— Пойдем, — согласилась Алька, скрывая досаду.

Через пару минут Васька совсем проснулся и насмешливо наблюдал, как девушка, с трудом сдерживая зевоту, управляется с кофемолкой.

— И чего вскочила? — миролюбиво проговорил он. — Вот ведь на ходу спишь. Сядь, я сам, нет сил на тебя смотреть, жалость берет.

Алька послушно уселась за стол. Чегодаев ловко орудовал у плиты, и она поражалась, как ему удается оставаться таким бодрым после четырех часов сна. Сама Алька сию минуту завалилась бы в кровать, если бы не цель, которую она себе поставила.

Пока Алька ожидала кофе в Васькином исполнении, у нее в голове внезапно созрел блестящий план. Конечно, она не была уверена, что ей обязательно повезет, но попытаться стоило.

— Вась, — позвала Алька Чегодаева.

— Ну, — откликнулся тот, доставая чашки.

— Мне позарез нужен телефон одной девицы. Она у Крета работала года два назад. Костикова Инна.

— Альтистка?

— Точно, — обрадовалась Алька. — Дашь номерок?

Инка Костикова когда-то была Алькиной соседкой по общежитию. Алька училась тогда на первом курсе, а Инка была дипломницей и подрабатывала в Московском муниципальном. Долго она там не продержалась, ушла еще до той поры, как Алька окончила консерваторию и устроилась в оркестр. И теперь расчет Альки был предельно прост: если Чегодаев согласится найти для нее телефон Костиковой, он полезет за ним в старые записные книжки. Даже если не повезет с первого раза и на страничке на букву «К» не окажется телефона или адреса Кретова, то, по крайней мере, Алька увидит, где Васька хранит эти книжки. Тогда нужно будет дождаться другого раза, чтобы поискать координаты Кретова.

— Она давно у нас не работает, — задумчиво проговорил Васька. — Это надо в старых записях рыться. Тебе очень нужно?

— Очень! — Алька проникновенно заглянула Ваське в глаза. — Понимаешь, я с ней когда-то дуэты Моцарта играла. Ноты мои у нее остались. Я уж и в общагу звонила, и девчонкам нашим, никто не знает, как ее разыскать. А тут мне вдруг в голову пришло, что у тебя-то наверняка есть она в оркестровом банке данных.

— Что, прямо сейчас осенило? В шесть утра? — скептически произнес Васька.

Алька засмеялась и кивнула.

— Ну ладно, — неожиданно легко согласился Чегодаев, ставя перед Алькой большую кружку дымящегося кофе. — Только кофе выпью.

«Значит, они все же здесь, эти книжки», — торжествующе подумала Алька, стараясь не выдать своей радости.

Васька пил кофе так долго, что Алька совсем потеряла терпение. Наконец он вылез из-за стола и направился прямиком в спальню. Достал с верхней полки шкафа небольшую коробку из-под обуви, доверху набитую блокнотами.

— Костикова? — переспросил Чегодаев, что-то прикинул в уме, потом выудил из коробки несколько книжек по одному ему ведомому принципу, быстро пролистал и сунул одну из них Альке: — Кажется, здесь. Глянь на «К».

Алька поспешно схватила книжку, открыла нужную страницу. Увы! Инка Костикова тут была, и с адресом, и с домашним телефоном, а вот Павла Тимофеевича Кретова не было.

Алька прилежно изобразила на лице радость.

— Есть? — уточнил Васька. — Оторви листок, перепиши себе. А книжку давай сюда, она мне еще пригодится. — Он взял с тумбочки ручку, блокнот и протянул их Альке.

Той ничего не осталось, как скопировать телефон Костиковой, которая была нужна ей как собаке пятая нога.

В это время снова зазвонил мобильник.

— Слушаю. — Васька взял трубку. — Не разбудил. Нет. Погоди, я сейчас. — Он быстро вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

Алька поглядела ему вслед, секунду поколебалась и бросилась к коробке. Лихорадочно перебрала потрепанные, распухшие книжки, схватила наугад одну, самую толстую.

Есть! В самом верху страницы мелким каллиграфическим Васькиным почерком были записаны номер телефона и адрес Кретова. Но это еще не все. Строчкой ниже Алька прочла: «Кретова (Вертухова) Зинаида Ильинична». Это была неслыханная удача. Кретовский адрес можно было на худой конец добыть и в адресном столе, а вот координаты бывшей жены Павла Тимофеевича Алька никогда бы не разузнала, потому что понятия не имела ни о том, как ее зовут, ни какая у нее фамилия.

За дверью Васька громко засмеялся в трубку. Алька вздрогнула, схватила карандаш и списала адреса. Сунула листок в сумочку, стоявшую на стуле у кровати. Облегченно выдохнула — Васька все разговаривал с каким-то любителем утренних телефонных звонков, и Алька окончательно осмелела. Снова заглянула в книжку, так и раскрытую на букве «К», и тут увидела то, что не заметила вначале, торопясь переписать нужные адреса. Внизу страницы, наискосок, прямо поверх номеров телефонов было крупно и жирно, с нажимом, выведено: «Саврасенков». Почерк был Васькин, но какой-то неровный. После фамилии «Саврасенков» стоял вопросительный знак. Телефона рядом не было.

Алька удивленно посмотрела на испорченную страницу. Что, интересно, заставило Ваську сделать эту странную запись? И что она может означать? Девушка перевернула страницу, и ее удивление возросло. Там, на следующей странице, фамилия «Саврасенков» была написана еще три раза, но уже без вопросительного знака. И дальше, точно так же крупно и размашисто, значилось четыре раза «Омелевский».

Дверь приоткрылась.

— Ну бывай. — Васька боком вошел в спальню. — Увидимся на неделе. Я пока свободен.

Алька бросила записную книжку в коробку и, сев на кровать, стала сосредоточенно рыться в сумочке. Чегодаев отключил телефон и усмехнулся:

— Никому сегодня не спится. Выходной называется!

Он взял коробку и спрятал ее обратно в шкаф.

8

Домой Аля попала лишь к десяти часам. Васька, расчувствовавшись, подбросил ее на машине до самого метро. От недосыпа Альку покачивало, настроение было хуже некуда.

Она пыталась разгадать, для чего Ваське понадобилось портить записную книжку, бесцельно и многократно делая в ней одну и ту же запись. Фамилии «Саврасенков» и «Омелевский» были ей знакомы. Петя Саврасенков был скрипач, а Ваня Омелевский — альтист, оба они раньше работали у Кретова и ушли из Московского муниципального, один полгода, другой — несколько месяцев назад.

Почему имена этих людей попали именно на эту страницу? Связано это как-то с покойным дирижером или запись сделана здесь случайно? О чем думал Васька, когда раз за разом выписывал фамилии струнников?

Алька понимала, что ответить на эти вопросы ей может лишь один человек — сам Чегодаев. Но на это рассчитывать не приходилось. О том, что разговаривать с Васькой о Кретове и Валерке бесполезно, она поняла час назад, покидая чегодаевскую квартиру. Перед уходом Алька, видя хорошее Васькино настроение, попробовала завести с ним разговор о странном поведении Павла Тимофеевича и своих сомнениях в том, что его убил Рыбаков. Васька тут же взвился, от его благодушия не осталось и следа, и обсуждать эту «идиотскую», по его выражению, тему он категорически отказался.

Причин этому могло быть две. Первая, и более вероятная, — его личная неприязнь к Валерке. Тот достал Ваську своими вечными опозданиями и потерей нот, а кроме того, ругался с Чегодаевым по поводу штрихов и оттенков, абсолютно не взирая на его инспекторский чин.

Вторая причина казалась Альке маловероятной, но тем не менее сбрасывать ее со счетов нельзя. Васька мог знать что-то о Кретове, что-то связанное с ушедшими из оркестра струнниками. И почему-то ему вовсе не хотелось, чтобы это выплыло наружу. Поэтому он был рад подвернувшейся возможности списать все произошедшее на Рыбакова.

Так или иначе, от Чегодаева Альке ничего больше не узнать. Ну и ладно! Теперь можно заняться Кретовым.

Полтора часа сна ее освежили, и к полудню Алька уже сидела в маленькой уютной Ленкиной квартире, удобно развалясь в стареньком кресле с деревянными подлокотниками. Бывать у Ленки Алька обожала — здесь она ощущала необычайный покой и комфорт. Тут все напоминало Альке родительскую квартиру, в которой прошло ее детство и которую она покинула шесть лет назад, восемнадцатилетней девчонкой. С тех пор ее помотало изрядно: сначала жила в общаге, потом по съемным комнатам и только в прошлом году наконец обрела свой угол, да и тот крошечный, почти пустой, со злобной Элеонорой Ивановной за соседней дверью. А в Ленкиной небольшой комнатушке с веселыми голубыми обоями так замечательно было болтать вечерами и даже ночи напролет. Тихо поскрипывал клетчатый, чуть потертый диван, таинственно поблескивало в углу старинное пианино, черное, тяжелое, с канделябрами по обеим сторонам. На секретере сидели две большие куклы, Маша и Наташа. Маша была без глаза, а у Наташи заметно поредели волосы, но Ленка их не убирала, и иногда, особенно в сумерках, Альке казалось, что Маша подмигивает ей уцелевшим глазом: что, мол, подруга, идут дела-то? Тогда Алька потихоньку подмигивала ей в ответ: дескать, ничего, дела идут, все хоккей!

Однако сегодня Алька на кукол не обращала внимания — слишком серьезным был повод, по которому она явилась сюда. Ленка была единственным человеком, которому Алька решилась доверить свой тайный план, потому что в одиночку ей, Альке, с таким делом просто не справиться.

Подруга слушала Алю молча, не перебивая, иногда чуть наклоняя голову в знак согласия, изредка вопросительно поднимая брови, но ничего не говоря. Наконец Алька умолкла и перевела дух.

— Ну что скажешь? — с надеждой поинтересовалась она.

— Скажу, что ты чокнулась. — Ленка поудобней устроилась на диване напротив Али, закинула ногу на ногу. — Где ты собираешься искать неведомого убийцу? Ты хоть примерно представляешь себе, что это такое? Все равно как найти иголку в стоге сена. И вообще, это же чертовщина! Ясно, что кипятильник включил Рыбаков, кого же мы будем разыскивать?