— Мне не ясно! — отрезала Алька.

— Значит, тебе нужно к психиатру, — спокойно констатировала Ленка.

— Но ведь я тебе все объяснила — только что, — в отчаянии проговорила Алька. — Если человек не признался…

— Из этого совсем не следует, что он не убивал! Мало ли, сколько преступников не сознаются в своих преступлениях, — что ж, всем верить, что ли, когда есть неоспоримые доказательства?

— Валерка не преступник!

— Аль, у тебя просто поехала крыша на почве того, что он отказался тебя трахнуть! Ты теперь из-за этого готова из него святого сделать. А он обыкновенный, поверь мне. Я-то его четвертый год знаю, и каким он был и каким стал. Копчевский правильно сказал — пить меньше надо, тогда и кипятильники включать не захочется. Ну чего надулась?

Алька сидела, сощурив глаза и закусив нижнюю губу — так она делала всегда, когда собиралась идти наперекор всему, даже здравому смыслу.

Ленка, прекрасно знавшая свою неугомонную подругу, улыбнулась:

— Черта лысого я тебе доказала, да?

— Угу.

— Вот горе мое! — Ленка насмешливо покачала головой. — Ладно, так и быть.

— Что? — Алька быстро выпрямилась в кресле.

— Будем искать вместе виртуального убийцу. Вот только вопрос где. Может, он во Владимире остался, а мы будем Москву-матушку перепахивать?

— Лен, ты прелесть! — Алька повисла у приятельницы на шее.

— Смотри не задуши. Выкладывай лучше, с чего ты собираешься начать, мисс Шерлок Холмс.

— С дома, где жил Кретов. Адресом Васька меня снабдил, остается пойти побеседовать с соседями — хоть какую-то исходную информацию добудем.

— Так и станут с тобой соседи разговаривать, — усмехнулась Ленка.

— Да почему? Ведь они должны знать про Кретова — как жил, кого к себе пускал…

— Удивляюсь я тебе, Алина, — перебила Ленка. — Уж, кажется, не первый год, как уехала из своего Воронежа, а все не привыкнешь. Тут Москва, а не деревня, где все всё про всех знают. В многоэтажках люди годами живут и не ведают, как зовут соседа за стенкой. Утром — на работу, вечером — с работы и на боковую, общаться некогда. Так что, боюсь, твои надежды не оправдаются.

— Я все же попробую, — твердо сказала Аля.

— Когда ты хочешь туда пойти?

— Завтра.

— Завтра? — Ленка задумалась, что-то прикидывая в уме, и огорченно развела руками: — Завтра я не могу. Должна быть в одном месте позарез. Это насчет мамы.

Алька сникла. А она так надеялась, что завтра уже что-нибудь удастся выяснить. Каждый день дорог — след настоящего убийцы теряется все больше. Не говоря о том, что такое лишний тюремный день для невиновного человека. Но об этом она думать не будет! Ясно одно — придется идти самой, потому что у Ленки действительно серьезные обстоятельства: тетя Шура, ее мать, серьезно больна, может быть даже неизлечимо. Ленка мотается по врачам, ездит с матерью на консультации, и грех Альке требовать от подруги, чтобы та непременно освободилась по первому требованию.

— Не бери в голову, Лен, — сказала Алька. — Я справлюсь сама.

— Может, послезавтра?

— Нет. Я уже настроилась. Не стоит расхолаживаться. Я чувствую, что мне должно повезти.

— Ну-ну. Позвонишь вечером, расскажешь, как тебе повезло. — Лена поднялась с дивана: — Пойдем обедать. Мама из больницы приходила, суп грибной сварила и котлет нажарила, объедение! С нашей работой забудешь, когда последний раз дома ела. Знаешь, не верится, что до четверга скрипку в руки брать не надо, а то я к ней приросла за время панихиды.

Оттого что насчет завтрашнего дня все определилось и от Ленкиной принципиальной поддержки на душе у Альки стало легко и спокойно. Она с удовольствием угостилась тети-Шуриной стряпней, а затем они с Ленкой вновь ушли в комнату — пить кофе. На сытый желудок Альке захотелось чего-нибудь высокого, и она предложила:

— Слушай, Лен, давай я тебе Лунную сонату сыграю!

— На фоно?

— Ну не на скрипке же, — захохотала Алька.

— А ты умеешь? — недоверчиво покосилась на нее Ленка.

— Ха, — самодовольно произнесла Алька. — Я, между прочим, на курсе по общему фортепьяно лучшая была, вот так! Мне иногда так поиграть хочется, а инструмента-то нет.

— Я б тебе свой с удовольствием отдала, а то стоит пылится, сто лет к нему не подходила и еще сто не подойду.

— Давай, — грустно улыбнулась Алька. — Я его в комнату поставлю, все мебель какая-то будет. И Элеоноре играть стану, когда она особо злая. Что-нибудь очень громкое.

Алька уселась за высокий инструмент, осторожно откинула крышку. Взгляду ее предстали пожелтевшие от времени клавиши.

— Ух ты! — Она даже зажмурилась от восхищения. — Настоящая слоновая кость! И не стыдно тебе — такое чудо стоит заброшенным. Ты б хоть пыль с него вытирала. — Алька провела пальцем по клавиатуре, оставляя светлую дорожку.

— Оно расстроено, наверное, — предположила Лена.

— Сейчас проверим. — Аля положила руки на клавиши, на секунду задумалась и заиграла начало Лунной сонаты.

Инструмент звучал красиво и жалобно, чуть подхрипывая, но, в общем, чисто. Лишь одна нота в самой серединке оказалась на целый тон ниже положенного.

— Сейчас я ее. — Аля потянулась к крышке.

— Ты что? — Лена вскочила, поспешно подошла к Альке.

— Ре фальшивит. Давай я открою деку и исправлю — я умею, сама дома настраивала.

— Да брось. — Ленка мягко, но настойчиво отвела Алькину руку. — Оно такое старое, и настройщик здесь не появлялся, с тех пор как я окончила школу. Там и грязи небось полно, охота руки пачкать. Пойдем лучше, сейчас «Лолита» набоковская по телевизору будет. Я давно хотела посмотреть. Потом сыграешь.

Алька нехотя вылезла из-за пианино и побрела за Ленкой в большую комнату. Честно говоря, фильм смотреть у нее не было желания, но возвращаться — еще хуже: сидение в пустой комнате навевало на нее тоску. Однако картина постепенно ее захватила, она и не заметила, как пролетело три часа, и опомнилась, лишь когда по экрану поползли титры.

— Ничего, — сказала она Ленке. — Мужик классно играет, а девчонка так себе.

— Доминик Суэйн, — задумчиво проговорила Ленка. Лицо ее было сосредоточенным и непривычно мрачным.

— Чего? — переспросила Алька.

— Актрису зовут Доминик Суэйн. Ее выбрали из сотни других претенденток, а тебе не понравилось.

— А, — равнодушно протянула Алька. — Понятно.

— Ничего тебе не понятно, — неожиданно резко произнесла Ленка и встала.

Альке почему-то показалось, что говорит она вовсе не об актрисе.

9

Кретовский дом оказался четырнадцатиэтажной башней нежно-оранжевого цвета. Находился он на Речном вокзале, и Альке пришлось добираться больше часа со своей улицы Подбельского. Вокруг простирался обширный парк с еще покрытыми льдом прудами, и она подумала, как хорошо здесь должно быть летом, когда деревья одеваются листвой и в их тени можно плавать и загорать, не уходя далеко от дома.

Дом явно был элитным: во дворе стояли дорогие машины, перед подъездом была разбита площадка для отдыха, со скамейками, беседкой и детскими спортивными снарядами. Вокруг беседки пустовали пока огромные, аккуратно обнесенные кирпичными треугольниками клумбы. Альке тут же вспомнился ее дворик, в котором по весне утопали ноги в глинистой грязи, с одной-единственной лавочкой, сбитой из ящиков, где с утра до вечера сидели подруги Элеоноры Ивановны и перемывали кости жильцам. Ничего не поделать, каждому свое, может, когда-нибудь и она, Алька, переедет в такое же уютное здание с ухоженным, чистеньким двором, а пока ей и так здорово подфартило.

В подъезде была сооружена стеклянная будка, в которой сидел пожилой бородатый консьерж. Увидев Алю, бородач высунулся в окошечко и поинтересовался, к кому она направляется. Узнав, что Аля ни к кому не приглашена, вахтер пускать ее наотрез отказался.

— Вы смеетесь? — возмутился вахтер. — Мне люди платят, чтобы я их покой охранял, а я позволю невесть кому по квартирам шастать. У вас на лице не написано, кто такая. Может, наводчица али, еще почище, воровка. Тут жильцы солидные, серьезные, есть чем поживиться. Ступайте давайте, а то мигом милицию позову, у меня кнопка в будке — прямая связь с отделением.

Алька, опешившая от встретившейся на ровном месте преграды, чуть было не выложила бородатому старикану все, что о нем думает. Однако вовремя спохватилась, вспомнив Ленкины слова.

— Зря вы так, — как можно равнодушней начала она, демонстративно роясь в сумочке и вытаскивая оттуда блокнот и ручку. — Это же обыкновенный социологический опрос. Сейчас такие на каждом шагу проводят. Даже по телефону людям звонят, чтобы узнать, какими зубными щетками они пользуются, что читают и в каких магазинах покупают продукты. Я же не виновата, что у меня такая работа. Мне за нее деньги платят, как вам за то, что вы дом охраняете.

Бородатый недоверчиво оглядел Альку, пожевал губами, что-то прикидывая в уме, и проговорил весьма недружелюбно:

— Ладно. Только, если что, глядите — я ваши приметы запомнил. В два счета найдут! Документ-то есть какой-нибудь?

Алька протянула деду филармоническое удостоверение. Тот взглянул на красную книжечку, взял ее в руки, раскрыл. Долго изучал Алькину фотографию, сверяя ее с оригиналом, и наконец засунул удостоверение в ящик стола.

— Отдам, как выйдете, — заявил он.

Алька прошла мимо бдительного деда в лифт и поднялась на десятый этаж, где находилась квартира Кретова. Позвонила в нее на всякий случай. Дверь, конечно, никто не открыл. Алька минуты две побродила по лестничной площадке, вживаясь в придуманный образ, потом изобразила на лице очаровательную улыбку и принялась за остальные квартиры на этаже.

Ей, однако, повезло лишь с третьей попытки. В квартире, находящейся слева от кретовской, на звонок никто не открыл — хозяев, видно, не было дома. Дверь другой квартиры широко распахнулась, и на пороге возникла высокая, суровая старуха в очках, чем-то похожая на Элеонору Ивановну. Услышав про социологический опрос, она решительно покачала головой: