Габриэль обнял ее за талию, прижав спиной к своему стальному телу.

— Не уходи, — прошептал он ей на ухо.

Этими двумя хриплыми словами он перенес ее обратно к близости, которая у них была на выходных. Она вспомнила, каково это, быть под ним, пока его тело работает, чтобы привести их обоих к кульминации. Она также вспомнила, какую безопасность чувствовала в его объятиях. Когда он держал ее, окружал ее, пока она наслаждалась, затаив дыхание.

Почему она не могла перестать думать об этом? Черт бы его побрал.

— Не прикасайся ко мне так, — настаивала она. — Теперь ты мой босс. И этим все сказано.

Он обнял ее обеими руками, крепко держа.

— Когда я держу тебя, то словно исцеляюсь. Ты первый человек, который заставил меня чувствовать себя хорошо за нереально долгое время. Не заставляй меня останавливаться.

Ей тоже было хорошо. Но она знала, что это пьянящее чувство близости длится также долго, как и возбуждение. Потом он снова оттолкнет ее, и она будет разбита. Независимо от того, как сильно ей нравилось быть с ним, сиюминутное удовольствие не стоило боли. Она позволила ему уговорить ее приехать сюда, потому что он обещал быть с ней честным.

— Ты должен. Я не буду повторять это с тобой, Габриэль. Если ты не можешь доверять мне, то мне пора уходить.

— В тот день я был в аэропорту.

Она замерла в его руках. Неудивительно, что он не хотел рассказывать это.

— Ты говоришь, что был в аэропорту, когда Мэддокс улетал?

— Да, — его хриплое дыхание шевелило ее волосы.

— Зачем?

— Я должен был снова с ним поговорить. Я пошел туда, чтобы попытаться. Я гулял по парку несколько часов. После того, как я остыл, то понял, что не могу оставить все так между нами. Мы были друзьями на протяжении большей части нашей жизни. Я понял, что он, в конце концов, захочет поддерживать какие-то отношения со своим ребенком, — он вздохнул позади нее, прижимая ее еще ближе. — Мэд был бы первым из нас, кто стал отцом. В тот день я не мог себе представить, что он не узнает своего собственного ребенка. Мы… как бы это сказать, чтобы не выглядеть бедным маленьким богатым мальчиком?

— Я знаю, что твои родители не часто были рядом, — Эверли не могла не сопереживать. Еще до того, как ее мать ушла, она всегда чувствовала себя отдаленной от нее, и это было больно. Так что даже если это делало ее глупой, она также реагировала на печаль Габриэля. Что-то внутри нее стремилось утешить его.

Она сжала его руки, которыми он до сих пор обнимал ее, и позволила прижать ее к себе.

— Большую часть времени моим родителем была Академия Крейтон. Там я встретил всех своих друзей. Иногда мне кажется, что я проводил свое детство в одиночестве, пока не встретил Мэда. Большую часть того, что имею сейчас, я достиг благодаря ему и его неизменной дружбе.

Габриэль всерьез оплакивал Мэддокса. Горе, слышавшееся в его голосе, разрывало ее сердце. В некотором смысле он потерял не просто друга, а человека, которого считал братом. И он потерял Мэддокса при худших обстоятельствах из всех возможных.

— Габриэль…

— Позволь мне высказаться, — то, как он хватался за нее, подсказало Эверли, что только усилием воли, он сдерживался. — В тот день я сидел в парке после того, как угрожал убить его, и думал о том, что это значит: иметь детей. Эти пятеро мужчин играли настолько важную роль в формировании моей жизни. Я не мог представить себе мир, где наши семьи не знали бы друг друга. Я не мог себе представить, что мы не будем отдыхать вместе с нашими детьми, расслабляясь, смеясь и крича на них, как наши родители не кричали на нас. Мы должны были быть лучше, черт побери. Предполагалось, что у наших детей будет настоящее детство.

Эверли легонько толкнула Габриэля. Он неохотно вздохнул, а затем ослабил хватку. Но она не оставила его объятий. Вместо этого она повернулась к нему, не удосужившись напомнить себе о том, что это плохая идея. Это не имело значения; только опустошение в его голосе было важно. Он вернул ее к тому времени, которое они провели в Плазе, прежде чем в игру вступили их имена и репутации. Было ли это умно или нет, она заботилась об этом человеке, и ему было больно. Она обняла его. Он замер на мгновение, а затем прижал ее в ответ. Они разделили молчаливый момент поддержки. Габриэль, казалось, черпал от нее силы.

Наконец, он положил подбородок ей на голову.

— Я думал, ты оттолкнешь меня.

— Мне следовало, — но она чувствовала, как он привлек ее ближе, как будто никогда больше не отпустит. Сейчас она хотела верить в то, что они могли быть вместе.

— Не надо. Пожалуйста, подари мне этот момент, — он поднял руку к лицу, лаская ее щеку. Этот жест говорил о привязанности гораздо больше, чем секс, и был таким щемяще нежным. Если бы он потащил ее к столу и начал срывать с нее одежду, она была бы в состоянии противостоять ему. Может быть. Но сладость его прикосновений совершенно обезоружила ее. Необходимость защитить себя рассыпалась под ее потребностью утешить его.

— Все в порядке, Габриэль.

— Это не так. Я не знаю, будет ли еще что-нибудь когда-нибудь в порядке. Я только знаю, что, несмотря на все его недостатки, я скучаю по Мэду. Я также знаю, что хочу тебя. Ты думаешь, что мы можем вернуться к профессиональным отношениям, но я не могу. Потому что я не могу перестать думать о тебе. С момента нашей встречи не проходит и пяти минут без мыслей о тебе.

Как и у нее. Казалось, каждая секунда ее жизни занята мыслями о Габриэле.

— Я тоже о тебе думаю.

Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть на нее сверху-вниз.

— Мы оба в это ввязались, ты же знаешь. Я чувствовал себя виноватым за то, что втянул тебя в этот хаос, даже несмотря на то, что в итоге всплыли слухи о твоих отношениях с Мэдом. Но я рад, что ты здесь. Я не уверен, что ты смогла бы самостоятельно справиться с прессой.

Это было правдой. Она могла со многим справиться сама. Она была очень самостоятельна. Ее отец научил ее самозащите и тому, как пользоваться оружием. Она с легкостью принимала решения о том, когда бежать, а когда бороться. Но она не имела ни малейшего представления о том, как обращаться с толпой настойчивых журналистов. Если бы она была предоставлена сама себе, то отправилась бы домой, не понимая, какие ее ждали проблемы, пока бы не стало слишком поздно.

— Это твой мир. Я действительно его не понимаю.

Его глаза стали серьезными.

— Я позабочусь о тебе, Эверли. Я буду держать прессу подальше от тебя. Надеюсь, однажды мы выясним, что произошло с Мэдом, и они перестанут писать о тебе и перейдут к следующей сочной истории. После этого ты сможешь вернуться к своей жизни. Ты мне доверишься? — он обхватил ее лицо. Его большой палец погладил ее нижнюю губу. — Ты присоединишься ко мне и попытаешься решить эту сумасшедшую головоломку?

Сможет ли она остаться с ним в течение нескольких дней и при этом по-прежнему держаться от него подальше? Эверли представить себе не могла, как это сделать. Даже сейчас она стояла в его объятиях, едва ли через два часа после того, как поклялась сохранять профессиональные отношения. Она бы солгала самой себе, если бы отрицала тот факт, что чувствовала с ним связь. Тем не менее, она должна была попытаться удержаться от соблазна. Иначе ее не ждало ничего, кроме секса и разбитого сердца. Но она была большой девочкой. Она сможет справиться с этим.

— Если ты будешь честен со мной, то да. — Эверли отстранилась от него, покинув комфорт его рук.

Ее грызло чувство вины. Она просила честности, но еще не была готова рассказать ему о сообщениях и фото. Ей нужно было время, чтобы удостовериться, что они имели значение. Теперь, когда она была в деле, активировались все ее инстинкты сыщика. У нее была партия в этой пьесе, и у нее создалось ощущение, что, если Габриэль действительно понял, то встанет у нее на пути. Она не была уверена, сделает ли он это, чтобы скрыть что-то или защитить «маленькую женщину», но знала, что он попытается.

Он вздохнул. У нее было такое чувство, что на данный момент он дает ей немного пространства и будет более настойчивым позже.

— Отлично. Я рассказал тебе свои секреты. Ты знаешь достаточно, чтобы пойти прямо в полицию и дать им повод арестовать меня.

Она не собиралась этого делать. Может быть, она была идиоткой, и ее гормоны влияли на ее решения, но она не думала, что он пошел в аэропорт в тот день с плохим намерением.

— Почему они не увидели тебя на камерах видеонаблюдения? Наверняка, у них есть камеры в аэропорту.

— Это небольшой, довольно элитный аэропорт. А также очень приватный. Это одна из причин, по которой мы летаем такими аэропортами. Камеры есть, но охрана не такая назойливая, как в общественном. Может быть, ни одна из камер не засекла меня. Я не знаю. Конечно, это было последнее, о чем я думал в тот день. Но, в конце концов, полиция просмотрит платежи за парковку и выяснит, куда я поехал. Конечно, логично, что, если бы я планировал убить моего друга, то парковался бы внимательнее, чтобы оставаться незамеченным.

Скорее всего.

— Тогда будет нелегко объяснить, почему ты солгал во время допроса.

— Но, если бы я все рассказал детективу, он бы тут же меня арестовал. Я должен был выиграть время, чтобы увидеть, что смогу выяснить. Я знаю, что Дэкс или Коннор могли бы сделать то же самое, но они не знали Мэда так же хорошо, как я. Если это было преднамеренное убийство, то был мотив, и мне нужно его найти. Это также должен был быть кто-то со средствами, кто знал о бомбах и знал, что в ту ночь Мэд намеревался лететь в Вашингтон, — он подошел обратно к столу. — Я думал, что найду здесь что-нибудь. Его стол в беспорядке. Мэд никогда не был организованным. Большая часть ночи уйдет на то, чтобы прошерстить остальную часть этого материала. Я даже не знаю, что ищу. Хотел бы я, чтобы он вел чертов дневник.