— Но, надежда остается всегда…Не находишь ли ты странности в том, что проснулась не в темном подземелье, кишащим крысами и тараканами, где в общих камерах сидят обвиненные в колдовстве, а в тайной камере, принадлежащей епархии. Да, на твоем окне крепкая решетка, ты спишь на соломе., но признай разницу…

— Почему я здесь? — еле слышно промолвила Кристина.

Епископ вновь улыбнулся.

— У тебя богатый покровитель, глупышка. Барон фон Берен заплатил немалую сумму, чтобы уберечь мать своего ребенка от промозглой темницы. Ведь ты беременна от него, дитя мое?

Хотя сердце обещала другому?

Голос епископа задрожал от еле скрываемой насмешки.

Кристина готова была сгореть от стыда, она смиренно опустилась перед священником на колени, умоляя отпустить грех прелюбодеяния…

Конрад снисходительно улыбнулся и подал ей руку для поцелуя. Крупный рубин на его перстне налился кровью, блеснув в свете факела. Кристина благоговейно коснулась теплого камня губами.

— Людям свойственно совершать ошибки. Хорошо, когда мы имеем возможность их исправить.

Бедный Михаэль, его сердце разрывалось на части, когда ты лжесвидетельствовала, обрекая себя и его будущего сына или дочь на погибель.

Но участия бескорыстного богатого вельможи в твоем деле было бы маловато. Мне безразличен его залог, выложенный за твою сохранность. Деньги очень давно перестали играть в моей жизни привычную роль. Ты сейчас в относительной безопасности, только потому, что нужна лично мне. А я, напротив — очень нужен тебе и твоему Якову.

Кристина жадно слушала. Не вдаваясь в смысл, вкладываемый святым отцом в произносимые слова, она была рада даже крошечной надежде, обещанной ей.

— Я спасу тебя от костра, а твоего любимого от лап извращенца, который ходит вокруг сужая круги, мечтая прикоснуться к молодому телу и насладиться его мучениями, но взамен потребую услугу, которую ты мне пообещаешь оказать…

— Любую, клянусь! Я сделаю все, чтобы спасти его!!

— Не торопись с клятвами, дитя мое. А если я потребую взамен твою невинную душу?

Кристина удивлено взглянула на епископа, скрестившего руки на груди и облокотившегося на каменную стену. Его скрытые в сумраке глаза казались черными дырами…

— Кто вы? — раздался ее робкий вопрос.

— Ты умна. Но вопрос твой не уместен. Я Конрад Макленбургский, глава фрайбургской епархии, ведущий процесс дознания по делу Кристины уроженцы Фогельбаха… или ты видишь во мне другого человека?

Не дождавшись ответа, священник продолжил.

— Я попытаюсь вырвать несчастного художника из цепких лап синьора Баттисты, но, когда мне понадобится твоя услуга… я не премину напомнить о долге. Согласна ли ты на столь неравнозначную сделку?

Кристина, зачарованная бархатным голосом Конрада послушно кивнула. Конечно.

Епископ, довольно улыбнувшись, поднялся с ее кровати и, направляясь к выходу, бросил на ходу

— И не потребую скрепить договор кровью…

Увидев, что девушка отшатнулась от него, улыбнулся и проведя рукой по воздуху, отгоняя морок, добавил

— Прикажу сейчас принести немного еды. Набирайся сил, Кристина. На днях начинается процесс по обвинению тебя в сношении с дьяволом и сотворения зла против рода людского. Как впечатляюще звучит… — он усмехнулся, — Но ты сама себе выбрала незавидную участь… Увы…

С этими словами тяжелая дверь за ним закрылась. Кристина, боясь дышать, присела на кровать. Надежда, родившаяся в ее маленьком сердце, словно лучик солнца освещала крошечную мрачную каморку, даря возможность жить.


Конрад выполнил свою часть обещания с дьявольской точностью. Он спас жизнь несчастного, не пощадив его тела. Решил проблему с максимальной для себя пользой. Пристально следя за сжимающимся кольцом болезненной инквизиторской страсти, точно рассчитав время, епископ послал за Яковом, когда роковой произвол синьора Баттисты стал на лицо. После последней тайной экзекуции художника бросили в подземную камеру полуживого, изнуренного от многочасовых бдений на инквизиторском троне, оставившем многочисленные раны на коже рук и задней поверхности ног. Не смотря на прозвучавшее прилюдно признание Кристины, не обращая внимание на покаяния измученного Якова, вновь и вновь сознававшегося в несуществующей вине, дабы избежать пыток, его истязания не прекращались в течении нескольких дней. Упырь в человеческом обличии свято обходил грань, перейдя которую, он вызовет физическую смерть. Его плоть само удовлетворялась не единожды, пока звучали вопли несчастного. Но пришло время и слезы истязаемого иссякли. Яков смирился с неминуемой смертью и впал в бесчувственный транс. Это стало сигналом для инквизитора, что пора переходить на новый уровень боли.

Пришедшие следующим утром за художником слуги епископа, нашли полуживой труп, валяющийся в куче мокрой, гниющей соломы. Погрузив на телегу, Якова некоторое время намеренно держали у входа в подземную тюрьму на виду у толпы зевак, потом провезли ничем не прикрытое истерзанное тело, окоченевшее от январского холода через весь город, направляясь в поместье епископа. Где по приказу светлейшего несчастному, невинно пострадавшему от произвола инквизиции калеке была немедленно оказана помощь. Весть о бедном художнике, чуть не погибшего от любви к прекрасной ведьме мгновенно разнеслась по городу, через день о нем уже слагали сонеты и пели песни. Экзальтированные кумушки приукрашивали историю, добавляя новые душещипательные подробности страдания влюбленных. Но с еще большей скоростью город охватила ненависть к посланцу Римской католической церкви, подвергшего невинного, оправданного самим Конрадом Справедливым Якова смертельным пыткам.

Следуя распоряжению свыше, поступившему через несколько дней с тайным курьером из Рима, с прямым указанием любыми средствами приостановить народные волнения, синьор Баттиста дель Комо в сопровождении немногочисленной свиты в спешке покинул Свободный город.

Его хозяин вздохнул свободно и приступил к завершающей части хорошо рассчитанного плана, не догадываясь, что сегодняшним солнечным утром через ворота Святого Мартина в город пришел человек, способный ему помешать. Не теряя времени, незнакомец проследовал в приют для паломников при монастыре Святого Франциска и попросил несколько ночей приюта. В чем ему не было отказано.


Был и еще один человек, который не знал, что происходит в городе. Сидя в маленькой, освященной лишь светом периодически меняемых стражей факелов, отрезанная от белого света, от любимых людей, Кристина погрузилась в привычный мир иллюзий и снов. Ее сознанию, отрешившегося от тела, были не страшны толстые стены и крепкие замки, пройдя ворота сна, оно уносилось вдаль, покоряя все новые и новые пространства и миры. В одном из них, тайном, заветном, она вновь была маленькой девочкой, играющей в салки с Зеленым Питером и Модником. А мудрый Старик и капризная фея Элло наперебой рассказывали ей последние новости о великом переселении маленького народа.

Кристина запрещала себе страдать по Якову, беззаветно поверившая Конраду, она с надеждой ждала новостей о нем. Наверное, ее любимый уже далеко от Фрайбурга, он вернулся в свою художественную лавку и вновь пишет ее портрет. Ей хотелось думать именно так.

И когда одним днем ее навестил Михаэль, нерешительно замерший на пороге, потому что его глаза, привыкшие к свету, не сразу разглядели в полутьме коморки свернувшуюся комочком на кровати Кристину, она встретила его веселым жизнерадостным смехом, говорящим о ее безмятежном настроении.

Люстиг недоверчиво оглядел подругу, внезапно испугавшись, что от горя и одиночества та тронулась умом, потом нежно обнял и по братски поцеловал в лоб. Новости, что он принес, были одна чернее другой, и Михаэль мучительно размышлял, с которой следует начать.

Но Маленькая Птичка сама приняла за него решение. Усадив его рядом на край кровати и как прежде доверчиво взяв за руки, задала единственный вопрос, отвечать на который Михаэль боялся более всего.

— Скажи мне милый, давно ли ты видел Якова. Где он сейчас? Вернулся ли в Марцелль?

Люстиг молчал. Его руки сжали кисти Кристины, а ресницы, прикрыв глаза, мелко задрожали от волнения. Он мучительно подбирал слова, опасаясь, что страшная правда навредит матери его ребенка.

— Ты спросила про Якова… Да, я видел его несколько дней назад. Говорят, у него все хорошо. Но… в Марцелль он так и не вернулся… Он неподалеку отсюда. В часе езды верхом… В поместье епископа за ним хороший уход…

Его голос задрожал и сорвался. Руки Кристины заледенели, а глаза налились слезами.

— Продолжай…, - ее лицо окаменело, — Умоляю, скажи мне все.

Михаэль, тяжело вздохнув, произнес неизбежное.

— Твой художник более не сможет держать кисть. Старательные палачи инквизитора раздробили ему три пальца на правой руке…пытаясь вытянуть признание.

Кристина не заметила, как перестала дышать. Ее глаза поедали Михаэля, а губы требовательно шептали

— Продолжай…

— Лицо в нескольких местах покрывают ожоги от раскаленного пыточного прута… Думаю, ненавидящий молодость испанский кровосос намеренно уродовал его… И…еще. Я не знаю, как сказать тебе об этом… - он вновь замолчал в нерешительности.

— Ты только не волнуйся… — Михаэль взял ледяные руки подруги и прижал к груди.

В голосе Люстига зазвучало нескрываемое сочувствие. Кристина послушно закивала головой —- Говори, я слушаю!

— Яков более не может ходить без костылей. Палач, растягивающий его на дыбе, ненароком вывернул несчастному бедро.

Девушка, вытащила дрожащие пальцы из рук Михаэля и закрыла глаза. Ей хотелось плакать, но слез не было. Ей хотелось кричать, но не было сил. Она неожиданно улыбнулась и спокойно произнесла.

— Главное, он жив. Остальное не важно…

Михаэль закрыл глаза, скрывая под веками набежавшие от обиды слезы. Он нещадно завидовал богомазу, бедному уродцу, колченогому калеке, которого более жизни любила самая дорогая ему женщина, та что к середине следующего лета станет матерью ребенка…, которого он никогда не сможет носить на руках, потому что уступит Кристину другому…Разум Михаэля отказывался подчиняться происходящему.