— Посмотри на меня, — говорю я. Даже несмотря на то, что я знаю, что он не в себе, я пытаюсь рассуждать с ним, потому что инстинкт самосохранения может стать собственной отчаянной формой сумасшествия.

— Я одного возраста с тобой. Никаких шансов, что я могу быть твоей мамой. Я не она, Томми.

Звук собственного имени, казалось, выводит его из состояния ненависти. Томми трясет головой и хмурится, сложив руки.

— Как ты узнала мое имя? Я никогда не говорил тебе.

Я выпаливаю первое, что приходит на ум:

— Я видела тебя в Колумбийском.

Он выглядит обеспокоенно.

— Но я был так осторожен. Ты не видела меня. Нет! Я убедился в этом.

Как только до меня доходит, что Томми, должно быть, и был тем сталкером, который, как я решила, был плодом моего воображения в колледже, он начинает расхаживать, бормоча себе под нос:

— Он сказал мне следить за тобой. Выяснить, ты ли написала ту статью, которая разрушила все.

Он останавливается и поворачивается ко мне.

— Но когда я увидел тебя в первый раз, я понял, ты была большим. Честно говоря, я был рад, что мне не пришлось больше писать те письма и иметь дело с посылками.

Он понижает голос, его глаза путешествуют по моему лицу.

— Ты была намного большим, чем он мог представить. Так что я солгал и сказал ему, что не ты автор, хотя знал, что это была ты.

Записки в почте? Боже, должно быть, Томми был тем, кто клал посылки с наркотиками и подробными инструкциями в почтовые ящики студентов.

— Как ты узнал, что я написала ту статью? — шепчу я, осознав, что «Он», на которого ссылается Томми, был профессор Якобсон, человек, который шантажировал своих студентов и проводил всю наркооперацию.

Когда Томми придвигается ближе, внезапно улыбаясь, я пытаюсь не отпрянуть от него. Последнее, что я хочу сделать, это спровоцировать его. Он слишком нестабилен. Не думаю, что вывести его из себя заняло бы много времени.

С благоговением поглаживая мои волосы, он говорит:

— Я знал, что ты написала эту статью, потому что я читал все, что ты писала. Построение фраз, модели слов, все было там, если бы кто-нибудь удосужился читать их так, как это делал я. Даже после колледжа, я следил за твоей карьерой в «Трибьюн» и затем перешел к твоим книгам.

— Моим… — я сглатываю, чтобы мой голос не сорвался. — Моим книгам?

Когда он смотрит на меня, я вижу застенчивого парня, который протягивал мне полотенца и бутылки с водой эти несколько дней. Боже, сейчас его замечание, что мне надо пить больше воды, когда я очнулась, обретает смысл. Скорее всего, он добавлял в те бутылки с водой тот же препарат, который подсыпал мне в пиво в «Пришпоренном». Если бы не Себастьян, Томми схватил бы меня давным-давно.

Он кивает.

— Я большой фанат, мисс Лоун. Я даже вхожу в твой фан-клуб. Слежка за твоей карьерой некоторое время помогала мне оставаться сосредоточенным.

Внезапно темное облако заходит на его спокойные черты, когда он роется в кармане. Вынув нож, он открывает его, а его голос становится злым.

— Но затем ты подарила поездку в «Хоторн» Делии. А должна была мне!

Стиснув руку вокруг рукоятки ножа, он вонзает лезвие в борт каноэ, что заставляет его вибрировать подо мной.

Я обрываю крик ужаса, пока слезы облегчения тихо катятся по моим вискам.

— Так что я позаботился о старой карге, — продолжает он, как ни в чем не бывало, как будто нож не застрял в семи сантиметрах от моей головы. — И все это сработало, потому что я обнаружил, где ты любишь отдыхать, Талия. Здесь, в «Хоторне», я знал, что, в конце концов, найду возможность остаться с тобой наедине.

Я сглатываю, стараясь сдержать внутри стремительно растущий страх, и пытаюсь звучать спокойно.

— А мистер Шихан?

Томми самодовольно усмехается.

— Он думал, что после смерти Делии он сможет взять клуб на себя, — наклонившись ниже, он говорит прямо мне на ухо. — Никого, кроме меня, не будет рядом с тобой. Какое-то время.

Тяжелое чувство вины за смерть Делии и Бредли оседает поверх страха. Боже, Томми совсем помешался. Не может понять, презирает ли он меня, боготворит или думает, что я его мать. Одно я знаю точно. Он ненавидит свои воспоминания, а я для него кто-то вроде боксерской груши за насильственное детство.

Отвлеки его! Перенаправь.

— Почему бы тебе не отпустить меня, и мы сможем разговаривать о книгах, сколько захочешь.

— А зачем мне это сейчас? — испустив смешок, он немного отступает назад и начинает расстегивать ремень. — Веселье только начинается!

— Пожалуйста, Томми! — умоляю я и отчаянно трясу головой, изо всех сил натягивая веревки. Я почти развязала нижний узел. Мне нужно лишь посильнее дернуть.

На секунду он замирает, немного смешавшись.

— О, ты думала, я собираюсь… — Обернув кожаную ленту ремня вокруг своей руки, он смеется. — Ты должна узнать, что я испытал. Ты должна почувствовать то, что чувствовал я.

Прежде, чем я могу хоть что-то сказать, он размахивается ремнем и пряжкой бьет по моему бедру. Я кричу от боли, что расцветает внутри меня, и рыдаю.

— Пожалуйста, Томми, остановись. Я не твоя мама.

Когда он снова раскручивает ремень, он замирает и смотрит прямо мне в глаза.

— О, я знаю это. Я наказываю именно тебя, Талия, за всю боль, что ты причинила мне. Ты несешь ответственность за все, что со мной произошло.

На этот раз он обрушивает ремень немного выше. Я пытаюсь сгруппироваться, чтобы смягчить удар, но не могу шевельнуться. Все, что я сейчас могу — это стонать от боли.

Волнение наполняет черты его лица. Он улыбается, затем снова близко наклоняется.

— Следующий придется на твою обнаженную кожу. Вот когда начнется настоящее веселье. Я буду наслаждаться видом твоей крови. К моему удовольствию, она будет повсюду.

Подбородком он указывает на бутылочку, которую оставил на лодке позади себя.

— Знаешь, зачем это?

Я качаю головой в надежде, что он остановится, хотя и знаю, что этого не произойдет.

— Когда кровь высыхает, она темнеет. А я хочу, чтобы она оставалась красной, Талия. Хочу яркости. Такой же красной, какой я видел свою собственную кровь, извергнутую повсюду! — его фраза сходит на ненавистное шипение.

Выпрямившись, он спокойно раскручивает ремень.

— Но к тому времени тебя уже не будет в живых. Эта фигня будет позже.

Подойдя ближе, он оборачивает ремень вокруг моей шеи. Я вырываюсь, умоляя его отпустить меня, но он ртом прижимается к моей щеке, его подбородок удерживает мою голову на месте, пока он скользит ремнем в пряжку.

— Я считаю это собственным отличительным знаком.

Когда я чувствую, что путы на моих ногах начинают наконец-то поддаваться, я пытаюсь передвинуть ноги на другой край каноэ в надежде, что перераспределение моего собственного веса поможет мне освободиться, однако веревка вокруг груди продолжает удерживать меня на месте.

Как только Томми хватает мои ноги, чтобы удержать меня в каноэ, звук поворачивающейся дверной ручки привлекает его внимание за секунду до того, как Себастьян кричит своим глубоким басом, перекрывая звук ветра:

— Талия!

Схватив нож, Томми срывается назад и разрезает веревку вокруг меня, и в этот же момент тяжелая металлическая дверь распахивается.

Себастьян заходит в помещение, держа пистолет перед собой, и говорит убийственно спокойным голосом:

— Отпусти ее, Слаусон.

Томми притягивает меня к себе и приставляет кончик ножа к моему горлу. Он смеется и сильнее прижимает лезвие.

— Отвали прямо сейчас, или я воткну это поглубже. Как ты тогда спасешь ее, если она будет истекать кровью?

Себастьян даже не моргает. Он остается абсолютно неподвижным, целиком сфокусировавшись на Томми.

— Отпусти ее или умрешь.

Посмеиваясь, Томми еще сильнее придвигается ко мне, используя меня в качестве щита. Я едва чувствую свою руку, так сильно он выкрутил ее, чтобы удержать меня на месте.

— Она все для меня. Единственная причина, почему я здесь. Я не отдам ее. Ей придется умереть.

Себастьян переводит на меня взгляд своих ярко-синих глаз. Я вижу в них вопрос. Я уже видела такое прежде. Ты мне доверяешь? Я остаюсь совершенно неподвижной и медленно закрываю глаза.

Звук выстрела оглушает меня, и я чувствую, как пуля проходит прямо у моей щеки, прежде чем отбросить Томми назад, на лодки.

Я оказываюсь в объятиях Себастьяна, прежде чем тело Томми достигает пола.

— Бл*дь, это было близко, — хрипло шепчет он у моего виска.

Я смотрю на неподвижное тело Томми, я знаю, что он мертв. Снайперские навыки Себастьяна не оставили для него никаких шансов.

— Ты говоришь о пуле, что прошла в миллиметрах от моего лица, или о том, что я чуть не погибла? — спрашиваю я срывающимся голосом, дергая затянутый вокруг моей шеи ремень.

Себастьян снимает с меня ремень, затем поворачивает мое лицо к своему и хрипло говорит:

— Я говорю о том, что чуть не потерял тебя. Прости, Талия. За все.

Я киваю, осознавая, что нам все еще нужно будет поговорить.

— Как ты нашел нас?

Он фыркает и качает головой.

— Твоя проницательность помогла мне сложить мозаику, а твое упрямство спасло твою жизнь.

Когда я поднимаю брови, он кивает:

— Правда. Если бы ты не оставила телефон в моей комнате, я бы не знал, где начинать искать. В твоем телефоне была вся информация, чтобы я соотнес Синтию и Томми.

— Да ну? Я-то не соотнесла Синтию и Томми. Как ты смог?

— Твои заметки в папке на Томми, фоновая картинка со встречи фан-клуба на твоем телефоне, эсэмэска Синтии с селфи с тобой подсказали мне двигаться на пляж, где начинающаяся буря, к счастью, не успела скрыть ваши следы.

— Хорошо, вот так ты нас и нашел, — когда я делаю паузу и скептически смотрю на него, он пожимает плечами.