— Как по-твоему, может, мне стоит еще раз назвать тебе имена возможных гостей? — озабоченно спросила Шарлотта.

— Умоляю тебя, Шарлотта, дорогая, не надо больше. Все равно я никого не запомню. Самый важный из всех — герцог, затем следует маркиз, за ним идет граф, потом все эти виконты, бароны, баронеты… Я могу говорить всем мужчинам «сэр», как и на Юге; обращения «милорд», «ваша светлость» здесь не приняты, но я ни в коем случае не должна называть даму «мадам», как обращаются у нас в Америке, Потому что здесь так обращаются только к королеве Виктории, а уж она-то точно не ожидается там, куда мы едем. И пока меня специально не попросят обращаться по имени, я должна продолжать улыбаться и никого никак не называть. Даже «мистер» и «мисс» нельзя говорить, пока не убедишься, что все это просто смешно. Почему не назвать собеседника «глубокоуважаемый», наконец?

Шарлотту внутри всю передернуло. Слишком уже самоуверенна и легкомысленна Скарлетт.

— Обрати внимание, Скарлетт. Среди приглашенных есть люди, не имеющие титулов, но от этого не менее уважаемые, чем герцоги некоролевских кровей. Представители семейств Хербетов, Берков, Кларков, Лефроев, Бленнерхассеттов…

Скарлетт прыснула. Шарлотта замолчала.

— Эх, будь что будет, — махнула она рукой.

Дом, в котором оказались женщины, являл собой архитектурное сооружение внушительных размеров с типичными чертами готического стиля — многочисленными башнями и башенками, высокими окнами из цветного стекла, напоминавшими окна соборов, коридорами длиной более ста ярдов. Скарлетт даже поежилась, когда все это увидела. Ее уверенность в себе едва не угасла. «Ты же О'Хара», — тут же напомнила она сама себе и бодро направилась к каменным ступенькам парадного входа. Ее гордо поднятый подбородок как бы предупреждал окружающих: эта женщина шутить с собой не позволит.

…В день приезда на ужине она улыбалась той улыбкой, которая адресуется всем присутствующим — даже лакею, замершему за ее стулом с высокой спинкой. Кушанья подавались отменные, пища была обильной, стол был накрыт с большим вкусом, но Скарлетт едва дотронулась до еды. Сорок восемь человек сидели за столом, и все сорок восемь жаждали поговорить с ней, Скарлетт буквально купалась в лучах восхищения, исходившего от каждого в зале.

— …А под Новый год мне приходилось стучаться в каждый дом в городе, входить, выходить, снова входить и везде выпивать по чашечке чая. Для меня по-прежнему загадка, как это я не стала такой же желтой, как китаянка, выпив в этой удивительной стране такое количество чая, — весело рассказывала она человеку слева от себя, а тот, затаив дыхание, слушал историю странствий госпожи О'Хара.

Пока хозяйка убирала со стола и готовила его к карточным играм, Скарлетт занимала отставного генерала справа от себя подробным, с массой деталей рассказом об осаде Атланты. Южный акцент Скарлетт совершенно не соответствовал представлению собравшихся об американской речи, говорили они потом всем, кто был готов их слушать. А вообще эта американка — чертовски умная женщина.

И «чертовски привлекательная», надо сказать. Бывшее обручальное кольцо с роскошным бриллиантом и не менее красивым изумрудом, подаренное ей Реттом, блестело и переливалось, притягивая взоры, на чуть более, чем принято, открытой груди Скарлетт. Шарлотта распорядилась переделать его в изящную подвеску, и теперь Скарлетт носила его на золотой цепочке, такой тонкой, что Делало ее почти невидимой.

После ужина Скарлетт играла в вист — здесь она была известная мастерица. Ее партнерша выиграла столько, что с лихвой хватило компенсировать проигрыши, которые у нее были на трех предыдущих званых вечерах. С этого момента Скарлетт стала желанным карточным компаньоном как для дам, так и для представителей сильного пола.

А на следующее утро все отправились на охоту. И в седле, на лошади, которую ей предоставили хозяева усадьбы, Скарлетт не растерялась, показав себя опытной и бесстрашной наездницей. Ее успех был предопределен — ничто так не ценится у англо-ирландской знати, как умение хорошо сидеть в седле.

Шарлотте Монтагю надо было быть всегда настороже, чтобы не выглядеть кошкой, которая довольно облизывается после большой тарелки густой сметаны.

— Ты довольна поездкой? — спросила она Скарлетт, когда они возвращались домой в Баллихару.

— Я наслаждалась каждой минутой! Как я тебе благодарна за это приглашение, дорогая Шарлотта! Все было просто замечательно. А какая чудесная идея оставлять пирожные перед спальней гостей! Мне перед сном всегда так хочется есть, да, наверное, и не только мне.

Шарлотта смеялась, пока у нее на глазах не выступили слезы. Скарлетт надулась:

— Не понимаю, что смешного в том, что у меня такой здоровый аппетит. Карты продолжались за полночь, и после ужина было достаточно времени, чтобы проголодаться.

Вдоволь насмеявшись, Шарлотта стала объяснять. В домах, куда приглашаются люди с утонченными манерами, принято ставить в коридоре перед комнатой дамы блюдо с пирожными. Исчезновение блюда является сигналом для обожателей: дама принимает ухаживания и приглашает мужчину войти к себе в спальню.

Скарлетт покраснела:

— Боже мой, Шарлотта, я съела все до единого! Что должны были подумать горничные?

— Не только горничные, Скарлетт. Все, должно быть, до сих пор гадают, кто тот счастливчик или счастливчики. Ведь ни один человек не признается. В противном случае его просто не будут считать джентльменом.

— Я от стыда не могу смотреть теперь всем этим людям в глаза. Какой скандал, какая гадость! А они мне казались все такими милыми!

— Но, дитя мое дорогое, порядочные люди как раз и придумывают такие штучки. Все знакомы с правилами, но никто им не следует. Люди получают от этого удовольствие, но чаще всего оставляют все в тайне.

Скарлетт хотела было возразить: там, откуда она приехала, все люди честные и порядочные, но вовремя вспомнила Салли Брютон из Чарльстона, которая говорила о «развлечениях» и «свободном поведении» так, словно супружеская неверность и неразборчивость в знакомствах были обычным явлением.

По лицу Шарлотты Монтагю гуляла довольная улыбка. Если чего-то и не хватало, чтобы о Скарлетт О'Хара стали слагать легенды, так это эпизода с пирожными. Отныне за ней укрепится репутация милой провинциалки с хорошими манерами, в меру утонченной.

Шарлотта стала высчитывать, когда же наконец она сможет покончить с этими до смерти надоевшими светскими раутами. Еще месяц-другой — и потом ее уже ничем не заставишь окунуться в скуку всех эти модных вечеринок.

— Я распоряжусь, чтобы тебе каждый день доставляли «Айриш Тайме», — сказала она Скарлетт. — Нужно, чтобы ты изучала там буквально каждое слово. Любой, с кем тебе доведется встретиться в Дублине, будет считать само собой разумеющимся, что ты в курсе последних новостей.

— Дублин? Ты мне раньше не говорила, что мы отправляемся в Дублин.

— Разве? А мне казалось, что я говорила. Тогда прошу прощения, Скарлетт. Дублин — это центр всего, тебе там наверняка понравится. Это настоящий большой город, а не какая-нибудь разросшаяся деревня, вроде Дрозды или Голвея. А дублинский замок — одно из самых удивительных сооружений, которые мне доводилось видеть.

— Замок? Настоящий? И не разрушенный? Не знала, что такой существует. А что, в нем живет Королева?

— Нет, благодарение Богу. Королева — мудрый правитель, но ужасно скучная женщина. А в замке живет представитель Ее Величества — вице-король. Тебя представят ему и вице-королеве в тронном зале…

И миссис Монтагю нарисовала такую картину блеска и великолепия, которые ожидают О'Хара, что образ чарльстонской святой Сесилии изрядно потускнел в глазах Скарлетт. Она неожиданно осознала, что всем сердцем стремится к успеху у дублинского общества. «Это поставит Ретта Батлера наместо», — подумала она. И он перестанет что-либо для нее значить.

А Шарлотта в это время думала, что больше нет смысла скрывать заманчивые перспективы, открывающиеся для Скарлетт. После такого успеха на прошлой неделе приглашение обязательно придет. И теперь я наверняка не потеряю больше ни пенни с задатка, внесенного за номер-люкс в «Шелбурне», который я заказала на весь сезон, как только в прошлом году получила письмо от Скарлетт.

— Где ты, моя маленькая Кэт? — с этими словами Скарлетт вбежала в дом. — Мамочка вернулась, солнышко!

Она провела в поисках добрых полчаса, прежде чем обнаружила Кэт в конюшне, сидящую верхом на Луне. Скарлетт даже испугалась, глядя на дочку: такой крошечной она казалась по сравнению с могучей лошадью. Вполголоса, чтобы не испугать Луну, Скарлетт позвала Кэт:

— Иди скорее и обними свою мамочку.

Ее сердце заколотилось от с раха, когда несносный ребенок лихо спрыгнул с конской спины на солому в опасной близости от внушительного размера копыта с металлической подковой. На мгновение Кэт пропала из виду, как вдруг в следующий момент ее смуглое личико возникло над калиткой стойла: она вскарабкивалась на нее, не догадываясь, что можно просто взять и распахнуть ее. Скарлетт опустилась на колени, заключив ее в свои объятия:

— Ты себе не представляешь, мой ангел, как я по тебе скучала. А ты скучала по мамочке?

— Да.

Кэт выскользнула из ее рук. «По крайней мере, она скучала по мне, — подумала Скарлетт. — Она никогда раньше этого не говорила». Скарлетт поднялась с колен, когда горячая волна всепоглощающей любви к Кэт сменилась чувством немого обожания — ее нормальным состоянием.

— Я не знала, что тебе нравятся лошади, котенок Кэт.

— Нравятся. Я люблю животных.

Скарлетт заставила себя говорить бодро.

— Хочешь, я тебе куплю пони? У тебя будет своя собственная маленькая лошадка — как раз для такой крохи, как ты.

«Надо постараться не думать о Бонни. Я поклялась тогда, что не буду держать Кэт под стеклянным колпаком, потому что так я потеряла Бонни. Сразу же после рождения Кэт я сказала себе, что не буду мешать ей быть самой собой, ограничивать ее свободу. Пусть растет, резвится, как вольная пташка. Я не представляла, что это окажется таким сложным — мне хочется защитить ее, заслонить от возможной опасности. Нет, нельзя нарушать свою клятву. Я верю, что поступаю правильно. У Кэт будет пони, если она того захочет, а я буду стоять неподалеку, смотреть, и сердце мое будет готово выскочить из груди от страха за нее. Я слишком люблю ее, чтобы в чем-то ограничивать».