Ничего не выходило. Это был не Ретт. От тоски, охватившей Скарлетт при этой мысли, ей захотелось умереть. Она отвернулась от настойчивых губ Чарльза и рыдала, пока он не оставил ее в покое.

— Моя дорогая, — сказал он. — Как я люблю тебя.

— Пожалуйста, — всхлипнула Скарлетт, — пожалуйста, уходи.

— Что случилось, милая, что-нибудь не так?

— Нет, это я, я. Дело во мне. Пожалуйста, оставь меня одну.

Ее голос был таким слабым, в нем слышалось такое горькое отчаяние, что

Чарльз обнял было ее, чтобы утешить, но тут же подался назад, увидев: единственное, что он может для нее сделать, — это уйти. Бесшумно передвигаясь по комнате, он собрал свою одежду и ушел, с тихим шорохом затворив за собой дверь.

Глава 83

«Уехал, чтобы присоединиться к своему полку. Я буду любить вас всегда. Ваш Чарльз».

Скарлетт тщательно сложила записку и спрятала ее под жемчужное ожерелье в свою шкатулку с драгоценностями. Если бы только…

Но в ее сердце ни для кого не было места. Там был Ретт. Ретт, смеющийся, поддразнивающий, подчиняющий своей воле, дающий защиту и спасение.

Когда она спустилась к завтраку, под глазами у нее были темные круги, печать безутешных ночных рыданий. Она выглядела неприступно в своем льняном зеленом платье. Она чувствовала себя закованной в ледяную броню.

Она была вынуждена улыбаться, говорить, слушать, смеяться, исполнять свой долг гостьи. Она взглянула на людей, сидящих по обе стороны длинного стола. Они беседовали друг с другом, хохотали, прислушивались к чему-то. Кто из них, как и она, носит в себе незаживающие раны? Кто из них чувствует себя мертвым изнутри и благодарен судьбе за это? Как мужественны люди.

Она кивнула лакею, стоявшему со столовым прибором в руках возле длинного буфета. Он принялся снимать одну за другой серебряные сервировочные крышки с больших блюд, ожидая ее знака. Скарлетт благосклонно отнеслась к нескольким тонким ломтикам бекона к омлету.

— Да, запеченный томат, — сказала она, — нет, нет, ничего холодного.

Ветчина, маринованный гусь, перепелиные яйца в студне, говядина, приправленная специями, соленая рыба, заливное, мороженое, фрукты, сыр, хлебцы, джемы, овощной гарнир, вина, эль, сидр, кофе.

Нет, она ничего не будет!

— Я, пожалуй, выпью чаю, — сказала Скарлетт.

Она была уверена, что сможет сделать глоток. После этого вернется к себе в комнату. К счастью, было много гостей, и большинство из них приехали охотиться. Почти все мужчины к этому времени будут уже в лесу. Обед также, как и чай, будет подан и в доме, и там, где будет проходить охота. Каждый может развлекаться, как ему вздумается. До обеда ни от кого не требовалось быть в определенном месте в определенное время. Без четверти восемь — после первого гонга — всех просили собраться в гостиной. Обед должен был начаться в восемь.

Она указала на стул радом с женщиной, с которой не была знакома. Лакей поставил на стол маленький поднос с чайными принадлежностями. Затем отодвинул стул, усадил Скарлетт, развернул салфетку и изящным жестом набросил ей на колени. Скарлетт приветствовала соседку кивком головы.

— Доброе утро, — сказала она. — Меня зовут Скарлетт О'Хара.

У женщины была очаровательная улыбка.

— Доброе утро. Давно хочу с вами познакомиться. Моя кузина Люси

Фейн рассказывала мне, что она встречала вас у Барта Морланда, когда там был Парнелл. Не находите ли вы, что это восхитительное бунтарство — признавать, что поддерживаешь Гомруль? Меня зовут Мей Таплоу, к слову сказать.

— Мой кузен говорил, что Гомруль вызывал бы у меня гораздо меньше симпатии, если бы Парнелл был маленький, толстый и весь в бородавках, — сказала Скарлетт.

Пока Мей Таплоу смеялась, она наливала чай. «Леди Мей Таплоу», если быть абсолютно точным. Отец Мей был герцог, муж — сын виконта. Забавно, как быстро можно нахвататься всех этих сведений по мере того, как приемы сменяют один другой. Еще забавнее, как провинциалка из штата Джорджия привыкает к тому, что вокруг отпускают замечания, имея в виду всех и никого конкретно.

— Боюсь, ваш кузен будет абсолютно прав, если обвинит меня в том же самом, — доверительно проговорила Мей. — Я потеряла всякий интерес к правопреемству с тех пор, как Берти начал полнеть.

Настала очередь Скарлетт делать признания.

— Я не знаю, кто такой Берти.

— Как глупо с моей стороны, — сказала Мей. — Конечно, вы не знаете.

Вас же не было в Лондоне в этот сезон, верно? Люси сказала, что вы совершенно одна занимаетесь делами в вашем собственном поместье. Мне кажется, это восхитительно. Заставлять мужчин, которые не могут обойтись без управляющего (по правде сказать, это половина из них), выглядеть такими ничтожными, какие они и есть на самом деле. Берти — это принц Уэльский. Милый, ему так нравится быть капризным, но это начинает бросаться в глаза. Вы были бы без ума от его жены Александры. Глухая, как пробка. С ней невозможно поделиться секретом, не написав на бумаге, но хороша собой невероятно и так же мила, как и красива.

Скарлетт рассмеялась.

— Если бы вы могли себе представить, Мей, что я чувствую, вы бы умерли от смеха. Там, дома, где я росла, самые великосветские слухи были о владельце новой железной дороги. Всем было интересно, какую он носит обувь. Я с трудом могу верить, что болтаю с вами здесь про будущего короля Англии.

— Люси сказала, что вы мне должны безумно понравиться, и попала в точку. Обещайте мне, что если вы когда-нибудь соберетесь в Лондон, то остановитесь только у нас. Так что произошло с тем хозяином железной дороги? Какие у него были ботинки? Он при ходьбе не хромал? Я уверена, я была бы без ума от Америки.

Скарлетт с удивлением обнаружила, что съела весь свой завтрак и все еще была голодна. Она сделала знак лакею, стоявшему за ее креслом.

— Извините меня, Мей, я, пожалуй, попрошу добавки. Будьте добры, немного кэджери и кофе. И побольше сливок.

«Жизнь продолжается. И возможно, она не так уж и плоха. Я решила быть счастливой, и я буду счастливой. Мне кажется даже, что я уже счастлива. Просто я этого не замечала». И она улыбнулась своей новой знакомой.

Вечером во время ужина лило как из ведра. Все, кто был в доме, выскочили на улицу и дурачились под дождем. Скоро кончится это ужасное лето.

Скарлетт поехала домой на следующий день ближе к вечеру. Было прохладно, обычно пыльная живая изгородь была дочиста вымыта дождем. Скоро уже должен был начаться охотничий сезон. Подумать только, Голвей Блейзерс! Мне определенно нужны будут мои лошади. Нужнс будет проследить, чтобы их отправили по железной дороге. Самое разумное, я думаю, было бы погрузить их в Триме, затем в Дублин, а потом уже в Голвей. Иначе — это длинная дорога: в Маллингар, там отдых, а затем поездом в Голвей. Интересно, наверное, я и фураж должна им выслать. Еще нужно выяснить насчет конюшен. Завтра напишу Джону Грэхэму.

Она сама не заметила, как быстро очутилась дома.

— Такие новости, Скарлетт! — она никогда прежде не видела Гарриэт такой взволнованной.

«Однако она гораздо миловиднее, чем я думала. Если ее еще и соответствующим образом одеть…»

— Пока тебя не было, пришло письмо от одного из моих английских кузенов. Я говорила тебе, не так ли, что написала ему о том, как мне повезло и как ты добра ко мне. Этот кузен, его имя Реджинальд Парсон, впрочем, в семье его всегда звали просто Реджи, так вот, он договорился, чтобы Билли приняли в школу, в которую ходит его сын, сын Реджи. Его зовут…

— Подожди минутку, Гарриэт. О чем это ты говоришь? Я думала, что Билли пойдет в школу в Баллихаре.

— Он должен был бы пойти в эту школу, если бы не было ничего другого. Так я написала Реджи.

Скарлетт нахмурилась.

— Чем тебе не нравится местная школа, хотела бы я знать?

— Она мне нравится, Скарлетт. Это добрая деревенская ирландская школа. Но я хочу чего-то лучшего для Билли, ведь ты меня понимаешь?

— Ничего подобного.

Она была готова защищать Ирландию, ирландские школы вообще и школу в Баллихаре в частности, но тут она хорошенько вгляделась в обычно такое мягкое и беззащитное лицо Гарриэт. Оно больше не было мягким, оно лишилось своей слабости. Серые глаза Гарриэт были обыкновенно подернуты мечтательной дымкой, сейчас в них была сталь. Она приготовилась сражаться за будущее своего сына с кем угодно и с чем угодно. Скарлетт однажды уже была свидетелем того, как на ее глазах ягненок оборачивался львом, когда Мелани Уилкс принималась защищать то, во что она верила.

— Ты подумала о Кэт? Ей будет так одиноко без Билли.

— Прости меня, Скарлетт, но мне приходится думать о том, что лучше для Билли.

Скарлетт вздохнула:

— Я была бы рада предложить тебе какую-нибудь альтернативу, Гарриэт. Мы обе знаем, что в Англии к Билли всегда будут относиться как к сыну ирландца, ирландского конюшего. В Америке он сможет стать тем, кем ты захочешь, чтоб он стал.

И вот в начале сентября Скарлетт и стоически хранящая молчание у нее на руках Кэт прощались с Гарриэт и Билли, отплывающими в Америку. Билли плакал; лицо Гарриэт излучало решимость и надежду. Ее глаза были затуманены мечтами. Скарлетт надеялась, что хотя бы часть из них сбудется. Она написала Эшли и дяде Генри Гамильтону, рассказала им про Гарриэт, обращаясь к ним с просьбой помочь ей найти жилье и место учительницы. Она была уверена, что по крайней мере это они для нее сделают. Остальное зависело от обстоятельств и от самой Гарриэт.

— Пойдем в зоопарк, котенок Кэт. Посмотрим на жирафов, на львов, на медведей и на большого-большого слона.

— Львы Кэти больше нравятся.

— Ты вполне можешь и передумать, когда увидишь маленьких медвежат.

Они пробыли в Дублине неделю, каждый день ходили в зоопарк, после ели пирожные с кремом в кафе Бьюли, потом кукольный театр и обед в «Шелбурне» — многоярусные бутерброды, ячменные лепешки, серебристые шляпки взбитых сливок, корзиночки эклеров. Скарлетт поняла, что ее дочь неутомима и что у нее желудок из железа.