Достаточно философии для еще одного дерьмового утра? Или можно понудеть еще? Не обращайте внимания. Я не всегда такой. Вы еще не видели меня пьяным. Вот где настоящая смесь комедии, трагедии, драмы и варьете. Раз увидишь, не забудешь.

Делая очередное неимоверное усилие над собой, встаю с дивана, потягиваю затекшие мышцы и плетусь в ванную, по дороге пытаясь вспомнить, почему я голый и где моя одежда.

Душ в таких случаях всегда только холодный. После вечеринки в клубе, закончившейся под утро, теплый душ быстрее усыпит, чем заставит раскрыть глаза шире, и придаст моей мятой физиономии сносный вид.

Из душа я сразу шлепаю босыми ногами в спальню, одинокую пустую спальню. Я очень хотел оставить просторный дом жене и детям, совершить мужской поступок и уйти сам, но Анна заявила, что он ей никогда не нравился, и… мне пришлось купить ей новый. Она объяснила свое решение тем, что дети должны чувствовать себя как дома, когда будут приходить ко мне на выходные. За два года они ночевали у меня не больше двадцати раз. И не спрашивайте почему, но я всегда прихожу на помощь, если Анне нужно отвести Кристину или Марка в школу или на дополнительные занятия, я полностью обеспечиваю их одеждой, оплачиваю репетиторов для Марка, ему тринадцать, и уже пора думать о колледже. И танцы для дочери, которая только пошла в школу, и ей сейчас непросто, но и с ней тоже не очень легко. Не только мне, но и учителям. Раз в месяц мы с Анной ходим на ковер к директору школы, которая рассказывает нам о «подвигах» нашей подвижной и активной дочери. После я никогда не могу подобрать слов для разговора с Крис, в отличие от Анны. Она справляется с детьми намного лучше, чем я.

Я люблю их. Очень. И они знают об этом. Уверен, что Кристина и Марк понимают меня больше, чем я сам, больше, чем их мать. У детей совершенно другое видение, и я хотел бы искать вдохновение в их утренних сонных улыбках и озорных глазах, и долгие годы так и было. Долгие годы я был наполненным сосудом, который выплескивал во внешний мир только лучшее, настоящее, осмысленное.

А потом… все закончилось.

Не хочу думать, что стало причиной. Не сейчас. Слишком много мыслей, от которых взрывается голова и зашкаливает пульс. Возможно, виной тому количество выпитого вчера. Черт, я даже не помню, как добрался до дома. Мне стоит поблагодарить своего вечного ангела-хранителя — Стейси Риз за то, что в очередной раз не бросила меня. Остается непонятным только момент с одеждой. Точнее ее полным отсутствием. На кухне и в спальне, в душе — я везде посмотрел и нигде не нашел. Надеюсь… Очень сильно надеюсь, что я оставил свои брюки и рубашку не в клубе. Кстати, ботинки и телефон на месте.

Вытираюсь полотенцем, бросаю его на кровать и открываю свой гардероб, чтобы выбрать костюм для другого меня, не того, который проснулся двадцать минут назад. Этот обновленный Алекс Джордан в стильном и дорогом костюме, купленном в одном из бутиков ниже по улице, немного небритый, но все равно вполне презентабельный, несмотря на легкую помятость физиономии, через несколько минут сольется с толпой спешащих о своим делам людей, став еще одним лицом в Нью-Йоркском муравейнике. Брызнув за воротник парфюмом, я покидаю свой одинокий дом с тремя спальнями и гостиной. Я давно подумываю о том, чтобы продать его и купить что-нибудь поменьше. К тому же финансовые дела у меня идут не самым лучшим образом в последнее время.

Творческий кризис сказывается и на профессиональной деятельности.

Вы, наверное, сильно удивитесь, когда я скажу, что работаю в Колумбийском университете преподавателем философии. Но еще больше придете в недоумение, узнав, что я тот самый писатель, по мотивам скандальной книги которого пять лет назад на экраны всего мира вышел нашумевший эротический триллер, собравший миллионы долларов в прокате и сделав меня весьма популярным в определенных кругах.

Нет, я не хвастаюсь. И в мыслях не было.

С тех пор многое изменилось. И за три последних года я не написал ни строчки, точнее, ни одной достойной строчки, которая впечатлила бы издателей. Мой агент Стейси Риз каждый день пугает меня тем, что скоро ни одно приличное издательство не захочет иметь со мной дела, и даже старые заслуги не помогут мне вернуться на литературный олимп.

Словно слава и успех когда-либо имели для меня значение. Они не помешают в том случае, если ты доволен собой и знаешь, куда идешь. И веришь в то, что ты делаешь. В обратном случае слава, успех и ожидания людей только мешают, становясь пудовыми гирями, которые толстыми цепями прибивают ноги к земле, не давая взлететь.

И сейчас я ощущаю давление. Постоянное давление со всех сторон. У меня есть договоры с издательствами, которые я не соблюдаю, нарушая все сроки. У меня есть агент, с которой я состою в длительной интрижке. И у меня есть работа, которая меня раздражает больше, чем звонки Стейси со вопросами вроде: Сколько глав ты сегодня написал? Ты снова напился? Черт, Алекс, я прочитала то, что мне выслал…. Что ты курил, парень? Не формат. Подумай еще. Издательство не возьмет роман о немой нимфоманке с мазохистскими наклонностями, ищущей себе жесткого доминирующего садиста. Это трэш, Алекс. И ты сам знаешь.

Да, мать твою, я знаю. Но что делать, если внутри кроме жесткой порнографии ничего не рождается? И я совсем не извращенец. Это проявление моей внутренней ярости на мир, который я вижу вокруг себя. Я лишь отражаю, проецирую его в строки. Я не виноват в том, что вижу свои истории такими. Но разве это не то, чего от меня так ждали? Разве скандальный фильм, прошедший по миру с триумфом, не имел в своей основе тот же смысл, что и в истории с немой мазохисткой?

— Алекс, сотый раз говорю, даже жестокость должна быть красивой, оправданной, поданной в приличной упаковке. А то, что ты пишешь, тянет как минимум на обвинение в порнографии. Ты знаешь сам все инструменты, которые должен использовать. Какого черта ты упрямишься?

Стискиваю зубы, пытаясь прогнать из головы отчитывающий голос Стейси. Иногда она бывает хуже зубной боли и того незабываемого психолога с очками-лупами, на сеансы к которому мы недолго ходили с Анной. Подняв руку, бросаю быстрый взгляд на циферблат часов. Я опоздал на собрание ректора, и смысла торопиться нет, но смешанная разноперая толпа белых воротничков, бизнесменов, бродяг и бездельников не дает никого шанса замедлить темп, увлекая за собой.

Вырываясь из одного течения, я вливаюсь в другое, не такое многолюдное. Впереди перекресток, я замечаю зеленый сигнал светофора и ненадолго отвлекаюсь на небольшую суматоху впереди. Загорается красный свет, заставляя меня резко остановиться и сделать шаг назад на безопасный тротуар. Народ быстро рассеивается, освобождая дорожное полотно для движения автомобилей. И только одна девушка, которая и стала причиной суматохи, привлекшей мое внимание, остается на белой разметке на другой стороне дороги. Кажется, ее толкнули, и она уронила телефон, разлив при этом кофе. Обычная история. Видимо, дерьмовое утро выдалось не только у меня. Но в данный момент мой сарказм неуместен, потому, как неуклюжая крошка не спешит убраться с перекрестка и наклоняется, чтобы поднять свой телефон. Автомобили уже начинают движение. Справа прямо на нее несется такси. Вот черт.

Я действую исключительно инстинктивно. Бросаюсь вперед, преодолевая переход за считанные секунды, и толкаю девушку на тротуар, падая сверху, успевая подложить ладонь под ее голову, чтобы она не разбила затылок об асфальт, другой рукой опираюсь о землю, удерживая свой вес, чтобы не раздавить девчонку.

Черт, это точно может быть сценой для бульварного романа. Возможно, именно такой и ждут от меня издатели. Спасатель Джордан. Герой, мать вашу.

Опускаю взгляд на лицо спасенной девушки, встречаясь с глубокими почти черными огромными перепуганными глазищами. Она довольно симпатичная и совсем юная, и смотрит на меня с таким потрясенным выражением, что я немного теряюсь в темно-вишневом взгляде. А когда девушка прижимается лицом к воротнику моего пальто, и втягивает аромат моего парфюма, я впадаю в легкий ступор. Я не каждый день спасаю смазливых девиц, которые балдеют от запаха Diог Fahrenhеit, которым я пользуюсь уже много лет. Странное ощущение, но приятное. Сбросив наваждение, я встаю на ноги и помогаю подняться девушке, которая продолжает пялиться на меня как на героя в сверкающих доспехах. Черт, надеюсь, что она меня не узнала. Ненавижу вопросы вроде: «А вы тот самый Алекс Джордан? Я ваш давний фанат. А что вы сейчас пишете? А вы знаете, я тоже немного пишу, не могли бы вы посмотреть… и т. д. и т. п».

— О, нет! — жалобно всхлипывает девушка, глядя, как по ее телефону один за другим проезжают автомобили, превращая его в горстку раздавленного хлама.

— Думаю, он не ценнее, чем твоя жизнь, — улыбаясь, произношу я, разглядывая правильные черты лица спасенной и темные длинные волосы, спутавшиеся во время падения. — Это не самая худшая картина, которую мы могли бы сейчас наблюдать, — добавляю я, замечая пятна от пролитого кофе на ее руках и одежде. Мой взгляд непроизвольно скользит вниз, оценивая миниатюрную фигурку. О чем ты думаешь, Джордан? Она совсем ребенок, а ты гребаный педофил.

— А я так хотела кофе, — малышка очаровательно кусает полные губки, поглядывая на меня своими бездонными глазами из-под черных длинных ресниц. Какое-то время мы молчим. Меня не то чтобы смущает ее завороженный взгляд, прикованный к моему лицу. Скорее, забавляет. Мое чутье подсказывает, что девушка не в курсе, кто я, и ее интерес вызван не былой славой Алекса Джордана.

— Спасибо… тебе, — она первой нарушает молчание, робко улыбаясь. Я держу ее за руку, находясь в состоянии легкой эйфории от совершенного подвига. Опускаю взгляд на ее ладонь, ища там повреждения. Но вроде все в полном порядке. Девушка не пострадала. — Кажется, ты спас мне жизнь. А вот мой телефон и кофе погибли…