Калеб поднялся на ноги, чувствуя, что сердцебиение постепенно возвращается к норме. Он подошел к входу в пещеру и постоял, глядя в ночную тьму. Внизу, между деревьями, сверкала горсточка разбросанных огоньков — это светились окна домиков и коттеджей. Он знал, что приветливый свет, льющийся из ближайших к нему окон, идет от коттеджа Сиренити, к которому выводит тропинка.

Он полез было в карман куртки за фонариком, который одолжил ему Блейд, но потом понял, что вполне обойдется и без него. Луна достаточно хорошо освещала путь.

Через десять минут он уже стоял возле дома Сиренити. Лампочка над входной дверью все еще горела, освещая крыльцо.

Он поднялся по ступенькам и постучал. Сиренити, в купальном халате и шлепанцах, тут же открыла дверь. Ее волосы являли собой пышную копну темно-рыжих кудряшек. По тревожному выражению ее чудесных глаз он понял, что она ждала его.

— Калеб. — Она робко улыбнулась. — Я уже начала немного беспокоиться. Куинтон и другие заходили больше часа назад и сказали, что ты остался один в пещере. И что, по всей вероятности, зайдешь на обратном пути.

— Последняя дверь, — прошептал Калеб.

— Что?

— Так, ничего. — Он протянул к ней руки. Она не исчезла.

Калеб притянул ее к себе и зарылся лицом в ее душистые волосы.

— Я хочу тебя.

— Я знаю. Все хорошо, Калеб. Я тоже тебя хочу. Ты должен это знать.

Он поднял голову и заглянул в ее сияющие глаза. Он утонул в том, что в них увидел.

— Ты нужна мне.

Она повернула голову и поцеловала его в шею.

— Да. Ты мне тоже нужен. Теперь пора.

Он подхватил ее на руки, ногой захлопнул дверь и понес ее по коридору в спальню. Занавес из бусинок, окружавший ее кровать, блестел в полутьме.

Калеб собой раздвинул сверкающую завесу. Занавес задрожал, словно поверхность воды прозрачного источника. Тысячи малюсеньких стеклянных бусинок ударились друг о друга и зазвенели в темноте.

Он упал на кровать, не выпуская Сиренити из объятий. Сила его желания была так велика, что у него дрожали руки.

Сиренити тихо застонала. Она прильнула к нему в горячем, сладостном порыве. Все тело Калеба напряглось в неистовом возбуждении. От ее запаха, пряного и нестерпимо женственного, у него внутри разгорался огонь. Застонав, он просунул ногу между ее ногами и потянул за пояс ее халата.

Под халатом Калеб обнаружил теплую фланелевую ночнушку. Он стал торопливо отодвигать подол кверху, к талии Сиренити. Его рука нетерпеливо прошлась по гладкой, мягкой коже вниз, вплоть до соблазнительного гнездышка из волос. Она изогнулась навстречу ему.

— Да. Скорее.

— Скажи мне, — пробормотал Калеб. — Скажи мне, как сильно ты меня хочешь.

— Не могу. Нет таких слов.

— Тогда покажи. — Калеб жадно впился ей в губы и погрузил пальцы в ее влажное тепло. — О Боже, да. Так.

Он стал покрывать поцелуями ее шею, пока расстегивал «молнию» на джинсах и нащупывал в кармане маленький пакетик из фольги.

Казалось, его подготовка заняла целую вечность, но в действительности прошло лишь несколько напряженных мгновений. Когда он переменил положение, устраиваясь между ногами Сиренити, он своей ногой задел занавес из бусинок. Стекляшки закачались и зазвенели.

— Калеб?

— Я здесь. — Он почувствовал, как его обнимает теплая, мягкая плоть. Она была влажной, готовой принять его, ждущей его.

Он никогда еще за всю свою жизнь ничего не желал так сильно. Опустив руку вниз, он направил себя к жаркому и влажному входу в ее тело. Он застонал, когда стал медленно и постепенно входить в нее.

Внутри у нее было тепло, скользко и так уютно, что он едва дышал. Слишком тесно.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание, и почувствовал, как она замерла, когда он вошел глубоко внутрь. Потрясенный, он остановился.

— Боже мой, Сиренити.

— Нет, не уходи, — прошептала она. — Время пришло. Ты тот, кого я ждала.

— С тобой все в порядке? — хрипло выдавил он из себя.

— Да. Да, все хорошо. — Она обвила его руками и приподняла бедра. — Просто я никогда не думала, что это будет так.

— Как так?

— Как будто я нашла вторую половинку себя.

Он напряг все силы, чтобы сохранить контроль над собой, но, когда Сиренити притянула его к себе и вобрала в себя, он не выдержал. Он сжал ее в объятиях так крепко, как никогда в жизни никого и ничего не держал.

Торжество, удовлетворение, чувство цельности и пульсирующая радость нахлынули на него, и он закружился в сказочном вихре эмоций, в которых ему некогда было разбираться. Да и не к чему. В тот восхитительный, потрясающий момент он определенно знал лишь одно, и этого было пока достаточно.

Он знал, что живет.


Свет передвигался по его лицу, словно дождь из драгоценных камней. Калеб ощущал их цвет — янтарный, рубиновый, изумрудный, сапфировый. Это было странное ощущение; оно не было неприятным — просто необычное. Он подождал с минуту, не пройдет ли это ощущение. Оно не проходило, и тогда он неохотно открыл глаза. Оказалось, что он лежит в озерце солнечного света, просочившегося сквозь завесу из стеклянных бусинок, окружавшую постель Сиренити.

Он повернул голову и увидел, что лежит в постели один. Звук льющейся воды подсказал ему, что Сиренити в ванной. Несколько секунд он лежал неподвижно, почти боясь, что воспоминания ночи могут рассеяться, словно пар от горячего источника.

Но вместе с утренним солнцем комнату наполняло ободряющее ощущение реальности. Он определенно находился в постели Сиренити. Теплые, смятые простыни и чувство удовлетворения, пропитавшее каждую клеточку его тела, говорили сами за себя, неопровержимо доказывая, что все это ему не привиделось во сне. Он представил себе Сиренити под душем и улыбнулся. Потом сел в постели и протянул руку, чтобы откинуть одеяло.

И замер при виде трех черно-белых глянцевых фотографий, небрежно брошенных поверх одеяла. Калеб долго смотрел на каждую фотографию по очереди. Эмброузу Эстерли удалось сделать невозможное. Он поймал и запечатлел на фотопленке существо, сотканное из света и волшебства. На одном из снимков Сиренити полулежала на крупном валуне, оглядываясь через плечо на камеру. Ее глаза светились простодушно-чувственным любопытством лесной нимфы. Изгиб ее торса и бедра повторял форму пятнистого от солнца камня, служившего ей ложем.

На втором снимке она была запечатлена сидящей на скальной глыбе, с подтянутыми к подбородку коленями. Ее поза не рисовала никаких подробностей, хотя было совершенно ясно, что она обнажена. Было очевидно, что Эстерли больше интриговала игра света и тени на женской коже, чем возможность возбудить аппетит у зрителей.

На третьем снимке Сиренити лежала на животе у ручья, опустив пальцы в воду. И образ этой следящей за бегом воды Сиренити опять излучал чарующее, чуть наивное простодушие. Она здесь была не просто какой-то женщиной, лежащей на камне возле ручья, а Женщиной, доброй богиней, неуязвимой под щитом своей женственности.

Калеб смотрел на эти три фотографии и понимал, что ему только что преподнесли редчайший, драгоценнейший подарок.

С чувством благоговения он собрал фотографии. Бисерный занавес зазвенел и заискрился, когда он раздвинул его. Положив фотографии Сиренити на ночной столик, он направился в ванную.

Телефон в гостиной зазвонил в тот момент, когда он уже открывал дверь ванной комнаты. Калеб нерешительно помедлил, потом пожал плечами и снова закрыл дверь. Поднял с пола брюки, валявшиеся там, куда он зашвырнул их прошлой ночью, и пошел в гостиную ответить на звонок.

— Алло?

— Калеб, ради всего святого, это ты? — Голос Франклина на другом конце провода звучал резко, почти безумно. — Твоя секретарша дала мне этот номep сегодня утром. Я разыскиваю тебя со вчерашнего дня.

Калеб похолодел.

— Что случилось? С дедом что-нибудь?

— Нет, это совсем другое.

— Тогда в чем проблема? — Тиски, за секунду до этого сжавшие внутренности Калеба, разжались. С Роландом все в порядке. Рано или поздно, подумал Калеб, вздрогнув, как от удара, ему придется услышать весть о смерти деда. Но не сегодня, благодарение Богу. Не сегодня.

Сила собственных эмоций поразила его. Он никогда не позволял себе слишком задумываться над тем, какие чувства он испытывает к старику, помимо злости на него.

— Калеб, я считаю, тебе следует знать, что вчера я заплатил пять тысяч долларов за набор порнографических снимков.

— Что-то крутовато для порнушки, дядя Франклин. Похоже, тебя ободрали.

— Это не шутка, — прошептал Франклин хриплым, сдавленным голосом. — Я заплатил пять тысяч долларов шантажисту, слышишь? Пять тысяч долларов. Вчера мне позвонили, после того как ты уехал из Вентpecc-Вэлли. И сказали, что либо я выложу деньги, либо фотографии твоей новой приятельницы напечатают в газетах.

— Сиренити? — В первую секунду Калеб не понял, о чем речь. Потом его словно ударило. — Черт, дерьмо. Тебе прислали снимки?

— Тебе о них известно?

— Да, черт возьми!

— Она на них голая, Калеб. Она позировала нагишом для этих снимков. Они непристойны. История с Кристал Брук повторяется. Что ты наделал?

— Успокойся, Франклин.

— Этот человек пригрозил, что пошлет снимки в «Вентресс-Вэлли ньюс». Точно как в тот раз. И я заплатил. Я был вынужден так поступить ради семьи.

— Успокойся, Франклин.

— Какое унижение для семьи, если это выплывет наружу! Это все ты виноват, черт тебя побери! Bместо благодарности за все, что Роланд для тебя сделал, ты опозорил его так же, как в свое время твой отец. Ты пошел по стопам Гордона. Тебя соблазнила дешевая шлюха, и теперь мы все будем за это расплачиваться.

Глава 11


Сиренити закручивала волосы в узел на темени и внимательно разглядывала свое лицо в затуманившемся от пара зеркале. Оно ничуть не изменилось, и это показалось ей удивительным и забавным. Она закрепила копну своих кудрей большой заколкой. Несколько прядок выбилось, но она не обратила на это внимания. Наклонившись над раковиной, она еще пристальнее вгляделась в свое отражение.