«Наверное, я должна быть благодарна, что он до сих пор меня признает, — думала Дебора. — В конце концов, наследница, чье чрево и мошна оказались так бесповоротно пусты, действительно жалкое создание, даже несмотря на то, что именно моя пустая детская отдала Джейкобу титул, на который у него не было никаких прав. Но, увы, я не могу найти в себе и крупицы благодарности за приглашение в этот дом. Я каждый раз заново удивляюсь, как этот проклятый человек может считать, что оказывает мне услугу, приглашая на две мучительные недели туда, где я провела семь мучительных лет».

Она остановилась и посмотрела на луну.

— Не удивительно ли, что я не могу обрести здесь спокойствия?

Но луна безмолвствовала, и Дебора поняла, что снова разговаривает сама с собой. Старая привычка еще с одинокого отрочества. После смерти родителей она жила у дяди и в большой степени была предоставлена самой себе. Потому населяла придуманными друзьями свою классную комнату, исписывала тетради по арифметике историями, которые им потом рассказывала.

Однажды ее застала за этим старая гувернантка, неизвестно, как долго стоявшая в дверях, пока Дебора читала вслух один из своих безрассудных рассказов, беспрестанно останавливаясь, чтобы посоветоваться со своими невидимыми друзьями о перипетиях сюжета, но благородной леди этого оказалось достаточно. Она заявила, что ей не по силам такой развитой не по возрасту ребенок. К восторгу девочки, гувернантка их покинула, и дядя решил отослать ее в школу.

— Вряд ли она предполагала, что дарует мне самые счастливые годы за двадцативосьмилетнюю жизнь, — пробормотала Дебора себе под нос.

Ее истории произвели фурор в женском пансионе мисс Килпатрик, помогли преодолеть природную застенчивость и обзавестись настоящими подругами.

И пока она превращалась из юной девочки во взрослую барышню, сюжеты тоже менялись: пиратские абордажи вытесняли призраки и духи, а тех в свою очередь — прекрасные рыцари без страха и упрека, которые дерзко завоевывали прекрасных леди. В ее историях всегда присутствовала тема любви и привязанности, даже в своей ранней детской писанине она часто находила осиротевшим детям новые семьи или помогала встретиться верной сестре с потерянными братьями. Однако последние два года пансиона преобладали романтические отношения, ее герои пускались в опасные путешествия ради какой-то невыполнимой задачи, а девушки восставали против жестоких опекунов и рисковали жизнью и здоровьем ради мужчины своей мечты.

Дебора устраивалась у скудного огня в девичьей гостиной и, занимаясь вышивкой, пересказывала зачарованной аудитории созданные воображением притчи. Придуманные миры увлекали, и девушки вздрагивали, когда мисс Килпатрик стучала в дверь и напоминала, что пора в постель.

— Наступит день, — говорила она своей лучшей подруге Беатрис, — и все это будет происходить с нами. Скоро, как только мы уедем отсюда…

Но Би — старшая дочь богатейшего ланкширского фабриканта, красивая практичная девушка, куда искушенней самой Деборы, в ответ только смеялась.

— Деб, честное слово, пора уже тебе понять, что таких романов, как ты придумываешь, просто не бывает. Никто не влюбляется с первого взгляда, а если и влюбляется, то очень быстро остывает. Я не хочу, что бы мой муж целовал мой подол или хватался за сердце всякий раз, когда я вхожу в комнату. Я хочу быть уверенной в том, что он окажется рядом, когда я буду в нем нуждаться, и не станет транжирить деньги за игорным столом. И не уйдет сражаться с драконами, когда у нас к ужину приглашены гости.

Меньше чем через год Би вышла замуж за старшего сына другого фабриканта. В своих откровенных письмах Деборе, тогда еще живущей взаперти в доме опекуна, она писала, что он очень хороший муж. Переписка с ней и всеми остальными подругами одно из многих, чего лишил ее Джереми. Не то чтобы запрещал писать, просто она была не в силах прикрывать яркими красками ужасную действительность своего брака. А теперь, хотя муж и умер два года назад, уже слишком поздно.

Подавленность и тоска, часто накрывавшие ее в последние месяцы, сейчас усилились, как всегда во время ежегодных визитов в Кинсейл-Мэнор. Они обволакивали ее черным, беспросветным облаком. Смерть Джереми даже близко не дала того радостного освобождения, на которое она надеялась. В последнее время ей и вовсе стало казаться, что она сменила одну тюрьму на другую. Оказалась во власти одиночества, но боялась его нарушить. Она не перенесет, если кто-то узнает правду, эта бездна в конце концов поглотит ее самое.

Она жила безрадостно, но понятия не имела, как это изменить и возможно ли жить иначе. В своей обособленности она, по крайней мере, чувствовала себя в безопасности, и это немного утешало. Никто не сможет причинить ей вреда. Она больше этого не позволит.

Порыв ветра распахнул ее накидку. От холодного ночного воздуха открытая кожа покрылась пупырышками. Дебора поняла, что слишком надолго потерялась в воспоминаниях. Вряд ли ей удастся уснуть, но, если сейчас не вернуться в дом, наверняка подхватит простуду. Нельзя давать повод леди Маргарет, запуганной жене графа, склонной от отчаяния хвататься за любого союзника, просить Дебору продлить свой визит в поместье.

Опустив голову и придерживая рукой накидку, она заторопилась к боковой двери в восточном крыле. Проходя под окнами длинной гостиной, услышала какой-то скрежет и остановилась. Она не сразу догадалась посмотреть вверх и едва успела заметить, что за стену цепляется черная фигура. Та рухнула прямо на нее.

Он был на высоте футов пятнадцати, когда ослабла скоба, крепившая водосточную трубу к стене. Опасаясь, что труба может совсем оторваться, Эллиот выпустил ее из рук и понадеялся, что трава смягчит приземление. Он не ожидал упасть на что-то куда более мягкое.

— Ох! — послышался откуда-то снизу сдавленный женский голос, и на него глянуло мертвенно-бледное лицо с распахнутыми от испуга глазами и идеально округленным ротиком.

Эллиот почувствовал на щеке дыхание, которого чуть ее не лишил, и быстро прикрыл ей рот рукой.

— Не пугайтесь, я не причиню вам вреда, клянусь.

Тонкие брови недоверчиво вскинулись, глаза прикрыли тяжелые веки. Какие у нее глаза? Карие? В такой темноте он не был уверен. Брови светлые. Она молотила руками по его бокам. А тело у нее такое мягкое и податливое. Он осознал, что лежит на ней сверху самым неподобающим образом, одновременно поняв, насколько это восхитительное ощущение. Похоже, под накидкой на ней только ночная рубашка. Он чувствовал, как при каждом вздохе поднимается и опадает ее грудь. А губы под его ладонью были приятно теплыми.

Пару секунд он наслаждался неожиданным удовольствием физической близости, после вернулся к действительности.

С большой долей вероятности эта женщина сама графиня Кинсейл.

И она поднимет тревогу при первой же возможности.

А если его поймают, то отправят на виселицу.

Надо уходить. И как можно скорее!

Одним быстрым движением Эллиот вскочил и потянул за собой ошеломленную женщину. По-прежнему закрывая ей рот одной рукой, другой обвил ее за талию. Стройную талию. Кроме того, она довольно высокая для леди. Графу повезло, черт его подери.

— Вы обещаете, что не закричите, если я уберу руку? — тихо спросил он.

Вновь вскинутые брови и негодующий взгляд, по которому ничего нельзя понять. Он решил рискнуть.

— Я причинил вам боль? Но, как вы, надеюсь, понимаете, я не ожидал, что вы там окажетесь, — сказал он.

— Как и я.

Она говорила хрипловато, но, возможно, потому, что он чуть не выбил из нее дух. У нее было необычное, незабываемое лицо, которое привлекало куда больше, чем яркая красота. На полных губах играла недоверчивая усмешка. Никаких слез или истерики. Лицо выражало надменность и, как ни удивительно, некоторый интерес.

Эллиот почувствовал, что его губы растягиваются в ответной улыбке.

— Несмотря на приятность — для меня, во всяком случае, я не имел намерений смягчать свое приземление с вашей помощью.

— Рада, что смогла вам услужить. — Дебора ошеломленно смотрела на него. — Но, бога ради, что вы там, на высоте, делали? — Она понимала, что задает невероятно глупый вопрос.

Не очень-то он похож на взломщика, правда, она не знала, как они выглядят. Надо позвать кого-то на помощь! Однако она не испытывала ни страха, ни желания закричать. Чувствовала себя, как это ни отвратительно, заинтригованной. И встревоженной ощущениями. Мужское тело, приникшее к ней. Прикосновение к губам его ладони…

— Что вы делали на стене дома?

Эллиот усмехнулся:

— Боюсь, именно то, что вы подозреваете, леди Кинсейл.

Уж точно пора звать на помощь, но Дебора все же этого не сделала.

— Вы меня знаете?

— Я знаю о вас.

— О… — Она поплотнее закуталась в свою накидку. — Я не стала одеваться, не ожидала здесь кого-то встретить, — смущенно объяснила она, надеясь, что в темноте он ничего не заметит.

— Я тоже не ожидал.

Взломщик фыркнул. От этого хрипловатого чисто мужского смешка по ее коже пробежала дрожь. У него поразительное лицо с отчетливыми чертами, густыми бровями и глубокими складками по обеим сторонам рта. Глаза, казалось, видели слишком много в этой жизни. Ожесточенное лицо, таившее в себе опасность. Однако глаза светились состраданием и, еще более удивительно, честностью. Незабываемое лицо, и очень притягательное. Она встретилась с ним взглядом, и все вокруг, казалось, на несколько секунд замерло. Между ними вспыхнула и сразу исчезла молния, пролегла едва ощутимая нить… что-то, чему она не могла подобрать названия.

— Мне жаль, что я вас встревожил, — после паузы произнес он, — если кто-то и виноват в моем здесь присутствии, так это ваш муж.

Дебора подумала, уж не спит ли она.

— Но Джереми — мой муж — он…