнавальные костюмы. И чем скорее мы в них переоденемся, тем лучше.

– Что за костюмы? – полюбопытствовала она.

– Вам досталось симпатичное платье. Боюсь, что мне пришлось лишить хозяйку дома праздничного наряда, в котором она ходит по воскресеньям в церковь!

С этими словами он протянул Лукреции вещи.

Потом он показал ей свою одежду:

– А мне достался мундир верного солдата императора.

Лукреция увидела, что он держит в руках сине-белую форму французского полка.

– Неужели вы это наденете? – удивилась она.

Маркиз рассмеялся.

– Я готов носить рога и хвост самого дьявола, только бы добраться до яхты! – воскликнул он. – Переодевайтесь, и поспешите! А потом, если будете хорошей девочкой, я дам вам поесть.

Он говорил с ней шутливым тоном, будто с ребенком, но Лукреция понимала, что распоряжения он отдавал серьезно. И она не стала прекословить, а скрылась за деревьями и стала снимать платье.

Она поняла: маркиз был прав, предполагая, что добыл для нее праздничный наряд крестьянки. Этот выходной костюм состоял из камлотового жакета, в каких тогда ходили все простолюдинки, широкой хлопчатобумажной юбки и белого передника. Маркиз не забыл даже прихватить накрахмаленный чепец с длинными лентами.

Одежда была довольно поношенная, но чистая. Должно быть, маркиз не поленился покопаться в сундуке.

Вещи были ей велики, особенно широки в талии, но она изловчилась закрепить юбку, накрепко завязав сзади передник. Потом она заплела волосы в косы, убрала их под чепец. Она знала, как это делают француженки.

Свернув свою одежду и засунув ее в глубокую нору под деревом, она вернулась к маркизу. Тот сидел на пне, отрезая ножом носок у кожаного сапога.

– Боже, что это вы делаете? – удивилась Лукреция.

– Иногда рост и большой размер ноги становятся помехой, – пояснил он. – Надеюсь, никто не удивится, что у французского солдата из сапога вылезают пальцы. Известно ведь, что у Наполеона нет лишних денег на нарядную форму солдатам.

– Вам же будет неудобно идти, – предупредила Лукреция.

– А для вас у меня припасено кое-что еще более неудобное, – сообщил он.

Лукреция увидела около пня пару деревянных сабо.

– Мне что, придется это надеть? – воскликнула она.

– Ходить в них – сплошная мука. Я предлагаю вам нести их в руках. Но вам непременно надо будет надеть их, случись нам оказаться в деревне, встретить на дороге кого-нибудь из местных. У французов глаза внимательные, они все примечают.

Обрезав носки сапог, маркиз переобулся и для надежности перевязал сапоги в нескольких местах старыми шнурками. На нем была пара потрепанных бриджей, явно побывавших в многочисленных переделках.

Маркиз встал.

– А вы избавились от нижнего белья?

– Нет, – с удивлением ответила Лукреция. – А что, надо было?

Маркиз улыбнулся.

– Я думаю. Если французы нас схватят и будут допрашивать, они могут удивиться, заметив на крестьянке, я полагаю, шелковое кружевное белье. Однако, если вы готовы к тому, чтобы вас повесили, я согласен идти на виселицу вместе с вами – лишь бы не расставаться с собственной батистовой рубашкой! Владелец этой одежды был человеком простым. Я сужу по крепкому запаху, которым пропитан его китель.

– Если нужно, я сейчас же сниму свое белье.

– Не стоит. Лучше мы постараемся вести себя поосторожнее, чтобы не попасться!

С этими словами он надел китель на свою рубашку.

Мундир оказался ему мал и узок в плечах. Маркиз был вынужден распороть на кителе пару швов, чтобы в него влезть. К счастью, он был такой поношенный, что появление на нем несколько лишних прорех было вполне естественно.

– А теперь, раз вы говорите, что работали в госпитале, то, наверное, сможете забинтовать мне голову этим полотенцем.

Лукреция только сейчас обратила внимание на лежавший рядом с сабо сложенный кусок белой материи.

Маркиз, подобрав снятые вещи, удалился в лес. А она тем временем оторвала кусок от холщового полотенца, подходящий для повязки.

– Готово? – спросил маркиз, едва показавшись между деревьями.

– Садитесь, – велела Лукреция.

Он послушался. Она забинтовала ему голову и ловко закрепила ткань на затылке.

– Как я выгляжу? – весело спросил он и подмигнул Лукреции.

– Как настоящий денди, – отвечала она. – И надеюсь, мсье, я могу составить вам достойную компанию.

Он окинул Лукрецию взглядом. Белый чепец очень шел к ее черным волосам. А встревоженные синие глаза казались огромными на ее юном лице.

– Несомненно, вы очень элегантны! – искренне воскликнул маркиз. – А теперь мы должны поторопиться. Когда мы отойдем отсюда на милю, обещаю угостить вас хлебом и даже кусочком ливерной колбасы.

– О, как я ценю вашу щедрость и великодушие! – шутливо подыграла ему Лукреция.

Она подняла с земли деревянные башмаки и повесила их через плечо. Маркиз заранее связал их бечевкой. Это было с его стороны очень предусмотрительно – нести сабо таким образом было легче, чем всю дорогу держать их в руке или под мышкой.

Но и теперь они показались ей довольно тяжелыми, а к концу пути они, похоже, станут для нее обременительной ношей. Она не сразу оценила предусмотрительность маркиза. Ведь так часто носили сабо и крестьянки, жалея деревянные башмаки. А маркиз был весьма внимателен к любым деталям – промахи даже в мелочах могли провалить все предприятие.

В военное время во Франции невозможно было найти крестьянку, которая могла бы себе позволить крепкие кожаные башмаки. Поэтому сабо стали неотъемлемым атрибутом в одежде.

Через некоторое время они вышли на проселочную дорогу.

– Если мы встретим кого-нибудь по пути и человек с нами заговорит, я сделаю вид, что в голове у меня туман после тяжелой контузии, – сказал маркиз. – А вы объясните, что меня уволили из армии и вы ведете меня домой к моим родителям, которые живут в Ле-Пьё.

– А мы туда направляемся? – уточнила Лукреция.

– Приблизительно.

– Это далеко?

– Чтобы дойти туда, нам потребуется весь сегодняшний день, а может быть, и часть завтрашнего. Но нам ни в коем случае нельзя приближаться к берегу – до самой последней минуты.

– Я так и думала, что придется сделать большой крюк! – огорченно воскликнула Лукреция.

Некоторое время они шли молча.

Потом Лукреция сказала:

– Мне как-то не по себе, что мы отняли одежду у этих людей… И так, видно, небогаты, да и работать им приходится тяжело!

Маркиз молчал, а потом словно нехотя признался:

– Я оставил им денег.

– Денег? Но тогда они могут заподозрить, что у них побывали необыкновенные грабители.

– Я это предусмотрел. Мне пришлось использовать старый трюк: разбить стоявший на полке фарфоровый кофейник и подкинуть среди осколков несколько франков.

– Чтобы, найдя их, хозяева подумали, будто деньги пролежали там долго, может быть, несколько лет? – догадалась Лукреция.

– Подобное лучше проделывать с книгами, – продолжал маркиз, – но у этих людей в доме нет книг.

– Знаете, маркиз, я думаю, ваша беда в том, что у вас слишком доброе сердце, – негромко сказала Лукреция.

– Что за чушь! – возмутился маркиз. – Если вы впредь еще раз попробуете выкинуть какой-нибудь фокус, вы убедитесь, какой я жестокий и безжалостный.

– Такой жестокий, что даете деньги противнику, и такой безжалостный, что уступаете свой сюртук надоедливой женщине, – парировала Лукреция.

– Вы что же, хотите сделать из меня героя? – спросил маркиз, которого, по-видимому, забавлял этот разговор.

– Почему бы и нет, если только мне достанется роль героини! Но, увы, я подозреваю, что на эту роль у вас слишком много претенденток!

– Давайте остановимся здесь и перекусим, – предложил маркиз. – В столь ранний час остроумные ответы не идут мне в голову.

Он позаимствовал в доме почти целый круг черного хлеба. Хлеб был кисловат, у него был вкус скорее грубоватый, но для Лукреции это не имело ни малейшего значения.

В ливерной колбасе было слишком много чеснока. Лукреция наморщила нос.

– Хорошо, что мы едим эту колбасу оба! А то ночью мы бы вряд ли легли спать рядом.

– А вы полагаете, что нам снова придется это сделать? – спросил маркиз.

Она бросила на него лукавый взгляд.

– Моя компания уже успела вам наскучить? – осведомилась она. – А я никак не подозревала в вас подобного непостоянства! С другой стороны, мне следовало этого ожидать.

– Вы все еще стараетесь меня раздразнить, Лукреция?

– А разве у меня есть здесь другие развлечения? – спросила она, округлив глаза. – Я должна поблагодарить вас, милорд, за такой незабываемый медовый месяц. По крайней мере, он получился оригинальным!

Он секунду молча смотрел на нее. Она с аппетитом откусывала черный крестьянский хлеб, глаза ее блестели, хотя накануне она спала не больше пары часов.

– А какой медовый месяц вы бы предпочли? – неожиданно спросил он.