Девушки бок о бок стояли у трюмо — Мисси в ее великолепном платье, а Дульси в своем обычном бумазейном тряпье, — и Мисси в который раз задумалась о несправедливости существующего положения вещей. Хотя в своей прошлой жизни она имела весьма слабое представление о вопросах, связанных с рабством, сразу после того как она попала в XIX век, ей стало понятно, что рабство — это самое отвратительное, с чем она сталкивалась в жизни.

— Знаешь, Дульси, ты тоже должна присутствовать на балу, — проговорила она.

Негритянка от изумления выпучила глаза.

— Я, хозяйка? Но разве такое возможно?

— А почему нет? — раздраженно произнесла Мисси. — Ты красивая милая девушка, и почему же ты не можешь делать то, что тебе хочется?

— Хозяйка, пожалуйста, не заводите снова эти разговоры о свободе! — попросила Дульси. — У меня будут большие неприятности!

Мисси вздохнула. Несмотря на то что ее деятельность по освобождению новых «подруг» от мужского гнета оказалась весьма успешной, ей так и не удалось убедить Дульси в том, что институт рабства нарушает ее права как человека. И хотя за последние недели их отношения с негритянкой стали намного более дружескими, Мисси чувствовала, что между ними по-прежнему стоит невидимая стена. После бесчисленных попыток уговорить Дульси, что ей необязательно каждый раз дожидаться возвращения ее хозяйки, Мисси в конце концов сдалась — главным образом потому, что эти попытки откровенно обижали ее горничную. Как же ей убедить Дульси, что она имеет право на личную жизнь и что ей не стоит тратить целые дни на удовлетворение капризов испорченной южной красотки? Оставалось лишь поговорить на эту тему с отцом.

— Мисси! — послышался в комнате голос Лавинии, сопровождаемый стуком в дверь.

— Заходи, мама, — ответила девушка.

На пороге появилась Лавиния в изящном бальном платье из полупрозрачной бледно-зеленой органзы, она с одобрительной улыбкой оглядела дочь.

— Дорогая, ты выглядишь просто восхитительно. — Затем матрона кивнула рабыне: — Дульси, ты потрудилась на славу!

— Благодарю вас, хозяйка, — проговорила девушка и выскользнула из комнаты.

Мисси, тоже улыбаясь, сказала матери:

— Ма, и ты выглядишь отлично. Внизу все готово?

— О да! Мы думаем, что вечер пройдет отлично. Я уверена, так оно и будет, если только…

— Что?

Лавиния укоризненно посмотрела на дочь:

— Если ты позволишь нам с отцом объявить новую дату свадьбы.

Мисси подняла глаза к небу:

— Мама, я не собираюсь выходить за Фабиана Фонтено!

— Тогда чем же ты будешь заниматься в жизни?

— А почему это моя жизнь непременно должна вращаться вокруг какого-то мужчины?

Лавиния озадаченно заморгала.

— Ты хочешь сказать, что собираешься остаться старой девой?

— Но почему считается, что не выйти замуж — это даже хуже, чем умереть? — раздраженно произнесла Мисси. — Ты подумай обо всем том хорошем, что я могу сделать в жизни! Я могу начать свое собственное дело, или всю жизнь провести в путешествиях, или стать президентом США!

Лавиния подошла к дочери поближе и потрогала ее лоб:

— Ты уверена, что не подхватила лихорадку?

Мисси вздохнула:

— Послушай, мама, может быть, когда-нибудь я найду мужчину, за которого захочу выйти замуж. Но это будет не Фабиан Фонтено!

Лавиния в шутку замахнулась на дочь сложенным веером и проговорила:

— Но если судить по виду парня, у него совсем другие планы на этот счет!

— Круто! — ответила Мисси, но, заметив недоуменное выражение на лице матери, продолжила: — Давай больше не будем говорить об этом чудовище, хорошо? Я хочу, чтобы сегодняшний день стал для меня радостным.

— Ах ты, негодница! — с улыбкой воскликнула Лавиния и еще раз обвела Мисси внимательным взглядом. — Ну ладно, какие драгоценности ты сегодня наденешь? Думаю, с этим ярким платьем будут гармонировать сапфировое ожерелье и такие же серьги. Согласна?

После того как драгоценности были отобраны, две женщины под ручку вышли из комнаты. Когда они спускались по великолепной, ярко освещенной винтовой лестнице, перила которой были увиты весенней зеленью, Мисси подумала, что кое-что в этой эпохе ей по душе, к примеру красивые жилища, элегантная одежда, чистый воздух. Ей также очень нравились ее новые родители с их твердостью, а также забавляла ее с Фабианом нескончаемая борьба характеров — пусть даже она решила, что ни за что не выйдет замуж за этого негодяя. Однако каждый раз, когда Мисси его видела, ее охватывала непреодолимая тяга к нему, и она подумывала о том, не забыть ли ей о своем статусе леди и не прыгнуть ли к нему в постель.

Впрочем, Мисси все равно ощущала себя в этой эпохе инородным телом. Она никогда не будет по-настоящему счастливой здесь, ведь, как говорила ей Лавиния, у нее есть только одно будущее — стать женой и матерью. Девушка же хотела заниматься карьерой, хотела, как и раньше, лично решать, что произойдет в ее жизни.

Джон — весьма элегантный в строгом костюме из черного бархата и белой сорочке — поджидал жену и дочь в главном зале. Когда он их заметил, его глаза засветились гордостью. Он по очереди поцеловал их в щечки, и Мисси ощутила исходящий от него легкий запах рома.

— О, самые лучшие леди на свете! — галантно провозгласил он. — Вы так очаровательны сегодня!

— Спасибо, папа, — ответила Мисси.

Джон с надеждой посмотрел на Лавинию:

— Дорогая, мы сегодня делаем объявление?

— Нет, не делаете, — ответила за мать Мисси.

Ее родители издали возгласы разочарования.

— Джон, — сурово проговорила Лавиния, — ты можешь сделать еще одну попытку заставить эту девчонку внять голосу рассудка? Я же пока пойду поговорю с музыкантами о программе вечера, а также проверю, освободили ли место для танцев.

С этими словами Лавиния поплыла к гостиной. Джон подмигнул дочери:

— Дорогая, не хочешь выпить со мной по чашечке пунша?

— Чудесная мысль, — ответила Мисси, и они под ручку пошли к столовой.

Мисси отметила про себя, что комната представляла собой просто пиршество для чувств — в воздухе витал аромат цветов, а блестящий канделябр бросал мягкий свет на великолепную мебель и замечательный персидский ковер. Столы, расставленные под окнами, ломились от разнообразных яств — от устриц и виргинской ветчины до консервированных овощей, сэндвичей и сладостей.

Отец с дочерью приблизились к большой хрустальной чаше с пуншем и улыбнулись Джозефу, который налил им по чашке горячего напитка. После этого они отошли к окну.

— Дорогая, скажи мне, почему ты так настроена против брака с Фабианом? — тихо спросил Джон.

— Потому что он мне неприятен, — резко ответила Мисси.

Джон улыбнулся:

— Я восхищаюсь твердостью твоего характера, но ведь и дураку видно, что вы с ним — прекрасная пара.

— Ха!

— Кроме того, дочь, нельзя одолеть судьбу.

Глаза Мисси расширились: ее отец не мог знать, что его слова значили для нее.

— Почему это? — возразила она, решительно вскинув подбородок. — Где написано, что я могу быть лишь чьей-нибудь женой и матерью?

Джон вздохнул и сочувственно ей улыбнулся:

— Так уж устроен мир, дорогая. Женщинам на роду написано становиться женами и матерями, так же, как мужчинам предначертано заниматься делами и политикой. — Он кивком указал на Джозефа и добавил: — И так же, как неграм суждено выполнять для нас всю черную работу.

Последнее замечание зажгло в Мисси огонь раздражения, ибо напомнило ей о Дульси.

— Это совсем другое дело! — воскликнула она. — Кстати, мне совсем не нравится, что у нас на плантации трудятся рабы.

Джон был изумлен до глубины души:

— Что-что?

Девушка решительно посмотрела на него:

— Папа, я считаю, ты должен освободить рабов.

— Наверное, ты шутишь?

— Ничуть.

— Освободить их ради чего?

— Чтобы они могли жить так, как им хочется, — то есть так же, как и все мы, работать и заводить семьи.

Джон поднял глаза к небу:

— Это самое нелепое предложение, которое мне доводилось слышать. Если я освобожу рабов, мы не только потеряем рабочую силу, нужную нам, чтобы обрабатывать плантацию, но и обречем негров на гибель, ибо без нашей заботы и наставлений они долго не протянут.

— Да что ты такое говоришь! — воскликнула Мисси. — Ты действительно считаешь, что чернокожие не способны сами о себе позаботиться?

— Нет, но…

— Мне не нравится то, что человеческих существ сделали невольниками! — пылко провозгласила девушка.

Джон испуганно глянул на Джозефа, после чего заговорил тихим, но твердым голосом:

— Мисси, не забывай о том, что тебя могут услышать. Наши негры вовсе не невольники, с ними обращаются вполне прилично…

— Я видела, что некоторые из них работают даже по воскресеньям, — возразила Мисси.

— Только те, кто хочет заработать побольше. Все остальные получают один выходной на посещение церкви и домашние дела.

— Да ты им просто отец родной! — проговорила она.

Шея Джона налилась кровью, и он произнес ледяным тоном:

— Мелисса, ты слишком много на себя берешь.

— Не смей указывать мне, как мне жить!

Мужчина наставил на нее указательный палец:

— Слушай меня внимательно, дочь, и запоминай, иначе остаток вечера ты проведешь в своей комнате, вдали от гостей! Я отказываюсь вести с тобой этот абсурдный разговор! А еще я советую тебе перестать вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, и подумать о новой дате своей свадьбы!

Джон повернулся и с достоинством пошел прочь. Мисси раздраженно топнула ногой.

Вскоре начали прибывать гости, и Лавиния позвала Мисси. Теперь родители и дочь стояли в прихожей и приветствовали друзей и знакомых. Мимо них потек поток элегантных джентльменов в строгих черных костюмах и грациозных леди в головокружительных бальных платьях. Мисси изо всех сил старалась вежливо и сердечно приветствовать каждого. Некоторых из них она уже знала по церковной ярмарке, но большинство гостей были девушке абсолютно незнакомы. Лавиния тактично объяснила нескольким парам„что память Мисси сильно пострадала в результате падения. И хотя в основном гости проявляли искреннее беспокойство состоянием здоровья девушки, временами она ощущала на себе весьма бесцеремонные, назойливые взгляды. Мисси поняла, что, должно быть, ее эксцентричные поступки были предметом пересудов во всем городе — и дело было не только в падении с лестницы в день свадьбы, но и в организации бунта своих подруг против их мужей, а также в продаже поцелуев на недавней ярмарке.