— Вот! — торжествующе поднял он указательный палец. — Если уж вспоминаешь прошлое, делай это с радостью и любовью, потому что все равно ничего не можешь изменить.

Ух ты!

Нет, правда, ух ты!

Эта простая мысль помогла мне обрести свободу более, чем все остальные идеи, вместе взятые. Это гораздо лучше любой книжки по психологии.

— Делайла, жизнь полна боли и красоты. Это путешествие, опыт познания. Ты всегда училась на собственном опыте, а не просто наблюдая или слушая, — и не надо этого изменять. Не стоит изменяться сейчас — ты еще слишком молода.

— Мне почти тридцать, дедушка. День рождения через две недели.

— Неверно, тебе всего тридцать. Почти. Послушай своего семидесятипятилетнего деда, у тебя еще вся жизнь впереди.

Я обняла дедушку, и в этот момент оркестр начал играть Синатру, «Вот поэтому истинная женщина — странник».

Я широко улыбнулась. Нет, надо же, из всех возможных песен…

— Дед, потанцуешь со мной?

— С удовольствием, Маленькая Милашка. Я так рад, что ты вновь улыбаешься.

Мы вышли на танцпол, дед обернулся ко мне, и в глазах его вспыхнул дьявольский огонек.

— А хочешь улыбнуться по-настоящему? — предложил он.

— Еще бы!

— Тогда смотри, — тихонько сказал он.

Дед закружил меня, я заметила Пэтси, идущую в нашу сторону, но совершенно ничего не подозревала, пока дед вдруг резко не выставил ногу, и…

О мой Бог!

Пэтси взлетела в воздух. Я закрыла глаза, чтобы не расхохотаться в полный голос. Когда услышала, как она с громким стуком упала на пол, открыла глаза, повернулась к деду и потрясенно прошептала:

— Не могу поверить, что ты на такое способен!

Он довольно хихикнул, как маленький мальчик.

— Способен, — прошептал он в ответ. — Тетка давно на это напрашивалась. — И, мгновенно сменив тон, обернулся и воскликнул: — Пэтси! Простите! — Он переживал, суетился, наклонялся, чтобы помочь ей подняться. — Вы в порядке?

— Да. — Пэтси отряхнула крошки с платья. — Вполне. Я сама налетела на вас. Спасибо, что помогли встать.

— Мне это доставило удовольствие, Пэтси.

— Мне тоже! — не могла удержаться я.

Оркестр играл «Унеси меня на луну», и я кружилась, как балерина, а мой дедушка, который выглядел, как Уоррен Битти, танцевал, как Фред Астер, и пел мне на ушко, как Фрэнк Синатра, заставлял меня чувствовать себя самой счастливой девушкой на свете.

Ближе к концу вечера я решила вернуться к себе и поискала взглядом Дейзи, чтобы попрощаться. Ее нигде не было. Кто-то говорил, что видел, как она уходила в дамскую комнату, и я направилась туда.

— Дейзи? — окликнула я, открыв дверь. И услышала, как кого-то тошнит. — Ты здесь?

— Да, — слабый голос в ответ. — Здесь, в конце.

Я подошла к последней кабинке, из-за двери которой доносились характерные звуки.

— Ты в порядке? — постучала я. — Впусти меня.

Щелкнула задвижка, я толкнула дверцу. Моя сестра, все еще в свадебном платье, стояла, привалившись к стене, а глаза у нее заплаканные.

— Что случилось?

— Ничего. Все в порядке, это просто нервы.

— Дейзи, свадьба закончилась. Какие нервы?

Она виновато опустила глаза.

— Погоди-ка… Дейзи, ты что?..

— Да, беременна.

— Дейзи! — в восторге хлопнула я ее по плечу. Но тут же осознала, что ударила будущую мать, и начала хлопотать над ней: — О, прости! Прости, пожалуйста!

— Да все в порядке, — засмеялась она. — Перестань.

— Ты беременна? — Я была потрясена. — И ты мне ничего не сказала!

— Извини. Просто хотела сначала убедиться сама.

— Мама знает?

— Нет.

Но тут я кое-что вспомнила.

— Постой… ты же говорила, что вы с Эдвардом решили подождать до свадьбы.

— Ага, — весело фыркнула Дейзи. — И ты купилась!

— То есть ты сказала неправду? — медленно произнесла я.

— Ну разумеется!

— Я тебе не верю, — глядя в честные глаза сестренки, растерянно покачала я головой. — Ну ладно, возможно, это прозвучит глупо, но очень важно, чтобы ты ответила честно, поэтому слушай внимательно. Помнишь, как ты сказала мне, сколько у тебя было мужчин?

— Да, семь, — подтвердила Дейзи. — А что?

— Семь? — взвизгнула я. — Ты не сказала «семь»!

— Правда? — виновато переспросила Дейзи. — Ты уверена?

— О да… — кивнула я. — Абсолютно. Ты сказала «четыре».

— Четыре? — Дейзи разразилась смехом. — Да уж… И ты на это купилась!

— Дейзи! — Поскольку сестрица продолжала заливаться, я категорично потребовала правдивого ответа: — Мне необходимо знать. Сколько у тебя было мужчин?

Она молчала.

— Больше, чем семь? — осторожно спросила я.

Она кивнула.

— Больше, чем десять с половиной?

Еще один кивок.

— Дейзи, — медленно, грозно растягивая слова, произнесла я, — поверить не могу, что ты мне солгала.

— Да ладно тебе… про это никто не говорит правду.

Я взглянула на сестру и тоже начала хохотать, потом крепко обняла ее.

— Надо же, ты беременна! — радовалась я. — Невероятно! Знаю, иногда кажется, что мне не нравятся маленькие дети, но на самом деле, клянусь, я их люблю. Только чистых.

— Проводишь меня до номера? — попросила Дейзи. — Мне надо прилечь. Эдвард уже знает. Он останется с гостями.

— Ну конечно, — кивнула я. Провожая сестру до лифта, я решила воспользоваться моментом, пока она слаба, и все же докопаться до истины. — Итак, больше пятнадцати?

Она лишь улыбнулась в ответ.

— Шестнадцать?

Вновь улыбка.

— Ну пожалуйста, расскажи, — умоляла я. — Я никому не скажу, ни одной живой душе.

Двери лифта закрылись, Дейзи наклонилась к моему уху, прошептала, и мне осталось только воскликнуть…

О Господи! О Господи, о Господи, о Господи!

Моя сестрица, оказывается, жуткая лгунья.

Совсем не похожа на девственницу

Проводив Дейзи, я, вместо того чтобы идти к себе, решила прогуляться. Воздух свеж и чист — еще бы, столько дней промывался дождем. Я брела по улицам Нью-Йорка, впитывала запахи, шумы, суету и толчею большого города и понимала, что нет у меня никакого СДВ, просто в хаосе я чувствую себя спокойнее. Гордая женщина в алом платье на высоких каблуках, я плыла по улице. Да, женщина, пережившая многое, но не упускавшая разные возможности, женщина, которая любила и была любима. Переживать неприятности, трудности (раз двадцать — или сорок, или шестьдесят, коли на то пошло) — в этом и состоит жизнь. Продолжать попытки, пока не добьешься необходимого. Я довольна тем, что я есть сейчас. У меня по-прежнему нет работы, огромного лофта, мужа, детей — но есть я сама. И Ева. Дедушка прав. Я могу либо вынести себе смертный приговор бесконечными «если бы», а могу примириться с прошлым, сколько бы ошибок ни совершила, помнить о хорошем и стремиться вперед. Что и собираюсь сделать. Поэтому отправляюсь в некое важное место.

После непродолжительного нервного ожидания наконец услышала.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнес голос Дэниэла.

— Аминь, — отозвалась я. Неудобно, что пришлось его разбудить. Я сказала охраннику, что дело касается жизни и смерти и мне необходимо увидеть Дэниэла.

— Делайла, — с некоторой досадой сказал Дэниэл, узнав мой голос, — лучше бы дело касалось жизни и смерти.

— Так и было. Так и есть. Почти…

— Почти? То есть ты солгала, только чтобы вытащить меня из постели?

— Возможно, но это была ложь во спасение, а всем известно, что она не считается.

— Ложь во спасение считается, — тут же отреагировал Дэниэл.

— Ну, тогда я виновата. Прости, пожалуйста.

— Прощаю, — тяжело вздохнул он. — Ну, раз уж я здесь, что тебе нужно?

— Помнишь, я говорила, что сожалею о том, что переспала с некоторыми из своих мужчин, что некоторые были ошибкой, но не все? Так вот, я изменила мнение.

— Замечательно, — обрадовался Дэниэл. — Рад слышать, что ты наконец обрела мир в душе.

— Да, но штука в том… я обрела мир не в том смысле, что ты подразумеваешь.

— Что ты хочешь этим сказать? — посерьезнел он.

— То, что… я не сожалею ни об одном из них.

— Ни об одном? — Он был в замешательстве.

— Ага, ни об одном. Возможно, мои выводы подходят не для всех, и церковь, вероятно, с ними не согласится, но все, что я натворила, было мне необходимо. Это сделало меня тем, кто я есть. Сожалеть о случившемся означало бы считать этих парней порочными и греховными, а это вовсе не так.

Дэниэл тяжко вздохнул:

— Не уверен, что хочу слушать это дальше.

— А придется. Я, может, и перестала ходить в церковь в восемнадцать лет, но до тех пор каждое воскресенье своей жизни я проводила здесь и выслушала — пятьдесят две недели умножить на восемнадцать лет, один в уме — девятьсот тридцать шесть проповедей, так что, пожалуйста, выслушай одну мою.

(А у меня определенно лучше с математикой.)

Дэниэл рассмеялся:

— Любишь устанавливать свои собственные правила, да?

— Приходится, по крайней мере иногда, потому что если попытаешься жить в соответствии с тем, что считают правильным или неправильным другие люди, или стремиться к средним показателям — просто сойдешь с ума.

— Ладно, — произнес он, сдаваясь. — Мои уши в твоем распоряжении, вперед.

— Очень мудрый человек как-то сказал мне, что, когда думаешь о прошлом, стоит вспомнить причины, по которым ты поступил так, а не иначе, а не перебирать причины, по которым этого не следовало делать. То есть поскольку ты извлекаешь урок из всего и становишься мудрее, глупо об этом сожалеть, вот поэтому я не чувствую себя виноватой.