Роман вдруг осознал, что все еще стоит на коленях перед ней. Он поднялся медленно и присел на край постели рядом с Анжеликой. Она не отодвинулась.

— Ну, подумай, кому нужно так беспокоиться обо мне? — попытался быть разумным Роман. — И потом, никто из моих знакомых не знает, что ты беременная. Я говорил об этом только с женой.

— Значит, все это — с подачи твоей жены, — сказала Анжелика.

— Ерунда! Зачем ты мне это говоришь?

Анжелика устало усмехнулась. Яркая капля крови, начав свой путь в уголке губы, доползла уже почти до подбородка.

— А какие еще у тебя будут предположения?

— Как выглядел этот тип? — спросил Роман.

— Ну… — Анжелика задумалась, — он обычный. Не знаю, как сказать.

«Не успела еще придумать», — с тихим раздражением подумал Роман, но вслух спросил:

— Какого он роста? Какие у него волосы? Во что он одет?

— Ну, ростом как ты, — медленно начала Анжелика, — приблизительно… Куртка тоже типа твоей. Черная. Только, кажется, кожаная.

— Может, это был я? — нервно хохотнул Роман.

— Он похож на футболиста Бэкхема. Который на Виктории из «Спайс Герлз» женился. Ну, такой же светленький, лохматенький немножко. Симпатичный, короче. И… у него вот здесь небольшое такое родимое пятно, — она подняла руку и осторожно дотронулась до своей щеки над разбитой губой.

— Очень убедительно, — сказал Роман. — У меня нет таких знакомых. У моей жены — тем более. И у нее нет денег, чтобы нанять кого-то.

— Я зря сказала тебе, — произнесла Анжелика отчаянно.

— Наверно, зря, — согласился Роман.

Жалость к ней прошла, осталась только злость — скорее, не к безвестному типу с родимым пятном, а к самой Анжелике. Ну да, это вполне в ее характере — поехать на встречу с незнакомцем. Она же сильная, она же умная, она же ничего не боится. Она же любит эти игры. Вот и доигралась. Хорошо, если выкидыша не будет… или нет, наоборот, пусть будет выкидыш. Тогда… тогда все опять станет так просто… так просто, как кажется Анжелике.

* * *

Торопливо, почти сразу после высшей точки, вскочил, посмотрел на часы, начал одеваться, не попадая ногами в брючины. Сонная Анжелика сидела на краю смятой постели. Было, было, ведь все это было уже когда-то… Придавленная мышь распято изображала подушку, несвежий запах от простыней…

Рома посмотрел на нее с удивлением: что, ты не одеваешься еще? Анжелика понуро натянула ставшие несоразмерно узкими брюки, свитер, отправилась в коридор за курткой. Из коридорного зеркала глянула на нее не совсем знакомая женщина, родственница какая-то, может быть, старшая сестра. Рома уже переминался с ноги на ногу у порога.

— Я вообще-то ехал сюда, чтобы поссориться с тобой, — сказал он между прочим.

— Поссориться? — рассеянно переспросила Анжелика, потирая языком заживающую царапку на губе. — Так в чем же дело?

Рома неуверенно как-то улыбнулся, как будто у него пропала охота торопиться.

— Давай ссориться, — предложила Анжелика.

Он не ожидал такого поворота дел, такой простоты ответа: насупился, озаботился.

— Ты хочешь этого?

— Нет. Но если ты ехал ради этого…

Рома тяжело вздохнул, помялся.

— Жена категорически сказала мне, чтобы я расстался с тобой, — сообщил он угрюмо.

Так вот в чем было дело! Его внезапный звонок Анжелике на трубку, эта незапланированная встреча: «у меня есть часик-полтора». Может быть… Да, вероятнее всего, Катя Потехина сейчас ждала дома возвращения мужа — со щитом или на щите. Рома должен был принести своей благоверной радостную весть о разрыве отношений с любовницей.

— И ты собираешься со мной расстаться? — просто поинтересовалась Анжелика. Не было почему-то ни боли, ни беспокойства — ничего.

— Она предъявила мне ультиматум. Сегодня последний раз, когда она отпустила меня к тебе. Она хотела, чтобы я сказал тебе, что все кончено.

Анжелика поняла, что сейчас останется одна. Это было не предчувствие — это была почти уверенность.

— Так говори, — предложила она.

Рома все мялся, играл с дверным замком — щелк-щелк.

— Я не хотел бы этого говорить. Я просто думаю, нам нужно переждать немного. Не встречаться какое-то время. Чтобы она успокоилась. Я не могу больше так издеваться над ней.

«Издеваться над ней, — повторяла про себя Анжелика, шагая вслед за Ромой по ступеням лестницы, привычно садясь в его машину. — Если не можешь над ней — значит, надо издеваться надо мной? Обещать, дарить надежды, заставлять ждать — во имя чего? Ради каких таких благ?»

Рома с серьезным и неприступным видом возился со стартером — что-то там барахлило. Анжелика набрала побольше воздуха в легкие.

— То есть твоя жена закапризничала, или проявила характер, или еще что-то в этом роде? Подергала за веревочки — и ты, как марионетка, уже готов. Хорошо.

Ею овладело странное спокойствие. Только голос почему-то срывался, и все слова выходили с придыханием, с присвистом, и кислорода не хватало.

— Не говори так, — строго сказал Рома. — Никто меня ни за что не дергал. Я думаю, что я сам перегнул палку. У меня такая дурацкая привычка. Я боюсь кому-то причинить боль и из-за этого причиняю очень много боли самым близким людям. Чем человек ближе ко мне, тем больнее я бью. Но ведь она может и не выдержать.

«А я? — хотелось заорать Анжелике. — А обо мне ты подумал?»

И вдруг поняла — ей сейчас было бы проще, если бы Рома сказал: прощай навсегда. Эта невыясненность, это предстоящее ожидание неизвестно чего, это «то ли будет, то ли нет»… Нет уж, лучше сейчас и сразу! Или расстаться, или остаться вместе! Пусть решит что-нибудь, пусть определится. Ждать каких-то чудес в отдаленном будущем — невозможно!

— О чем ты? — спросила Анжелика, холодно улыбаясь. — Не выдержать чего? Она беременна? У нее стресс?

— Стресс, — подтвердил Рома и непроизвольно вздохнул с облегчением: машина наконец завелась. — Фигня какая-то с ней на морозе, — покачал головой. — Анжелика, ты сильная женщина. Катя тоже сильная… по-своему, но она не так сильна, как ты. Она никому не нужна в этом мире, кроме меня. Я — это все, что у нее есть. Только это делает ее сильной. Я больше не могу изо дня в день видеть слезы в ее глазах, понимаешь?

Анжелика вдруг поняла отчетливо: для него ничего не важно, кроме него самого. Кроме его благополучия и спокойствия. Ни их будущий ребенок, ни она сама, Анжелика, ни его разнесчастная Катя… Какие-то там отношения… Ей все равно никогда не понять, как он представляет себе то, что между ним и Анжеликой… Да и поздно уже понимать.

— Ты сама все испортила, — сказал Рома. — Зачем ты мне врала?

— Врала? — захлебнулась Анжелика. — Врала… в чем?

— О звонках Кати, — спокойно пояснил Рома, выводя «Опель» на проезжую часть.

— Ах, вот как? — вспылила Анжелика. — Я была права, что не хотела рассказывать тебе об этом!

— И не нужно было мне рассказывать, — сказал Рома.

В его спокойствии было что-то напускное, отрепетированное. Никакие Анжеликины возгласы не могли пробить эту стену. Он уже все решил для себя.

— Тебе не нужно знать правду?

— Правда в том, что Катя не может знать твоего домашнего телефона, — сказал Рома жестко. — Бумажка с моим телефоном лежит в моем сейфе, а сейф запирается на ключ. Ключ от сейфа один, и он постоянно находится у меня, с моими ключами. У Кати нет ключа от сейфа.

— А кто же мне тогда звонил? — растерялась Анжелика.

— Я не знаю, зачем ты все это придумала, — сказал Рома устало. — Вернее, знаю. Я даже проверил все номера телефонов у себя на аппарате дома. У меня аппарат с АОНом, и он запоминает все номера телефонов, по которым звонили. Она не звонила и на твою трубку.

Это был совершенно неожиданный поворот для Анжеликаи. Первые несколько минут она даже не знала, что сказать. Вот в чем, оказывается, было все дело. Вот почему он решил принять ультиматум жены.

— Она могла позвонить из автомата…

Рома только рукой махнул:

— Я не хочу даже слышать об этом!

— Хорошо, — сказала Анжелика в торопливом раздумье. «Опель» неумолимо приближался к стоянке, и времени на выяснения оставалось все меньше и меньше. — У меня такое ощущение, что весь мир против меня. Впервые в жизни мне стали сниться кошмары.

— Мне тоже снятся кошмары, — с внезапным жаром ответил Рома. — Как будто я ползу по каким-то узким коридорам, в темноте, кругом какая-то вода, и выхода нет. Или как будто я тону. В черной воде. И меня что-то медленно тянет на дно. Затягивает. И в какой-то момент я делаю усилие, чтобы всплыть вверх, к свету.

— И ты не знаешь, что так тянет тебя вниз? — спросила Анжелика. Она-то знала: это Катя, Катя Потехина, липкая, страшная, по-утопленничьи серая, сродни вязкой тине…

— Боюсь, что знаю, — вздохнул Рома. — Потому что в тот момент, когда я всплываю вверх во сне, я просыпаюсь и вижу рядом с собой жену. И тогда мне хорошо. Спокойно.

— Понятно, — сказала Анжелика. Ну нет, милый, на сегодня разговор не закончен. Я сегодня выясню все, чего бы мне это ни стоило. Расстаться — значит расстаться сейчас… Страшно даже подумать… расстаться…

* * *

В этот день сладкая дрожь терзала Катю. Предчувствие счастья. С утра Ромка сказал, что расстается с Анжеликой. Сказал твердо, уверенно, спокойно — это было его решение. Катя пыталась скрыть ликующую улыбку, но когда он ушел…

Весь день был полон невыносимого счастья. Сегодня все должно было решиться. Всему когда-то приходит конец, только их с Ромкой отношения вечны. Сейчас Катя свято верила в это. Отношения эти могли меняться, становиться лучше или хуже, но это навсегда. Точно.

Часов в восемь вечера к ее ликованию начало примешиваться беспокойство. Сначала легкое, почти невесомое. Расстаться со Снежной Королевой… Сказать пару фраз… нечто не очень важное, может быть. Почему это тянется так долго?