— Десять детей!.. — пробормотал мрачный Джонатай. — Разобью сердце…

— Как по-вашему, что она имела в виду, говоря о Лавее? — прошептала Вайолет. — Кто такой этот Лавей?

— Что утка была пустой, — размышлял вслух Аргоси. Его колено продолжало время от времени касаться колена Синтии, но менее дерзко, чем раньше. И вообще он казался рассеянным — словно был поглощен своими раздумьями.

— Если верить миссис Эрон, я выйду замуж, причем скоро! — бодро сказала Синтия в отчаянной надежде направить разговор в нужное ей русло. — Она производит впечатление разумной женщины. Не то что ее дочь.

— Не думаю, что я против долгого путешествия, — задумчиво произнесла Вайолет. — Но хотела бы я знать, кто такой Лавей?

Аргоси повернулся к Синтии:

— Как вы думаете, почему она назвала вас плутовкой? И что она имела в виду, когда говорила про кровь…

— Возможно, у нее возникло видение статуи Давида, — предположил Джонатан. — Синтия отстрелила ему особо нежную часть.

Синтия бросила на него благодарный взгляд. Это была замечательная версия. Совершенно ошибочная, но замечательная.

— И решила, что вы подстрелили мужчину? — произнес Аргоси с явным сомнением. — Но она упомянула кровь. Статуи не кровоточат.

— Десять детей! — Джонатан никак не мог успокоиться.

И так продолжалось, пока они не добрались до дома.

Когда карета остановилась, все высыпали наружу и разошлись, чтобы прийти в себя после поездки в табор. Синтия взбежала вверх по лестнице, надеясь, что обнаружит на туалетном столике послание от сварливой старухи из Нортумберленда, гарантирующее ей безопасное убежище.

На столе ничего не было.

Зато котенок пришел в восторг при ее появлении. Она поиграла с ним час-другой, обуздывая с его помощью свои страхи. Потом все же решилась спуститься вниз, и желая, и страшась встречи с Майлсом.

И первым, кого она увидела, спустившись вниз, оказался Майлс.


Вторая половина дня была слишком душной для активной деятельности снаружи, и гости коротали время за разговорами. А Гудкайнд поднялся к себе, чтобы поработать над своей книгой о поведении молодежи. Можно было не сомневаться, что у него появилось немало новых сведений о пользе порока.

Войдя в салон, Синтия осмотрелась. Аргоси и Джонатан развалились в креслах, вытянув длинные ноги. Напротив них расположились леди Джорджина и Вайолет, занятые вышиванием. Леди Уиндермир и леди Мидлбо сидели за столом, играя в шашки. И только Милторп отважился выбраться из дома, он отправился навестить знатока породистых собак, жившего по соседству.

«Наверное, маркиз подарит мне щенка, — предположила Синтия. — Если только он не пришел к выводу, что ему нужна жена, которая может попасть в яблоко, даже когда спаниель толкает ее носом».

Неподалеку от двери, за небольшим секретером, стоящим у окна, за которым виднелась густая крона дерева, сидел Майлс, склонившийся над корреспонденцией. Слишком длинные волосы падали ему на лоб, тускло поблескивая на фоне бледной кожи, теперь-то Синтия знала, какая она приятная на ощупь. Перо поскрипывало в его руке, скользя по листку бумаги.

Он вскинул глаза, видимо, почувствовав, что она стоит рядом, и задержал взгляд на ее лице.

Затем медленно отвел глаза, но не вернулся к своему занятию. Перо, только что порхавшее по бумаге, как живое, казалось неестественно неподвижным.

— Добрый день, мисс Брайтли, — произнес он, не глядя на нее.

— Добрый день, мистер Редмонд.

Никогда еще двое людей не обменивались более безобидными репликами.

Интересно, как ей разговаривать с ним теперь, после того как она прижималась к нему обнаженной грудью?

Тут уголок его рта приподнялся в едва заметной улыбке, и Синтия тотчас улыбнулась ему в ответ. Похоже, он всегда знал, о чем она думает.

— Занимаетесь корреспонденцией? — Какой глупый вопрос. С таким же успехом она могла бы поинтересоваться, дышит ли он.

— Да. Сегодня вечером я встречаюсь с коллегой из Королевского общества. Попытаюсь убедить его принять участие в моей экспедиции. Он блестящий ученый. Из Суссекса. Я очень надеюсь, что он согласится.

Синтия помолчала в нерешительности.

— Вам не терпится отправиться туда? На Лакао?

Майлс вздохнул, откинувшись на спинку стула.

— О, если бы вы только знали… Там еще так много неизведанного… Это просто поразительно. Я всего лишь прошелся по верхам. И мог бы вечно открывать там что-то новое. Если бы вы только видели, как… — Он умолк, разводя руками, словно ему не хватало слов, чтобы описать всю красоту и величие южной природы.

— Мне бы хотелось увидеть это! — пылко воскликнула Синтия.

Он устремил на нее недоверчивый взгляд:

— Вы действительно хотели бы посетить место, где растения питаются живыми существами?

Она улыбнулась:

— Господи, конечно. Я никогда не бывала за пределами Англии. А Лакао кажется таким красивым, необычным и бесконечно волнующим. Это совершенно другой мир. Мне хотелось бы его увидеть.

Пока Синтия говорила, Майлс смотрел на ее губы как на чудо. Когда же она умолкла, его собственные губы тронула улыбка. Он знал, что каждое сказанное ею слово — правда. Что она не понаслышке знает, что такое надежда, лишения и их преодоление. И все это нравилось.

Кроме лишений, пожалуй.

«Скажи это, — вдруг подумала Синтия. — Скажи, что в один прекрасный день я отправлюсь на Лакао. С тобой. Скажи это, Майлс».

Она смотрела на него сверху вниз. Смотрела на его шею и на темные шелковистые волосы, падавшие ему на лоб. Ее заворожили мочки его ушей, и ей захотелось лизнуть то место под ними, где пульсировала жилка. Внезапно ей пришло в голову, что на его теле, должно быть, немало укромных местечек, подобных этому, — их можно было исследовать… как Лакао.

Но как может этот мужчина жениться на такой, как леди Джорджина?

— А когда вы отправляетесь в путь? — спросила Синтия.

Майлс помедлил с ответом.

— Ну… я намерен приступить к подготовке, как только раздобуду необходимые средства. Надеюсь, мне удастся решить эту проблему в течение года.

— А кто будет финансировать экспедицию? Клуб «Меркюри»? Или ваш отец?

Он взглянул на нее с удивлением.

— Вам известно о «Мер…» — Ах да, конечно. Принадлежность к «Меркюри» означала, что у мужчины есть деньги. И Синтия знала об этом. — Видите ли, мой отец… В общем, мой отец не одобряет подобные предприятия. Он не видит в них смысла и не станет предлагать их инвестиционной группе. Но отец леди Джорджины — увлеченный натуралист-любитель. И если ее отец станет членом «Меркюри»…

Он произнес это с какой-то особенной заминкой, от которой по спине Синтии пробежали мурашки. И она с ослепительной до боли ясностью поняла: именно поэтому Майлс ухаживал за своей девушкой.

— Отец леди Джорджины даст деньги на экспедицию, если вы женитесь на ней, не так ли?

Его молчание было красноречивее слов. Он сжал челюсти, устремив на нее загадочный взгляд. Затем отвел глаза, уставившись в окно.

Это было похоже на падение в бездну. На Синтию навалилась такая тяжесть, что ее замутило. И ей было ужасно больно…

Судорожно втянув в грудь воздух, она проговорила:

— Мне нужны сведения о мистере Гудкайнде. — В конце концов, у них обоих имелись цели — независимо от их желаний.

Взгляд Майлса по-прежнему был прикован к дереву за окном. И тут он вдруг повернулся к Синтии и с иронической улыбкой проговорил:

— Вы сомневаетесь в своей способности очаровать мужчину, мисс Брайтли? У вас уже два поклонника на крючке. Неужели этого не достаточно для одной женщины?

Только два? Синтия едва удержалась от соблазна произнести это вслух. Но неразумно было бы испытывать терпение Майлса только потому, что ее собственное — на пределе.

— Прошу вас. Это очень важно, — сказала она.

Так оно и было. Она чувствовала себя достаточно уверенно, пока эта чертова цыганка не спугнула Аргоси. К тому же она разочаровала лорда Милторпа своим неудачным выстрелом. И так и не получила письмо из Нортумберленда.

Секунду-другую Майлс пристально смотрел на нее, храня на лице непроницаемое выражение. Затем бросил взгляд на леди Джорджину, склонившуюся над вышивкой, — видимо, хотел напомнить себе о своих целях и укрепить свою решимость. Но возможно, успокоиться, как успокаиваются, глядя на безмятежный пейзаж.

«Уж я-то точно не принесу ему покоя», — подумала Синтия.

— А что вы знаете о нем? — Майлс издал невеселый смешок.

— Только то, что рассказали мне вы. И то, чем Гудкайнд поделился со мной. Он был на войне, а теперь считает себя слугой Божьим. И пишет книгу о правильном поведении для юношей и девушек.

— Неужели? — Губы Майлса раздвинулись в улыбке. — Он, случайно, не зачитал вам главу оттуда, когда вы вчера извинялись перед ним? Он же пытался перевоспитать вас?

— А помните, что вы сказали мне, когда лорд Милторп порвал паутину? Вы сказали, что паук снова сплетет ее и она станет прочнее, чем прежде.

В его глазах блеснуло веселье.

— Я помню каждое слово, которое я когда-либо произносил, мисс Брайтли, и мне лестно слышать, что вы это запомнили. Но мне не терпится узнать, какое это имеет отношение к книге мистера Гудкайнда.

— Я сказала ему, что открытость порокам способствует укреплению духа, поскольку требуется больше твердости, чтобы преодолеть порочные наклонности и стать хорошим человеком, чем оставаться хорошим, не подвергаясь соблазнам. То есть потворство слабостям в конечном итоге только укрепляет душу.

Майлс изумленно уставился на нее:

— Господи, какая дьявольская логика.

— Спасибо.

— Значит, поэтому он так налегал на бренди? — Он был искренне доволен и удивлен.