В противоположном углу комнаты, деликатно отвернувшись от Альки к окну, тихонько наигрывал соло Владик Кудряшов. Алька настроилась и вступила дуэтом с ним. Владик обернулся, на его некрасивом, обезьяньем лице появилась добродушная улыбка.

— Давай еще раз, сначала, — предложил он.

— Давай.

Они заиграли кусок сначала, Владик вел тему, Алька вплетала в нее подголоски. На концерте к ним должны будут присоединиться Сухаревская с Соловьевой. У Ирки та же тема, что и у Владика, а у Ленки в партии выписаны «картошки», то есть длинные ноты, которые тянутся весь такт.

Алька и Владик доиграли весь сольный эпизод. Владик опустил скрипку, приблизился к Альке:

— Молодец, здорово играешь.

Алька немного успокоилась. Похвала Кудряшова чего-нибудь да значила. Он сам сильнейший скрипач и музыкант опытнейший, помимо игры в оркестре выступает квартетом, преподает в консерватории. Владик давно бы мог подвинуть Сухаревскую с концертмейстерства, да не хочет: он в оркестре совместитель.

— Может, повторить? — спросила Алька.

— Давай повторим, — усмехнулся Владик, — но тебе бояться нечего. Вот только в двадцать восьмой цифре штрих замени. Ты играешь саттие, а я бы делал спикатто. Сможешь поменять?

— Наверное. — Алька пожала плечами и снова подняла скрипку.

На этот раз получилось еще лучше — во многом благодаря совету Владика.

— Порядок. — Кудряшов положил скрипку в футляр. — Пойду покурю. Ты еще будешь заниматься?

— Да нет, пожалуй. — Алька вытащила сигареты и отправилась вслед за Владиком в коридор к мужскому туалету.

Там уже стояли Скворцовы, Копчевский и Славка Зубец, о чем-то оживленно беседуя. Увидев подошедшую Альку, все разом замолчали. Она удивленно покосилась на ребят, достала из пачки сигарету, наклонилась к Копчевскому. Тот, ни слова не говоря, чиркнул зажигалкой. Разговор возродился, но тянулся как-то вяло, и Альке показалось, что тема его изменилась с ее приходом. Она с нетерпением поглядывала на лестницу, где должен был с минуты на минуту появиться Чегодаев. Хотя Валерка и поступил как последний дурак, все же дело надо довести до конца. Пусть выйдет на свободу и катится от нее подальше! Однако Чегодаев не шел, зато на второй этаж поднялась Ленка. Повязки на ноге у нее уже не было, но ступала она тяжело, останавливаясь на каждой третьей ступеньке.

— О! — обрадовалась она, заметив Альку. — Что случилось? Мы все тебя потеряли.

— Болела, — уклончиво объяснила Алька.

— А твоя соседка отвечала, что тебя нет дома. — Ленка пристроилась к компании, положила футляр на подоконник.

— Я ее попросила.

— А что с тобой было-то?

— Отравилась.

— Понятно, — сочувственно протянула Ленка. — Ты играть-то можешь? Надо было, наверное, больничный взять.

— Не надо, все в порядке. — Алька еще раз покосилась за спины курящих в поисках Васьки. Странно, все уже почти в сборе, а его нет. Правда, он говорил ей о каких-то делах. Ладно, наверняка сейчас прибежит.

Докурив, они с Ленкой отправились обратно в артистическую, уже битком набитую переодевающимися оркестрантами. Никто никого не стеснялся, каждый, отвернувшись, занимался своим гардеробом. Ленка неторопливо облачилась в обтягивающее ее тонкую фигуру шелковое платье, высоко подколола волосы. В это время в дверях появилась Сухаревская — губы плотно сжаты, лицо каменное. Колючие глаза быстро обшарили огромную комнату и остановились на Альке.

«Сейчас начнется», — подумала та, внутренне собираясь, словно перед прыжком в холодную воду, прикидывая, как получше наврать по поводу своего двухдневного прогула. Но Ирка повела себя неожиданно. Она ни словом не обмолвилась об Алькиных прегрешениях, только коротко поинтересовалась:

— Партию смотрела? Соло выходит?

Алька растерянно наклонила голову.

— Сейчас будет прогон, я послушаю, — сказала Ирка и куда-то исчезла.

В артистическую заглянул Горгадзе, сделал пригласительный жест рукой. Оркестранты потянулись на сцену, переговариваясь и пересмеиваясь. В пустом зале сидели несколько облаченных в костюмы мужчин и две полные пожилые женщины, одетые подчеркнуто строго и просто, но с бриллиантами в ушах и на шее.

— Спонсоры, — шепнула Ленка.

— Откуда такие?

— Французы. Тебя вчера не было, а Горгадзе что-то вроде собрания устроил. Старые спонсоры выдохлись — им оркестр вроде как и ни к чему. Крет это в секрете держал, всем и невдомек было. А Горгадзе новых нашел, у него с ними по Парижу связь осталась. Пугал вчера: мол, если что, останемся на бобах и разлетится весь наш хваленый коллектив, к чертовой матери.

— Господи! — Алька поежилась. — Что ж он раньше молчал, партизан?

— Не дрейфь, — успокоила Ленка. — Сыграем.

Горгадзе, прямой и напряженный, как натянутая струна, стал за дирижерский пульт. Алька сделала глубокий вдох и кинула последний мгновенный взгляд на духовиков. Васьки так и не было. «К концерту придет», — успокоила себя она и взмахнула смычком. Оркестр играл слаженно и точно, пожалуй, лучше, чем при Кретове, несмотря на то что Горгадзе почти не повышал голос. Сказывались многочасовые, кропотливые групповые репетиции. Отыграли виолончели, кларнетист блестяще сыграл свою каденцию. Секунду на сцене стояла мертвая тишина, затем Горгадзе показал ауфтакт солирующему скрипичному квартету. Ирка и Владик вступили одновременно, затем к ним присоединила свои тягучие басы Ленка. Алька уверенно варьировала мелодию первого пульта, с облегчением и радостью слыша, как легко и красиво поет инструмент. Пролетело место на спикатто, рельефно оттеняя глубокую, напевную тему. Ленка взяла последний, густой бас и на полную мощь врубился весь оркестр тутти. «Красивое все же произведение», — удовлетворенно подумала Алька. Они совсем мало репетировали именно эту одночастную симфонию, написанную молодым и очень одаренным российским композитором, но сейчас она звучала здорово, являясь козырной картой всего концерта, необычная по форме, страстно-героическая по содержанию, дающая возможность продемонстрировать себя почти всем оркестровым группам. А ведь когда месяц назад Горгадзе раздал им ноты, все плевались: мы, дескать, такого никогда не играли и играть не будем.

Оркестр закончил на бравурной высокой ноте. Горгадзе вытер платком взмокший лоб, довольный, обернулся к немногочисленным слушателям. Женщины в бриллиантах зааплодировали, одна из них послала дирижеру воздушный поцелуй.

— Шарман, — проговорил моложавый мужчина с бакенбардами, сидевший рядом с толстухой.

— Я рад, что вам понравилось, — с достоинством сказал Горгадзе по-русски, и другой мужчина, средних лет, светловолосый, с чуть асимметричным лицом, быстро заговорил на ухо толстухе.

— Кто они? — шепотом спросила Алька у Ленки.

— Кажется, президенты какого-то фонда международной поддержки одаренной молодежи. Миллионеры — муж, жена и сестра жены. А тот, что болтает, — переводчик.

— Это-то понятно, — фыркнула Алька. — Вот не думала, что у нас молодежный оркестр.

— Горгадзе вчера говорил, что делает ставку только на молодежь. Так что не теряйся.

Спереди обернулась Ирка, ободряюще кивнула:

— Неплохо, только не болтайте на сцене. Из зала все видно и слышно.

— Сейчас пройдем Генделя и Моцарта, буквально понемногу, и все, — мягко сказал Горгадзе, видя, что оркестр расслабился.

Музыканты проиграли опасные места во всей программе и ушли отдыхать. До начала концерта оставалось десять минут, и Алька начала трусить не на шутку — Чегодаев не объявился. Она поймала Алика Копчевского, подтягивавшего струны на альте, и спросила:

— Не знаешь, куда мог запропаститься Чегодаев?

Алик как-то странно посмотрел на Альку, от чего той сразу стало не по себе.

— А ты не в курсе? — Он отложил инструмент.

— О чем я должна быть в курсе? Я болела.

— Да это сегодня только выяснилось.

— Что?! — Алька схватила Копчевского за плечо и потрясла: — Ты по-человечески объяснить не можешь?

— Эй, — запротестовал Алик, — хочешь обниматься, делай это нежно. А так ты мне концертную рубашку порвешь.

— Сама порву, сама зашью. — Алька ощутила вчерашний мертвенный холод. Что могло случиться с Васькой? Во всяком случае, ничего страшного, иначе бы Алик не хохмил.

— Ответь мне, пожалуйста, что с Чегодаевым. Он мне очень нужен, — вежливо попросила она Копчевского.

— Да ты что, Аль, правда не знаешь? Уволился он из оркестра. Сегодня утром. Он Горгадзе позвонил, что ему нужно срочно уехать на неопределенное время. И был таков. Так что мы теперь без инспектора и без трубы.

Алька молча во все глаза смотрела на Копчевского.

— Да брось, ты чего? Мы думали, ты в первую очередь знаешь, в чем дело. А он тебе что, ничего не сказал? Вот гад!

— Дай телефон. — Алька нетерпеливо протянула руку.

— На. — Копчевский вынул из кармана сотовый.

Алька, путаясь и сбиваясь, набрала номер Чегодаева. К телефону никто не подходил. По мобильному ей ответили, что номер заблокирован. Алька вернула трубку Копчевскому и отошла в сторону.

Значит, Васька сбежал. Обманул ее и исчез. А она, идиотка, еще извиняться перед ним вздумала сегодня утром. Вообразила, что он, как Андрей, будет ей помогать за красивые глазки! Она еще у него в квартире должна была понять, что происходит. Этот отстраненный тон, эта холодная жалость в глазах — будто она обречена умереть от тяжелой болезни, а он врач, который ничего не может поделать. Потому и подходить не стал на прощанье, отрезал ее, вычеркивал из своей жизни. Теперь понятно, что Васька был в курсе всех криминальных дел, творящихся в оркестре, иначе бы не стал так поспешно линять. И паспорта у него остались. Что он с ними сделал? Наверняка уничтожил! Единственное доказательство того, что Валерка может быть не виноват! Зачем ему понадобилось забирать у нее паспорта? Ну да, как же она сразу не догадалась — ведь он ненавидит Валерку, он с самого начала знал о его невиновности, однако все сделал, чтобы тот оказался за решеткой. А она на Васькину порядочность рассчитывала! Сумасшедшая, право слово.