«Ангел, где ты, Ангел?» Она зовет, кричит, но никто не отвечает ей. А та, вторая Алька, ее двойник, молча и печально глядит на нее, медленно качает головой, хочет что-то сказать.

«Ты Аля?» — одними губами шепчет Алька. Девушка утвердительно кивает.

«А кто же тогда я?» — со страхом спрашивает Алька.

«А тебя нет», — шелестит Алька-двойник.

«Как — нет? — плачет Алька. — Я же здесь. Я живая, я не умерла».

И тут купол с грохотом проседает, раскалывается на куски. Куски эти летят вниз, прямо на девушку в белом. Миг — и никого нет, только груда искореженных железных листов, куски штукатурки, пыль. Алька кричит и не слышит своего крика. Это она погребена под обломками купола? Или не она? Где реальность, а где лишь тень, отражение? Сверху слышится смех, хриплый, страшный, как воронье карканье. Алька поднимает голову и видит в дыре, образовавшейся на месте купола, лицо Кретова. Оно ужасно — красное, со всклокоченными седыми волосами надо лбом, с безумными, сверкающими глазами. Он хохочет и манит Альку к себе длинным, узловатым пальцем. Алька отступает назад и не может оторвать взгляда от этого пальца. Ее словно что-то не пускает, тянет вперед, но все же она упорно пятится и пятится.

«Нет, — мотает головой Алька. — Нет, нет, нет!»

…Она проснулась от своего крика. По спине тек холодный пот, в груди гулко стучало. Алька спрыгнула с тахты, зажгла настольную лампочку. Господи, какой сон! Что он может означать? Несчастье с Ангелиной? Алька покосилась на безмолвно стоящий на тумбочке телефон. Позвонить в Воронеж, узнать, не случилось ли чего? Ночь, на часах два тридцать, все спят. Алька напряглась изо всех сил, вспоминая кошмар, хотя по всем приметам этого делать не полагалось. Нет, в Алькином сне не было Ангелины. Там была она сама. И она должна была погибнуть. Но, кажется, не погибла. Чувствуя озноб, Алька подошла к комоду в углу, на котором стояли иконки. Перекрестилась, прочитала молитву. Ей стало немножко легче, но страх все равно не проходил. Она долго боролась с искушением оставить свет включенным, но потом все-таки справилась с собой, щелкнула выключателем и легла.

Остаток ночи прошел как и тогда, когда она нашла у двери зловещую записку.

27

В филармонии начался фестиваль хоровой музыки, и поэтому репетиции оркестра перенесли на основную базу, в один из крупных московских Домов культуры. Ехать туда Альке было намного дальше, и утром она, совершенно не выспавшаяся, натыкалась на все стены, посылая проклятия на головы хористов, завладевших прежним помещением.

Первый, кого Алька увидела, войдя в репетиционный зал, был Копчевский. Рыжая его шевелюра пламенела под солнечными лучами, проникавшими сквозь легкие шторы, лицо было недовольным и обиженным.

— Представляешь, Горгадзе отпустил всех, кроме струнников! А мы — три часа по полной программе. Только начнем на час позже, у Сухаревской в училище экзамен.

— Может, он хочет вместо симфонического камерный оркестр сделать? — мрачно пошутила Алька.

— Вот и я про то же. — Копчевский поплелся вслед за ней в артистическую, где хранились инструменты. — Соловьева пришла. Такая хромая, аж жалость берет.

— Вроде она собиралась послезавтра, — удивилась и обрадовалась Алька.

— Значит, соскучилась без родного коллектива, — изрек Алик, пинком открывая перед Алькой дверь комнатенки.

— Спасибо, ты очень любезен, — иронически заметила Алька. — Лучше бы, конечно, рукой, но все равно приятно. Где Ленка?

— В буфете. Со Славиком. Ой, смотри! — вдруг закричал он. — Футляр-то твой! Так и без инструмента остаться можно.

Алька недоуменно оглядела снятый с плеча футляр. Ну, конечно если лазить с ним по заборам, а потом отбиваться от «дяди Коли», то это обязательно должно случиться. Ремень почти оторвался и висел на нескольких нитках. Повезло еще, что он не отлетел совсем прямо в автобусе или метро. Честно говоря, футляр Альке давно пора было менять. Несолидно, играя в таком оркестре, иметь это дешевое старье. То ли дело Ленкин футляр. Она, понятное дело, ездит на гастроли не первый год, как Алька, а четвертый, может себе позволить.

— Буду новый покупать, — сообщила Алька Копчевскому со вздохом, — как у Соловьевой. — Она указала на лежащий на столе новенький Ленкин футляр.

— А ты примерь, — посоветовал Алик, — погляди, как скрипка лежать будет.

— Чего ей не лежать? — удивилась Алька, вынимая скрипку. — Футляр для того и предназначен, чтобы в нем инструменты носить.

— Ну попробуй на всякий случай, — не унимался Копчевский, — а то бывает, что инструменту плохо в футляре. Честное слово, у меня так было. Уже купил почти, да передумал.

— Чушь какая-то, — недоверчиво усмехнулась Алька, но почему-то послушалась и, вытащив из футляра Ленкину скрипку, положила туда свою.

— По-моему, отлично, — насмешливо сказала она.

— Да, подходит, — с видом знатока подтвердил он.

В этот момент в артистическую зашел Глотов. Вид у него был озабоченный.

— Ира не пришла? — спросил он и стал сосредоточенно рыться в шкафу.

— И не придет так быстро. — Алик пожал плечами. — Это же экзамен, ей еще обсудить надо учеников. Могли бы и без нее начать.

— Ноты, — с досадой проговорил Глотов. — У нее ноты скрипичные. Чегодаев ушел, а я ни черта не знаю, где они тут у вас лежат. А может, и не лежат вовсе. Вы, кстати, подойдите к Горгадзе, спросите, что он хотел репетировать. Вдруг ему они и не нужны.

— Давай правда сходим, — предложил Копчевский Альке, — может, он нас вообще отпустит?

— Вряд ли, — не оборачиваясь, бросил Виктор.

Горгадзе что-то просматривал в партитуре, сидя на стуле около окна и делая пометки карандашом.

— Рафаил Нодарович, — обратился к нему Алик, — какие нам нужны сегодня ноты? Те, что у Сухаревской остались?

— Вы про Генделя? — рассеянно спросил Горгадзе. — Нет, думаю, они не понадобятся. Мы займемся Моцартом и Бахом. Там есть что поучить. Минут через пятнадцать начнем, даже если Ирина Александровна не придет. Так что собирайте своих. Они, по-моему, в буфете все.

— Надо Витюше сказать, чтоб не надрывался, — засмеялась Алька, когда они отошли от дирижера, — а то смотреть на него жалко. Он небось и скрипичный ключ не нарисует.

— Пусть ищет, — свирепо сказал Копчевский. — Мне его рожа осточертела.

— А вот Сухаревская думает по-другому, — ехидно проговорила Алька. Сплетничать, конечно, нехорошо, но раз Ирка так ее подставила, не грех и отомстить.

— Ха, — хмыкнул Алик. — Думаешь, я слепой? Видел, видел, ничего парочка!

Навстречу им из артистической вышел Глотов, отчаявшийся, верно, отыскать злополучные ноты, и, не глядя на ухмыляющихся Альку и Алика, трусцой побежал в буфет.

— Ромео, — Копчевский скорчил ему вслед рожу. — Пошли в буфет, хватит им там расслабляться.

Ленка с Зубцом сидели за столиком у окна. Ленка молча курила, а Славка что-то говорил ей, оживленно жестикулируя. На скатерти стояли опустевшие стопки. Славка увидел вошедших и похлопал рукой по свободным стульям.

— Собирайте посуду, — скомандовал Алик, подходя. — Горгадзе велел свистать всех наверх.

— Сухаревская появилась? — Ленка осторожно выдвинула больную ногу из-под стола.

— Нет, но он хочет начать без нее. Так что кончайте бражничать, пошли делами заниматься.

— Чего ты вдруг прискакала? — поинтересовалась Алька у подруги. — Сидела бы, раз больничный дали. Не каждый день так везет.

— Да ну, — отмахнулась Ленка, вставая. — Дома только хуже. Все время о маме думаю. Лучше Моцарта поиграть, отвлечься.

— Пойдем, калека. — Славка подхватил Ленку под руку. — Между прочим, с тебя, Бажнина, штраф за увечье. Кто подбил человека на загородную прогулку?

— Не твое дело, — отрезала Алька. — Мы с Соловьевой сами разберемся, правда, Лен?

— Правда, правда. — Ленка, опираясь на Славкину руку, заковыляла к дверям.

Остальные отправились следом за ней, старательно сдерживая шаг. Перед тем как выйти, Алька мельком оглянулась на Глотова. Тот сидел за столиком абсолютно один, в стороне от всех, рассеянно прихлебывая кофе. Глаза его были устремлены в раскрытую перед ним записную книжку. Алька в недоумении пожала плечами. Господи, ну что могла найти в нем Ирка? Хотя, конечно, он красив. Только красота эта какая-то слащавая, конфетная, мужика она не украшает. И вообще, весь он вылощенный, вылизанный, тьфу! Никогда с ним не поговоришь по-простому, весь разговор — «спасибо», «пожалуйста», «извините, нет времени». Как робот, честное слово. Однако кто еще на Ирку польстится? Она и сама не лучше — ходит, лишний раз не улыбнется. Что ни говори, а роман с Витюшей ей пошел на пользу. Небось сидит Глотов, скучает без нее, ждет. Вон домой не уходит, когда давно ему здесь делать нечего.

— Кончай на Глотова пялиться, — потянул Альку за рукав Копчевский. — Пошли, а то Горгадзе обозлится.

Буфет постепенно опустел, сидевшие там оркестранты мало-помалу стягивались к залу. Ленка со Славкой ушли вперед.

— Куда вы ездили с Соловьевой? — спросил Алик по дороге наверх.

— Соловьева никуда не ездила, — уточнила Алька. — Она на вокзале еще ногу повредила.

— А ты?

— А я — нет, как видишь.

— Да я не про то, — засмеялся Копчевский. — Ты-то где была?

— Надо точнее формулировать вопросы, — съязвила Алька. — А вообще, много будешь знать, скоро состаришься. Понял?

— Понял, — ничуть не обиделся Алик. — У тебя что с Чегодаевым, облом?

— Ну у тебя и переходы! — удивилась Алька. — Что, так заметно?

— Если приглядеться, то да. Он злой ходит в последнее время, наорал на меня сегодня. Я только заикнулся, чтобы нас отпустили, а он, как про тебя услышал, так озверел, словно бешеный. «Объясняйтесь с Горгадзе!» И был таков. Поцапались вы с ним, да?