Все, готово. Вот мой список — то, что я хотела бы изменить в себе. Хотя я не думала пока, каким образом буду решать эти проблемы, все же испытываю чувство удовлетворения, потому что смогла сосредоточиться на время, достаточное для завершения исследования, пока не началось совещание. Я делаю успехи. Держу пари, Тони Роббинс гордился бы мною. И знаете, почему-то мне кажется, что человек с протезами рук, играющий на рояле, тоже мною гордился бы.

Злодеи

Совещание проходило в большом зале, и мы с Мишель пошли туда вместе. Мы начали работать в этой компании почти одновременно, около трех лет назад, и с тех пор неразлучны. Вместе обедаем, вместе уходим на перерыв, и, поскольку живем в одном доме в Ист-Виллидже (она поселилась там первой и дала мне наводку, когда старушка этажом выше скончалась), мы частенько вместе ездим на работу и с работы. Мишель — замечательный человек, поэтому она моя подруга. Она очень практична и рассудительна и всегда прямо выражает свое мнение по поводу моих действий, нравится мне это или нет. Это раздражает, но в то же время приятно иметь друга, которому ты небезразличен.

Мы не знаем наверняка, по какому поводу сегодня собрание, но у нас есть одна интересная мысль. Около года назад финансовый директор, Барри Файнштайн, был обвинен в мошенничестве по нескольким пунктам за якобы преувеличение доходов компании перед акционерами. Если верить газетам, у Комиссии по ценным бумагам есть доказательства вины Барри, но ему предложили сократить срок за сотрудничество со следствием. Он согласился и донес на Элизабет, заявляя, что это она заставила его подделать финансовые документы. Поэтому Элизабет попала под обвинение и ушла с поста генерального директора компании.

Ходят слухи, хотя не все им верят, что Элизабет невиновна, а Барри подставил ее просто ради спасения собственной задницы. Я слухам верю и искренне сочувствую Элизабет. Не только потому, что она рискует потерять компанию, которую создала, но и потому, что может потерять свое доброе имя. Суд состоится через пару месяцев.

Мы с Мишель назвали свои имена даме из отдела кадров, стоявшей в дверях, и заняли свободные места у большого венецианского окна. Оглядев зал, я невольно отметила некоторую странность этого совещания. Во-первых, пригласили не всех сотрудников. Во-вторых, приглашенных, казалось, выбирали по непонятному признаку — несколько человек из одного отдела, несколько — из другого. И в-третьих, не могу припомнить, когда в последний раз сотрудников проверяли по списку у входа в зал заседаний и было ли такое вообще когда-нибудь. Наверное, следовало забеспокоиться, но я решила не впадать в панику. В последнее время здесь вообще происходит много непонятного, так что не стоит и пытаться отыскать в этом какой-то смысл.

В четверть пятого совещание наконец началось. Пока Роджер плелся к трибуне, дама из отдела кадров раздала всем запечатанные конверты, попросив не вскрывать их, пока она не закончит. Я всегда была нетерпелива, поэтому проигнорировала ее просьбу. Я предполагала (и надеялась), что внутри лежит премиальный чек или подарочный сертификат в награду за то, что мы, преданные сотрудники, остаемся с компанией в это трудное время. Элизабет часто делала подобные приятные подарки персоналу. Разорвав конверт, я вытащила вложенный листок, начала читать и…

Эй, погодите-ка!

Это вовсе не премия и не подарочный сертификат. Большими жирными буквами вверху страницы написано: «Расторжение трудового договора». О нет! О нет, о нет, о нет! Как будто у меня внезапно начался приступ синдрома Туретта[9].

— Что это за хрень такая? — завопила я.

У-упс!

Я поспешно прикрыла рот рукой, но было уже поздно. Все присутствовавшие, включая и даму из отдела кадров, и Роджера, уставились на меня. Опустив голову, пробежала глазами весь текст. (При СДВ трудно читать что-либо нормальным образом, с начала до конца.) Насколько я поняла, компания из-за снижения доходов сокращается и временно освобождает от работы двадцать пять процентов персонала.

О Господи! Боже мой!

Я вновь подняла взгляд.

— Нас увольняют? — спросила я. — Это шутка?

Роджер с жалостью взглянул на меня:

— Мы предпочитаем называть это «временным освобождением от работы».

— Вот как? Ну а я предпочитаю называть это абсолютной чушью.

Роджер покачал головой:

— Делайла, я понимаю ваше огорчение, но, прошу, следите за своим языком. — Он повернулся к залу: — Понимаю, для большинства из вас это может стать своего рода потрясением, но мы сделали все возможное, чтобы этого не произошло. Сокращение штатов было неизбежно. Это не ваша вина.

Да, это не моя вина; и не имеет отношения к моей «многозадачности», как я заподозрила было, прочитав «Расторжение трудового договора». На миг я заволновалась: возможно ли, чтобы кто-то регистрировал использование компьютера в личных целях, читал мои сообщения? А вдруг в моем кабинете, прямо позади стола, была установлена скрытая камера, которая фиксировала, как я читаю «Гламур» или крашу ногти? Но нет, ничего подобного, поскольку это не моя вина.

Я оглядела зал. Поскольку все остальные молчали, я решила выступить.

— И что нам теперь делать? — При этих словах некоторые коллеги кивнули. Я почувствовала гордость, что стала их лидером.

— Что ж, убежден, вы хотели немедленно выбежать отсюда, позвонить родным и близким и сообщить, что происходит, — заявил Роджер. — Но должен напомнить, что все вы подписали соглашение о неразглашении коммерческой тайны. Пожалуйста, избегайте разговоров об этом с кем бы то ни было, особенно с представителями прессы. Меньше всего я хотел бы увидеть подробности данного собрания на шестой странице или…

— Простите, — перебила я. — Но я спрашивала вовсе не о том, как преподнести дурные новости нашим близким и прессе. Я имела в виду: что нам делать с работой? Когда, например, наш последний рабочий день?

— Ваш последний рабочий день сегодня, — тихо произнес Роджер.

Сегодня? От потрясения я не нашлась, что ответить.

— Послушайте, я знаю, это трудно понять, — продолжал Роджер. — Но хочу, чтобы вы знали: нам нелегко было принять такое решение. Мы обдумывали это несколько последних недель. Компания крайне стеснена в средствах, сокращение было неизбежно.

Неизбежно? У меня даже голова от злости закружилась. Несколько недель назад, когда поползли слухи о возможном сокращении, Роджер все отрицал, заявляя, что это неправда. А сейчас вдруг оказалось неизбежно? Я встала.

— Тогда вы не должны были лгать нам несколько недель назад, — гневно заявила я. — Мы — лояльные служащие, которые оставались в компании в сложный момент, когда вполне могли поискать другую работу. Как вы могли допустить подобное? Как Элизабет могла это допустить?

— Элизабет сражалась зубами и когтями, но она больше не контролирует компанию. Правление отстранило ее.

— Ну, тогда правление должно что-то предпринять, чтобы позаботиться о нас.

Когда несколько сотрудников выкрикнули что-то одобрительное с последних рядов, я почувствовала себя Салли Филд[10] в том фильме, где она работает на заводе и организует профсоюз. Как же он назывался? «Норма Рэй». Да, именно так.

Я Норма Рэй.

Тетка из отдела кадров, стоявшая у входа, должно быть, почувствовала, что «профсоюз» вот-вот родится, потому что прервала Роджера и объяснила, что те, кто проработал в компании более трех лет, получат выходное пособие в размере двухнедельной зарплаты за каждый год работы. Я быстренько подсчитала в уме, но не могла вспомнить, когда точно начала работать здесь. Не меньше двух лет назад, но, может, и три? Трудно сказать.

— А что будет с теми, кто работает меньше трех лет? — спросила я от имени членов «профсоюза» и себя лично.

— Те, кто не получит выходного пособия, могут рассчитывать на пособие по безработице! — радостно воскликнула дама из отдела кадров. — Сейчас оно составляет четыреста долларов в неделю!

Четыреста долларов в неделю? Какое счастье! Четыреста долларов в неделю в Нью-Йорке — жалкие гроши. Плохо, совсем плохо. У меня не только нет сбережений, но и никаких вложений капитала. Единственное, во что я всегда вкладывала средства, — это в покупку отличных черных брюк.

Я бросила разгневанный взгляд на Роджера. Какой же он лжец! Ну и негодяй же он, скажу я вам! Кем он себя воображает, стоя тут в заношенных штанах цвета хаки с пузырями на коленях? Боже правый, да он выглядит как ярмарочный клоун! Нисколько не удивлюсь, если он примется делать зверюшек из воздушных шариков. И этот его ремень… уродливый плетеный ремень. Кто сейчас носит плетеные ремни? Да никто, уже с 1995 года! Да еще который так кошмарно туго затянут на его жирном брюхе, что Роджер похож на раздутую восьмерку.

Когда остальные принялись задавать вопросы, я прекратила вызывать дух Нормы Рэй и уставилась в окно на большое белое облако, парившее в отдалении. Если бы можно было вспрыгнуть на него и сбежать от всего этого дерьма, я пролетела бы над всеми конторами Манхэттена, отыскала бы всех, как и я, уволенных и обратилась бы к ним со словами ободрения.

— Все будет в порядке, — сказала бы я. И они улыбнулись бы. А потом мы все вместе отправились бы ко мне, составили резюме и написали друг другу рекомендательные письма. Мы помогли бы друг другу заполнить анкеты, а в графу «желаемая зарплата» вписали бы «1 000 000 долларов» и от души посмеялись бы своему остроумию.

Не знаю, сколько времени прошло, но совещание наконец закончилось. После две дамы из отдела кадров начали вызывать всех, в алфавитном порядке, к своему столу, чтобы ответить на наши вопросы и сообщить, имеем ли мы право на выходное пособие. Дожидаясь своей очереди, мы с Мишель прикидывали, когда же начали работать в компании. Я устроилась на несколько дней раньше, чем она, но когда именно это случилось, мы не смогли вспомнить.