Кэтрин Батлер - Скажи мне люблю

— Похоже, на земле не осталось ни одного местечка, где можно уединиться! — пробормотал Бьерн Самуэльсон, накинул замшевую куртку и вышел из своей палатки. С маленькой открытой площадки среди кустов, которую он заранее приглядел для своего ежегодного недельного «монашества», сквозь листву хорошо было видно бросившую якорь яхту — фонарь на мачте ярко высвечивал белоснежное суденышко в сгустившейся тьме. Но еще больше эту стоянку среди шхер выдавал рев музыки — казалось, мощные динамики можно было услышать на противоположном берегу Балтики. Ватага молодежи, обосновавшаяся на яхте, вновь устроила шумную вечеринку.

Накануне, когда яхта только появилась в этом пустынном уголке побережья, Бьерн не придал значения неожиданному соседству, решив, что молодежь тут надолго не задержится. Но вторую ночь подряд слушать эти душераздирающие звуки — нет уж, увольте! Он выбрался сюда на считанные один-два уик-энда и тот короткий промежуток, что между ними. Он слишком ценил это время наедине с самим собой, чтобы впустую терять вечера, когда под сводом палатки так хорошо думается и новые проекты, к которым собиралась приступить его фирма, вдруг проясняются с удивительной отчетливостью.

Его коллеги это знали. И хотя немного подтрунивали над причудой своего босса и даже подозревали какую-то романтическую подоплеку в его стремлении к уединению, но в то же время не раз убеждались, что Бьерн Самуэльсон неизменно возвращается из короткого отпуска, осененный замечательными идеями. Один из сотрудников фирмы — Даг Лундхольм без лишних вопросов привозил его на машине на заранее облюбованное Бьерном место, помогал поставить палатку, выгружал припасы, газовую плитку и прочее, после чего исчезал со строжайшим наказом хранить в тайне место пребывания главы фирмы.

— Если со мной что-то случится по дороге, вас никто не найдет и вам придется выбираться пешком, — сказал однажды Даг.

Действительно, Бьерн выбирал такие места, что не было случая, чтобы кто-то нарушил его желанное одиночество. Но на этот раз…

Почти полночь — а он все еще работал. Криво усмехнувшись, он провел рукой по густым светлым волосам. Кажется, он зацикливался на работе. Изабель обвиняла его в этом еще на прошлой неделе, жалуясь, что она чаще общается с его секретаршей, чем с ним.

Возможно, у нее были основания так говорить, если рассматривать ситуацию беспристрастно. У него была склонность расписывать личную жизнь по минутам, как и все свои занятия, занося в расписание деловых встреч — Изабель по понедельникам и субботам, а Петру по средам и каждую вторую пятницу.

Но ему нравилось много работать. За десять лет, прошедших с тех пор, как он унаследовал маленькую семейную инженерную фирму Самуэльсонов, Бьерн превратил захолустную компанию с весьма скромными успехами в могущественный международный концерн. К своему удивлению, он обнаружил у себя вкус к бизнесу, и то, что сначала было холодной необходимостью, которой он всеми силами стремился избежать, стало почти удовольствием. Почти…

Снизу с канала доносились звуки музыки и смеха. Юнцы разрисовали борта яхты яркими спиралями сумасшедших цветов, напомнившими ему о его собственной бурной молодости. А у кого-то явно был талант садовника — цветные горшки герани и бегоний были расставлены на носу и на корме.

Уже собираясь отвернуться, он снова увидел девушку. Он заметил ее еще тогда, когда яхта впервые появилась здесь. Наверное, одна из тех, кто действительно на ней живет. Он обнаружил, что рассматривает ее с каким-то странным восхищением. Босая, она танцевала на палубе. На голове у нее была беспорядочная копна светлых кудрей, украшенных разноцветными тесемками. Тесемки болтались в разные стороны в ритме танца, а одета она была во что-то невообразимое с блошиного рынка. Тип девиц, завидев которых Изабель морщила свой изящный парижский носик и переходила на другую сторону улицы, подумал он с ехидным удовольствием.

Звук электрогитары расколол летнюю ночь. Бьерн раздраженно потряс головой — он должен был покончить с этим явным хамством. Замешкавшись на секунду, чтобы застегнуть молнию на куртке, хотя в такую теплую ночь это было вовсе не обязательно, он быстрыми шагами спустился по крутому каменистому склону к воде. С яхты его никто не заметил. Там шла своя жизнь.

— Ой, щиплет! — раздался голос одного из парней.

— Будешь осторожнее, Оле, — предупредила девушка. Идиотизм — поднимать осколки руками, если есть веник и совок. Теперь стой спокойно, пока я буду мазать йодом.

Симпатичный молодой парень морщился от боли, пока она обрабатывала порез на большом пальце его руки.

— Марта, прости — это была твоя любимая ваза. Я тебе завтра новую куплю.

— Ладно тебе. — Глаза цвета анютиных глазок улыбались. — Ну все, кусок неуклюжести. Кровь остановилась, думаю, что швы накладывать не надо.

Свободной рукой он обнял ее за плечи и поцеловал в кончик прелестного носика.

— Спасибо, ты — чудо. Пойдем, потанцуешь со мной.

Она попыталась посмотреть на него суровым взглядом.

— Ты же встречаешься с Кларой, — сказала она с укором, — почему ты не с ней танцуешь?

— О, Клара воспринимает все слишком серьезно, — проворчал он нетерпеливо. — У нее в голове уже звучит свадебный марш, но я к этому не готов — еще не нагулялся. А ты — девчонка, с которой я очень хотел бы «оторваться», — добавил он, щекоча ее. — Ты человек, который действительно умеет получать удовольствие.

— Может быть, — протянула она, слегка отталкивая его. — Но удовольствие удовольствию рознь — не думаю, что твои представления об этом соответствуют моим.

Он засмеялся.

— Разве твой надутый старый папашка не рассказывал тебе про птичек и пчелок? — поддразнил он. — Ты прекрасный цветок, и пчелки жужжат вокруг тебя и пьют твой нектар…

— Да ну, — сухо улыбнулась она. — Боюсь, если какая-нибудь пчелка прожужжит чересчур близко, то окажется, что я Венерина Мухоловка! В любом случае эта музыка слишком гремит. Надо сделать потише, уже двенадцать ночи.

— Ой, да успокойся ты, — беспечно проговорил Оле, — здесь пустынное побережье, никто не слышит.

— Все равно, нам по правилам яхту здесь ставить нельзя. Тебе наплевать, но договор об аренде подписывала я, и неприятности тоже будут у меня.

— Хорошо, — согласился он недовольно, — если вы настаиваете, командир.

Она одарила его сияющей улыбкой. Он всегда называл ее командиром, когда она требовала чего-нибудь, что в принципе происходило достаточно редко. Иногда она даже подумывала, не слишком ли часто ее друзья пользуются легкостью ее характера. Сначала все было прекрасно — она сказала, что собирается в Стокгольм вместо того, чтобы заканчивать художественный колледж, и группа ее друзей решила прошвырнуться вместе с ней. Но через полгода ей все стало надоедать — никто из них не задумывался особо, как заработать деньги, не говоря уж о том, чтобы поддерживать на яхте порядок.

Хотя вообще какая разница? Надо убрать стекла, пока еще кто-нибудь не порезался. Найдя веник и совок, она все тщательно подмела и выбросила за борт. Затем остановилась на мгновение, оглядываясь вокруг. Была чудесная летняя ночь, темно-синее, как будто бархатное, небо усыпано звездами. Чем она может быть недовольна в такую пору?

Но все же… Какая-то часть ее существа перестала воспринимать это бесцельное, богемное существование. Конечно, жить на яхте, устраивать бесконечные тусовки — это прекрасно, но… испытать ощущение уверенности в будущем, хотя бы для разнообразия, тоже было бы неплохо.

Усмехнувшись сама над собой, она потрясла головой. Ее отец был бы счастлив услышать такие слова. Уверенность в будущем, респектабельность — его любимые слова. Хотя как раз всего этого он не мог обеспечить своей единственной дочери — у него никогда не хватало времени. Крупный коммерсант, член правления нескольких промышленных и торговых компаний, он никогда не имел свободной минуты и часто напоминал ей о своей занятости.

Марта уже собиралась вернуться в каюту, когда заметила, что кто-то перевернул горшок с ее любимой бегонией. Она нахмурилась — это было типично. Конечно, это сделали не нарочно, но надо было иметь совесть подойти и признаться. Она нагнулась, чтобы поднять цветок и утрамбовать землю… и неожиданно обнаружила прямо перед своим носом пару очень дорогих черных ботинок ручной работы.

— Вы владелица этой лодки?

Резкий голос несомненно принадлежал мужчине, привыкшему к тому, что все подчиняются его приказам. Марта осторожно встала на ноги, глаза ее медленно скользили по великолепно скроенной серой замшевой куртке, темно-голубому шелковому шарфу, которым он повязал шею, небрежно засунув концы под распахнутую на груди трикотажную рубашку в полоску. Наконец ее взгляд остановился на жесткой линии подбородка, соответствующей тону голоса.

— Я спросил, кто владелец этой яхты? — повторил он коротко.

— Ну… я, — произнесла она, слегка запинаясь.

— В таком случае, не будете ли вы так любезны немедленно выключить музыку. Неужели вам настолько наплевать на окружающих?

Она хотела извиниться, объяснить, что как раз собиралась это сделать, но тон его голоса задел ее. Марта взглянула на него вызывающе.

— А в чем дело? — колко спросила она. — Никто не жалуется. В любом случае здесь никто не живет — вокруг пустынный берег.

— Я здесь живу, — сухо ответил он. — Наверху.

Он показал в сторону своей палатки, которая была почти не видна с яхты — только острая крыша слегка возвышалась над кустами, но ночью на фоне неба ее можно было принять за острый выступ скалы.

— В таком случае — извиняюсь, — протянула она голосом, абсолютно не соответствующим словам. — Но откуда же мне было знать?

— Сейчас я вам об этом говорю. И надеюсь, что вы сделаете потише.

Марта осторожно рассматривала его сквозь полуприкрытые ресницы. Он выглядел моложе, чем ей показалось с первого взгляда. Ему было лет тридцать пять. И он был очень хорош собой: черные, слегка вьющиеся волосы, чуточку длиннее, чем она могла ожидать, спадали на высокий, умный лоб, глаза были холодного серого цвета.