— В последнее время? — жестко переспросила Анжелика. — А куда ты смотрел раньше?

— Раньше — когда?

— Ты рассказывал миллион вещей, которые были с вами давно и от которых у меня просто мороз по коже!

— Ну, например?

— Да миллион! — Анжелика попыталась припомнить: что он там такое особо ужасное рассказывал? — Ну, например, когда от тебя была беременна девушка. То, что твоя жена чуть ли не пистолет у тебя просила, чтобы ее застрелить!

Наверно, это был действительно удачный пример. Рома даже задрожал, Анжелика увидела, как трясутся его руки на руле.

— Она не смогла бы! Это было сказано от избытка чувств!

— Да? А о чем она собиралась поговорить с твоей любовницей, когда хотела ей звонить?

— Не знаю, — растерялся Рома. — Наверно, хотела просить ее сделать аборт.

У Анжелики вдруг возникло ощущение дежавю — может быть, от одного взгляда на тошно-серую, немаркую, практичную обивку салона. Нечто вроде предчувствия… а когда забеременею я? — к чему эти мысли?..

— Да? Да, конечно, — оборвала она свои идиотские мысли. — А ты знаешь о таком элементарном понятии, как женская солидарность? Твоя жена сама рожала! Она же знает, как тяжело носить ребенка! Сколько нервов это стоит! И о чем она еще собиралась говорить? Может быть, угрожать? Может быть, добиться, чтобы у девушки случился выкидыш?

— В моей жене действительно много такого… — сказал Рома грустно, — и самое главное — это я, наверно, воспитал в ней. Я хотел, чтобы она была жестче. Чтобы не была размазней.

Анжелика вспомнила плотно сжатый рот Кати Потехиной, ее острый подбородок, геометрические скулы… Подросшее дитя-дебил. «Тебе бы следовало воспитывать в ней мягкость, — подумала Анжелика. — Хоть какую-то женственность». Она вспомнила себя — себя, может быть, глупую, со своим всепрощением — такое недалекое время назад…

— Рома, когда любовница моего мужа была беременна, был момент, что я заставила его общаться с ней! Когда он уже хотел бросить ее! — Анжелика перешла почти на крик, так ей было легче бороться с неприятными воспоминаниями. — Может быть, я дура, но я говорила ему: «Саша, она же беременная, подожди, пока она родит, съезди к ней, ты ведь не представляешь, как это тяжело!»

— Моей жене тоже сейчас тяжело, — вступился Рома.

— Ей — тяжело? — Анжелика широко раскрыла глаза, изумляясь. — Чему там может быть тяжело? Там ничего нет внутри! Пустота! Черная, звенящая пустота! Ничто!

Она опять взмахивала руками, едва не ударилась о ручку двери, замолчала в негодовании.

— Ты знаешь, моя жена говорит про тебя практически то же самое, — тихо сказал Рома.

— Что? — опешила Анжелика.

— Ну, что ты чувствовать не можешь… Переживать и вообще… Что ты пустая внутри… как все красивые люди.

— Ну, естественно! — воскликнула Анжелика. — Что ей еще остается говорить?

— Но я почему-то верю тебе, а не ей, — так же тихо продолжал Рома. — Что бы про тебя ни говорили, я чувствую, что ты… светлая.

Он перегнулся и поцеловал ее в губы, ожидая, наверно, примирения. Но Анжелике было сложно сразу расстаться с компьютерными демонами. Она сидела, тяжело дыша, и руки ее сжимались в кулаки.

— Ты светлая, — повторил Рома, и морщинки на лице Анжелики потихоньку стали разглаживаться, — светлое облачко в моей жизни. Яркий свет… в моей темной жизни.

Если он действительно чувствовал это, то Анжелика могла считать себя победительницей. Победительницей карманных монстров…

* * *

На долю Кати оставались теперь только разговоры. Выяснение обстоятельств, не имеющих значения, обстоятельств, которые она знала и без выяснений. И в три часа утра, когда Ромка наконец соизволил появиться дома, она начала еще один долгий, путаный и бессмысленный разговор.

— Ты же обещал приехать вечером, — сказала Катя.

Ромка молча раздевался — похоже, у него не было ни малейшего желания общаться на подобные темы.

— Там, в машине, была Аня? — спросила Катя напрямик.

— Да, — ответил Ромка, не глядя ей в глаза.

— И куда вы поехали?

— Оставь меня, пожалуйста.

— Она сидела на моем месте! — вскрикнула Катя, и от сознания собственного унижения у нее потемнело в глазах.

— Твое место — водительское, — ответил муж холодно. — Эта машина, между прочим, на тебя записана. Я пару раз учил Аню водить… и, ты знаешь, у нее это получается лучше, чем у тебя с твоими водительскими правами.

С минуту Катя не могла сообразить, что ему ответить. Ее водительские права достались ей с трудом, с боем, а практика вдвоем с Ромкой была поистине ужасна. Когда она делала что-то не так, муж психовал, кричал, мог даже ударить ее… И по сей день Катя боялась сесть за руль. Она зажималась, ожидая критики и окриков Ромки, и от этого ничего не получалось вообще. У Снежной Королевы, значит, получалось… И это могло означать две вещи. Либо девушка-психолог уже умела водить машину и пользовалась любовью Ромки ко всякого рода поучениям, либо просто процесс обучения с участием надменной Анжелики проходил как-то иначе, чем с ней, Катей. Скорее всего.

— Как ты не понимаешь, что она тебя использует! — Катя знала, что этот аргумент должен подействовать безотказно.

— Использует в чем? — заинтересовался Ромка.

— Ей не нужен ты! Ей что-то нужно от тебя!

— Что именно? Что с меня можно взять?

— Я не знаю! Все твои женщины используют тебя! Никому из них не нужен ты сам!

— У Ани все есть, — сказал Ромка. — Работа, деньги, одежда…

— Значит, она хочет выйти за тебя замуж! — ляпнула Катя. И сама испугалась своих слов.

Ромка улыбнулся как-то странно.

— Если бы ей было нужно это… я был бы счастлив. Ведь это бы и означало, что ей нужен я.

Катя почувствовала, что срывается, летит в пропасть. Нужно было зацепиться за что-то, задержаться, удержать мужа…

— Ты нужен только мне! — сказала Катя.

— Ты противоречишь сама себе, — его голос был скучным. — Я устал.

— Рома, ты мне нужен! — получилось немного театрально.

— Я знаю, — сказал Ромка.

Самый страшный вопрос вертелся на языке у Кати. Она прошла за мужем в ванную, тупо смотрела, как он моет руки, лицо…

— Она хочет, чтобы ты на ней женился?

Ромка медленно вытирал руки полотенцем.

— Я думаю, нет, — сказал он наконец. — Ей просто хорошо со мной.

Кровь ударила Кате в лицо, и сдерживать чувства больше не было никакой возможности:

— Она грязная, мерзкая шлюха!

Выходя из ванной, Ромка протиснулся мимо Кати так, как будто она была вещью. Как будто она была шкаф.

— Если я еще раз услышу от тебя нечто подобное, — сказал он уже из комнаты, — я не буду с тобой вообще разговаривать. Ни о чем.

* * *

Наконец было принято решение снять квартиру. В грязненькой, многолюдной, шумной гостинице моряков Анжелика с Ромой вместе спускались из маленького номера с чахлой мебелью в холл, чтобы звонить по разным арендным агентствам. Она свято верила, что эта гостиница — последняя в длинной череде их пристанищ, каждое из которых было незаметно (чуть-чуть!), но все-таки хуже предыдущего. Сегодня Анжелика поняла, что не все уже так ладно в ее жизни. Маленькая полосочка теста «Be sure» дважды была перечеркнута пополам. Каких-то пять дней задержки, а неведомые силы, спрятанные в этом глянцевом клочке картона, знали, знали… Анжелика сама еще не верила, а они — точно знали, были уверены. Она решила про себя, что если вправду все так, то — аборт, аборт, ни к чему осложнять их и без того сложные отношения с Ромой, ни к чему все портить своей беременной беспомощностью, растущим животом. В этот раз — аборт, вот если когда-то еще раз (нет, предохраняться, купить все, что нужно, но если все-таки, если судьба так начертает) — тогда «да». А сейчас — рано. Глупо и невозможно. Да и хочет ли она ребенка от Ромы?

* * *

Роман вдруг понял, что начинает уставать от Анжелики. От ее красоты, от ее неуемной страстности. От накала чувств. От яркого, обжигающего блеска ее глаз. Он устал. Она была такой большой и ее было так много. Она так шумно и убедительно доказывала свою правоту. Она…

«Она просто чужая», — вдруг понял Роман однажды. Весь этот ее блеск, ее уверенность, ее набитый деньгами кошелек, ее дорогая одежда — все это было чужим. Красивым — и чужим… А красивым ли?

Однажды в бассейне он вдруг увидел, что Анжелика потолстела. Ее животик приобрел округлость… и бедра уже не были такими изящными… Он перевел взгляд выше и увидел, что щечки ее тоже округлились. Он уже так привык к ней, что перестал разглядывать ее, перестал замечать изменения, происходящие с ее телом. Наверно, она перестала следить за собой. А в ответ на его шутку: «мой толстый зайчик» пожала плечами: «я всегда толстею к зиме. Чтобы не мерзнуть».

Чтобы не мерзнуть. Она, несомненно, была теплой, Анжелика, и с ней рядом было, несомненно, тепло. Но…

Ее было слишком много, и она была слишком шумной. Слишком шумной, слишком уверенной в себе, подавляющей. Рядом с ней Роман не был уверен ни в чем. Он забывал о том, что знал точно. Он терял свое мнение и становился частью Анжелики. Частью ее, несомненно, убедительной, концепции.

Теперь еще это решение снять квартиру. Да, это была идея Романа — но решение все-таки приняла Анжелика. Она так ухватилась за это его предложение: «Уже холодно, трахаться в машине — несерьезно». Она так отчаянно ухватилась за эту идею, что Роману стало страшно. Она сидела рядом с ним в его «Опеле», откинувшись на сиденье, и обсуждала возможные варианты. Там, конечно, безобразная ванная, но кафель можно заменить; а вообще не нравится та, другая, квартира, она дороже, но не требует никакого ремонта… Она слишком большие надежды возлагала на эту квартиру. Она, наверно, хотела жить там с Романом. Она сидела рядом с ним, в своем коротком голубом пальто, широко разведя ноги в расклешенных джинсах… и рассуждала о том, какой должна быть их квартира. У Романа кружилась голова, и он не знал, как возразить, но возразить было нужно.