— Обхвати меня ногами, — пробормотал Калеб ей в шею. — Прижмись крепче. Да. Вот так. И еще. Да. Да. — Одной рукой он нащупал маленький, упругий бутон у нее между ног.

Она тихо вскрикнула, когда начались нежные судороги.

В следующее мгновение Калеб остановился и замер, достигнув своей вершины. Сиренити ощутила, как раз за разом содрогается его тело.

Откуда-то до нее опять донеслись звуки вальса.

Теперь ближе. Совсем близко.

Много позже Калеб пошевелился на диване. Он нахмурился, ощутив, что в комнате стало холоднее. Надо бы встать и расшуровать печку, подумал он. А еще лучше, наверно, будет забраться в постель вместе с Сиренити под груду одеял. Они оба замерзнут, если останутся здесь на диване надолго.

Он почувствовал, как она шевельнулась на нем. Одна гладкая нога проскользнула у него между бедрами. Небольшой пухлый сосок переместился по его груди. Калеб улыбнулся. Подумав, он решил, что у них вряд ли есть шанс замерзнуть. Тепла, которое они совместно генерировали, хватило бы, чтобы снабдить энергией большой кусок северо-западного побережья в середине зимы.

Черт возьми, я просто здорово себя чувствую после часа любви с Сиренити. В мире нет ничего лучше этого ощущения.

— Калеб?

— Да? — Он запустил руку в ее потрясающие волосы.

Она подняла голову и заглянула ему в лицо своими таинственными, как у феи, глазами.

— Ты так и не рассказал мне, о чем тогда думал. Что-то связанное с Франклином. И вообще, что тебя заставило выскочить из постели?

Калеб вспомнил о шкатулке, оставшейся на кофейном столике. Он повернул голову на подушке и долго смотрел на нее. Музыка умолкла несколько минут назад. Танцоры неподвижно застыли над старыми газетными вырезками, в которых прятались тени его прошлого.

В голове его снова заворочались беспокойные мысли, вытесняя до того владевшее им ощущение тепла и довольства.

— Я не мог уснуть, потому что меня преследовали мысли о том, что сказал Франклин. О двух сделках, которые, по его словам, были у него с Эстерли.

— А что с этими сделками?

— Он утверждал, что в обоих случаях в точности следовал инструкциям. — Калеб неохотно выбрался из-под теплой, уютной тяжести Сиренити, плотно укутал ее в халат и сел рядом с ней. — Он припарковывал машину, уходил в аллею.

— И оставлял деньги в бардачке. — Сиренити потуже затянула пояс. — Наверно, Эмброуз мог два раза съездить в Вентресс-Вэлли и подобрать деньги, которые вымогал, но я все равно никак не могу заставить себя поверить, что он это сделал.

Некоторое время Калеб молчал. Потом встал и подошел к печке. Открыл дверцу и сунул в топку полено. Вернулся к дивану, сел и снова стал задумчиво рассматривать шкатулку.

— Я могу поверить, что он сделал это один раз, — сказал наконец Калеб тихим голосом. — Но не дважды.

— Не понимаю.

Калеб взял шкатулку и посмотрел в зеркальце, которое было приклеено к внутренней стороне крышки, обтянутой голубым атласом.

— Если верить дяде Франклину, а это, в лучшем случае, рискованно, учитывая его последние «достижения», то он имел с Эстерли дело в двух случаях.

— И что?

— А то, что если он сказал правду, когда в тот день утром звонил мне сюда, то получается, что второе требование шантажиста поступило уже после смерти Эстерли.

— Вот это да! А ведь ты прав.

— По словам Франклина получается, что кто-то забрал деньги из его машины значительно позже, чем Эстерли упал с этой лестницы.

Сиренити сидела совершенно неподвижно, зажав в кулаки концы пояса.

— Действительно, что-то многовато здесь бродит призраков в последнее время.

— Мне самому начинает так казаться.

— Как ты сказал, мы не можем быть до конца уверены, что Франклин говорил правду о том, как его шантажировали, а тем более о времени выплаты вторых пяти тысяч долларов, — осторожно заметила Cиренити.

— Не можем, — согласился Калеб. — Он мог и солгать. Хотя ведь уже признался, что заплатил пять тысяч долларов в первом случае. Зачем ему лгать о второй сделке?

— У меня почему-то не сложилось впечатления что Франклин врал хотя бы в одном случае из двух. Но ты знаешь его намного лучше, чем я. Что думаешь ты?

Калеб встретился с ней глазами в зеркальце.

— В то время я не задумался над этим. Было много всего другого.

Сиренити зябко вздрогнула.

— Это уж точно.

— В тот момент, во время выяснения отношений, Франклин мог думать только о том, что все начало выплывать наружу и оборачиваться против него. Его уже уличили в одной лжи, так что вряд ли ему стоило продолжать в том же духе. Какой был бы в этом смысл?

Сиренити кивнула.

— Тем более что он считал свои действия оправданными. Ведь фотографии-то существовали. Конечно, его миленький планчик пошантажировать меня провалился, но шокировать весь клан этими фотографиями ему тем не менее удалось. Так что он добился таки того, на что мог рассчитывать.

— Две шантажные сделки, одна до смерти Эстерли и еще одна после. — Варианты истолкования этого факта неотступно кружили в голове Калеба. — Двое шантажистов или один?

Сиренити нахмурилась.

— Ты думаешь, что за всем этим с самого начала мог стоять кто-то другой, а не Эмброуз?

— Может быть и так.

— Вот в этом для меня больше смысла. Эмброуз просто никак не тянул на шантажиста. Выклянчивать деньги — это да, но вымогать — нет и нет.

— Мы вернулись к тому выводу, к которому уже приходили, — сказал Калеб. — Кто-то еще помимо Эстерли знал об этих фотографиях, обо мне и моем прошлом.

— Больше всего меня тревожит вот что: твой дядя явно убежден, что в обоих случаях имел дело с Эмброузом Эстерли. А фотографии могли быть только у Эмброуза и больше ни у кого.

— Ладно, допустим, что шантажист каким-то образом завладел фотографиями и выдал себя за Эмброуза. Франклин ведь ни разу не встречался с ним лично, так? И с Эстерли он тоже не был знаком. — Калеб задумался. — Во всяком случае, речь идет о мужчине. Это нам известно. Франклин сказал, что по телефону с ним разговаривал мужской голос.

— Ну, не знаю. У некоторых женщин тоже бывает очень низкий голос.

— Например, у Джесси.

Сиренити быстро затрясла головой.

— Нет, я просто не могу поверить, что она способна на такое.

Брови Калеба поползли вверх.

— Посмотри правде в глаза, Сиренити. Ты никогда и не сможешь поверить, что кто-то из твоих друзей, живущих здесь, в Уиттс-Энде, может оказаться способным на такое дело.

— Ты прав.

— Судя по тому, что я слышал от тебя и всех и каждого здесь в округе, Джесси знала Эстерли лучше, чем кто бы то ни было. Он все оставил ей. Будучи его единственным близким другом и наследницей, она имела доступ к его архиву до и после его смерти.

— Я не могу себе представить, чтобы Джесси вдруг занялась вымогательством. Она одна из немногих здесь, в Уиттс-Энде, кто прилично зарабатывает на жизнь своим искусством.

— Если Эстерли продал первый набор снимков за наличные, чтобы приобрести фотоаппаратуру, он мог по секрету рассказать об этом Джесси, — сказал Калеб. — После его смерти она могла увидеть, какие возможности открываются при данной ситуации, и решила продолжить с того места, где он остановился.

— Нет.

Калеб посмотрел на нее.

— Тогда подумай, кто еще здесь, в Уиттс-Энде, отвечает нашим критериям. Кто еще мог иметь доступ и к твоим фотографиям, и к информации о моем прошлом?

Взгляд Сиренити остался твердым.

— А почему это обязательно должен быть кто-то из живущих в Уиттс-Энде?

Калеб молчал целую секунду.

— Потому что все началось здесь, в Уиттс-Энде, — ответил он наконец. — От логики никуда не уйдешь. Все началось с того, что Эстерли направил тебя ко мне, чтобы ты наняла меня в качестве консультанта.

— Это не значит, что все проистекает из Уиттс-Энда, — возразила она.

— Но другого разумного объяснения нет. — Он перевел взгляд на шкатулку. — Я почему-то все время думаю, что ответ где-то здесь. Все всегда возвращается к этому.

— К шкатулке?

— Это все, что мне досталось от нее. — Калеб осторожно сунул руку в шкатулку и извлек стопку потрепанных вырезок. — Может, здесь что-нибудь обнаружится. Какое-то имя. Новое направление, которое мы можем попробовать.

— Я возьму одну половину, а ты другую. — Сиренити взяла у него часть вырезок. — Надо составить список всех имен, упоминавшихся в связи с тем давним скандалом. Кто знает? Может, комy-то из нас удастся за что-нибудь зацепиться.

— Ладно. — Калеб встал и отправился на поиски ручки и бумаги. Найдя их, он принес все на кофейный столик. Потом пошел на кухню и налил два маленьких стаканчика бренди.

Он не знал, как Сиренити, но у него было такое чувство, что нелишне будет капельку подкрепиться перед предстоящим решением головоломки.


Полчаса спустя список был готов. Он вышел не очень длинным; и большинство имен было Калебу знакомо. В него были включены имена всех членов его семьи, жены Гордона Патриции, горсточки жителей Вентресс-Вэлли, а также одной-двух второстепенных политических фигур, имевших влияние в то время, а ныне давно покойных.

Сиренити изучала список.

— Все эти люди могли знать о твоем прошлом, но среди них нет никого, кто мог бы знать обо мне и о снимках, которые сделал Эмброуз.

— Этого мы точно не знаем. Надо будет нанять частного детектива, чтобы проверить некоторые иа этих имен, — сказал Калеб.

Сиренити тревожно вскинула на него глаза.

— Если ты пошлешь в Вентресс-Вэлли человека, который будет задавать вопросы о том давнем скандале, то обязательно поднимется шум.

— Неужели ты думаешь, что это меня остановит? — Нахмурившись, Калеб рассматривал порванную атласную подкладку, выстилавшую крышку шкатулки. — Сейчас меня волнуют только ответы. И я собираюсь получить их.

— Я понимаю, — тихо проговорила Сиренити. — Просто хотелось бы сделать это как-нибудь иначе. И так уже немало испорчено.