Я не сдержала обещание, данное Вселенной. Потому что теперь точно также лежу на полу спальни в квартире отца, смотрю в потолок и не вижу ничего кроме расплывчатых бликов из-за скопившихся на ресницах слез. Виски пульсируют, ноющая боль разрывает голову. Ощущение такое, будто невидимый палач лезвием обрывает нервы. Каждая клеточка тела болит так, словно меня разрезали на кусочки.

Я прижимаю к груди рамку с маминой фотографией и плачу на полу, не понимая, за что… чем я заслужила такое предательство? Такую ужасающую ложь? Последний месяц моей жизни был фальшью. Выдумкой. Тем самым сном, из которого я не хотела выходить, но настало время взглянуть на неприглядную реальность, где нет радуги и бабочек. Нет сада, который оказался миражом, превратившимся в пепел.

Здесь только тьма, слезы и боль, и я нисколько не драматизирую…

Я чувствую себя грязной, испорченной, запачканной. Если есть дети… то у Алекса наверняка есть жена, любимая женщина. Которая подарила ему двух прекрасных малышей. Она навсегда останется главной женщиной в его жизни. Кто тогда для него я? Перевалочный пункт? Та самая глава. Уже закрытая глава. Стертая и забытая.

Мне так больно вовсе не потому, что он оказался отцом. Я бы отнеслась к этому спокойно, если бы он, например, был в разводе и сразу сказал мне правду. Но не так нагло лгал прямо в лицо, когда говорил, что у него никого нет. И что уходит он на «работу», а не проводить время со своей семьей. У меня достаточно богатое воображение, чтобы накрутить себе того, что я, возможно, невольно увела из семьи мужчину. А для меня нет ничего грязнее и унизительнее этого поступка…

Господи, зачем? Зачем ему это было нужно? Секс? Что я такого ему давала, что не могла ему дать другая?

Мам, почему мне так больно?

Почему он просто… просто не отпустил меня сразу?

Я могла бы бесконечно задавать себе эти и другие вопросы, на которые никогда не узнаю ответа. Но постоянный стук в дверь мешает мне выплакать свою боль, зализать глубокую рану. Как только я вошла в квартиру, тут же убежала в свою комнату, проигнорировав вопросы Стеллы, суровый взгляд отца и даже Дэниелла. Сейчас мне просто хочется побыть одной. А еще исчеркать все наши совместные с Алексом фотографии, но, к сожалению, они только на телефоне, и я могу просто удалять их, каждый раз испытывая боль в животе сродни ножевому удару. Кидаю в стену итак уже разбитый телефон и хочу сделать это и с новым, который подарил Алекс, но вовремя останавливаюсь… У меня другие планы на его счет.

— Лана, нам нужно поговорить, — я вдруг слышу голос отца, который очевидно вошел в комнату, воспользовавшись запасным ключом.

— Я хочу побыть одна, пап, — сиплым голосом отвечаю я, отворачиваясь от двери, и провожу кончиками пальцев по маминой фотографии. Она не любила эту фотку. Здесь у нее уже короткие волосы из-за лечения, но мне нравилось, что здесь она так искренне улыбается. Хотя глаза… немного грустные. Болезнь на какое-то время отступила на тот момент, и я верила в самое лучшее.

Сейчас я не верю ни во что. И никому. Никому и никогда больше не поверю…

— Значит, теперь я все-таки «папа»? — спрашивает отец строгим тоном. — Ты не отвечала на звонки почти месяц, Руслана, — до меня не сразу доходит смысл его слов и осознание, что вместо того, чтобы поддержать меня, он, наблюдая за мной в таком состоянии, пришел устраивать разборки. — Я должен поговорить о твоем поведении, — слышу, как скрипит кровать под весом его тела, я закрываю глаза, до сих пор пытаясь дышать.

— Пап, я не в состоянии разговаривать сейчас. Прости, что не отвечала на звонки. Прости, что наговорила тебе кучу гадостей, — сдерживая глухие рыдания, произношу я. — Просто…

— Боюсь, одним прости тут не отделаешься, Руслана. Я знаю, почему ты плачешь, — его голос становится жестче.

— Знаешь? — я сажусь на полу, собирая себя по кусочкам, и, наконец, смотрю на своего отца. Безупречная рубашка. Идеальный пиджак от Армани, сшитый по индивидуальным меркам. Мой отец «большой босс», и единственная вещь, которая не подвластна контролю в его жизни, это я.

— Да. И я не ожидал… не ожидал, что воспитал тебя недостойным образом. Сегодня мне это прислали на личную почту, — отец протягивает мне телефон, на котором я вижу фото, где мы с Алексом… в аудитории. Вдвоем. Одни. За пять минут до того, как я залезла на него верхом и… черт, не хочу вспоминать. К горлу подступает тошнота. На фотографии мы достаточно близко, и не нужно быть гением, чтобы понять, что между нами роман. Черт, но, если есть фото, значит есть… и другие фото. Нет. Я этого просто не выдержу. Это слишком…

Я замираю, молча глядя на экран телефона. Я не дышу. Даже биение сердца не ощущаю. Я — опустошенная кукла.

— Пап, это…

— О да, я знаю, что ты хочешь сказать. Это не то, о чем я подумал. И это явно не твой преподаватель, с которым ты… кхм, вступила в интимные отношения. Чем ты думала, дочь? А если это просочится в прессу? Будет огромный скандал. Мои партнеры проверяют всю репутацию нашей компании и семьи, прежде чем заключить долгосрочные отношения. Каким местом ты думала, Руслана, когда шла на это?

— Да, пап, я встречалась со своим преподавателем несколько раз за пределами Колумбии, — на удивление спокойно отвечаю я, выдерживая его мрачный взгляд. Дочь умирает от боли, а его интересуют только долгосрочные отношения с гребаными партнерами. — Что, пап?

— Я оторвал бы яйца этому ублюдку. Он взрослый человек и…

— Пап, между нами ничего не было…

— Стелла беременна, и это единственная причина, по которой я сейчас не могу все бросить и заняться этой историей, но я обязательно свяжусь с Райтом в ближайшее время и заставлю его принять меры, — заканчивает отец, тяжело вздыхая. Он выглядит уставшим, измученным. Ему лучше никогда не знать о том, что случилось после того, как была сделана это фотография.

— Стелла беременна… — повторяю я, опуская взгляд, и натянуто улыбаюсь. Я бы порадовалась за них. Если бы все еще бы была на это способна.

— Пап, нет никакой истории, — уверяю его я, понимая, что у моих слов могут быть самые плачевные последствия. Одного кадра хватит… одного гребаного кадра для того, чтобы я опустилась в глазах отца ниже плинтуса. — Было пару моментов сближения. Мы встречались за пределами Колумбии, и ты, наверное, уже видел некоторые снимки в прессе… но встречались мы исключительно потому, что он помогал мне писать роман и…

— Опять ты со своими романами, Руслана, — раздраженно огрызается отец, хладнокровно глядя на то, как я вытираю слезы со скул. — Будь добра, сделай одолжение Лана: перестань забивать свою голову воображаемой дурью и начни, наконец, думать разумом!

Но я влюбилась, пап. И пусть сейчас мне мерзко даже думать об этом, и я всем сердцем ненавижу этого лживого человека… еще утром… еще утром все было иначе.

— Хорошо, пап. На этот раз я ничего не буду говорить. Ты просто больше меня здесь не увидишь. Спасибо за поддержку, — встаю и быстро отворачиваюсь, хватая большую спортивную сумку, и хлопаю дверью, выбегая в коридор.

— Лана, милая, что случилось? Давай поговорим… — миролюбиво произносит Стелла мне в спину, но я даже не оборачиваюсь и не прощаюсь с Дэнни. Я просто хочу поскорее покинуть этот дом и забрать все свои вещи из квартиры Джордана до того, как он туда вернется.

Еще вчера у меня было два дома. Один здесь. Другой… вы знаете сами.

А теперь у меня нет ни одного.

* * *

Когда я приближаюсь к «Мегаполис», все по-прежнему расплывается перед глазами. Я практически не вижу дороги перед собой и, несмотря на то, что пальто не застегнуто, совершенно не чувствую холода. Наоборот надеюсь, что ледяной ветер, пробирающий обычно до костей, хоть немного угомонит разбушевавшуюся в душе агонию боли.

Мне пришлось потратить целый час своего времени, чтобы съездить в общагу и взять оттуда все футболки Джордана. Я намерена вернуть ему все, до последней. Здороваюсь с консьержем по привычке и захожу в пустую квартиру. Болезненные спазмы сдавливают грудь, ноги немеют. Слезы текут по щекам, и я ощущаю, как огромные горючие капли падают на грудь. Невыносимо.

Я вижу кровать, смятые простыни, на которых мы спали вместе еще сегодня и видели сны на двоих. Недоеденные блинчики, елку, которую я нарядила, два ноутбука, лежащих рядом, и диваны, за которыми часами писали, поглядывая друг на друга…

Как. Он. Мог?

Сглатываю ком в горле и заставляю себя приступить к… зачистке. Зачистке своих вещей. Справляюсь я довольно быстро, просто стремительно кидая их в большую сумку, которую взяла с собой. Забираю все вплоть до зубной щетки. Все подарки и все вещи, купленные на его деньги, складываю в пакет и оставляю на кровати. К тому времени, как приступаю к глажке футболок, я уже почти не ощущаю боли. Наоборот, убийственную пустоту, полное отсутствие эмоций. Лишь желание навсегда стереть с его футболок аромат своих духов и кожи. Не хочу, чтобы во Вселенной существовало хоть что-нибудь, чтобы нас связывало.

Если бы была хоть одна… хоть одна малейшая возможность просто стереть память о нем, стереть события последнего месяца, я бы заплатила любые деньги, чтобы сделать это.

Я не хочу его знать, понимаете? Не хочу. Этого человека для меня больше нет. Он для меня мертв. Не существует.

— Катись к чертям, Джордан? Ненавижу тебя… — истошно ору я, хватая в две руки коллекционное издание любимой книги, подаренной сегодня утром, и швыряю на пол, рухнув на него вместе с ней. На смену пустоте внутри приходит очередная истерика, и дикие завывания, которые слышу будто со стороны. Я не могу дышать от боли, но черт, нельзя… нельзя доводить себя до такого состояния.

Я обещала Вселенной. Встаю и улыбаюсь своему отражению так, словно ничего и не было.