— Да кто дал вам право судить меня? — Его голос звучал глухо и грозно. — О, я совсем забыл: вы считаете себя добродетельнее всех нас, простых смертных. Вы же леди Совершенство, третейский судья чужих грехов, неподкупная дева, холодная как могильный гранит в январе.

Она чуть не задохнулась. Неужели он видит ее именно такой? Холодной, благонравной девой?

— Как вы смеете? — прошептала она, и глаза у нее наполнились слезами.

Глаза затуманились, и она не заметила, как он протянул к ней руки, и она вдруг оказалась распростертой у него на коленях.

— Черт подери! Я смею, — пробормотал он, — потому что я злобный и самовлюбленный эгоист. Смею, потому что вы такая, какая есть, а я такой, какой я есть. Смею, потому что не могу ничего с собой поделать. Я слишком долго жил без хлеба или вина, еле ползал в отчаянии по безлюдной, бесплодной пустыне, а вы, моя милая леди Совершенство, вы — манна небесная, посланная мне.

Его горячие губы прижались к ее губам. Господи, как же ей не хватало его поцелуев! Она ждала, что он не будет с ней церемониться, но, как ни странно, он коснулся ее… нежно. Очень нежно. Он облизал уголки ее губ, а потом попросил:

— Откройте рот.

Геро разомкнула губы. Гриффин наклонил к ней лицо и просунул язык ей в рот. Небритый подбородок царапал ей кожу, но ей было все равно. Она… сосала его язык, словно это было самое что ни на есть сладкое лакомство.

— Позвольте мне, — снова прошептал он, и она ощутила его широкую ладонь у себя на голой коже прямо под шеей.

Гриффин гладил ее так, как ласкают котенка — осторожно, но умело. Его ладонь спустилась ниже. Все ее чувства сосредоточились на этой руке, на пальцах, которые приближались к соску. Грудь у нее отяжелела, она замерла в предвкушении… Сейчас он коснется напрягшегося соска! Вдруг он легонько прикусил ее нижнюю губу и — о, блаженство! — его пальцы проскользнули внутрь лифа.

Геро выдохнула, чувствуя его горячую руку. Он зажал кончик затвердевшего соска между большим и указательным пальцами, а у нее что-то дернулось между бедер. Она застонала.

— Тише, — пробормотал он. — Позвольте мне… — И спустил лиф вниз, обнажив один сосок. Потом, бормоча, стал развязывать шнурки на лифе, чтобы ослабить корсет. И вот уже обе ее груди оказались в длинных, загорелых пальцах.

— Сладкая, нежная… — продолжал бормотать он. — Позвольте мне…

Зеленые глаза лихорадочно блестели… как у демона. И она согласно кивнула.

И тогда его рот оказался там, где ни один мужчина никогда ее не касался. Язык облизывал обнаженные соски. Геро понятия не имела, что это место у нее такое чувствительное. Он взял кончик в рот — нежно, осторожно, — и она вздрогнула. Он нажал языком сильнее. И ощущение сделалось невыносимо приятным, почти болезненно приятным. Она, как в тумане, опустила глаза и увидела его белый парик. То, что между ними происходит… такое интимное, — нельзя делать в карете… в одежде. Ей захотелось тоже коснуться его, а парик мешал. Она стянула парик с его головы и отбросила в сторону на сиденье.

Волосы у Гриффина были темные, густые и похожие на мех. Геро запустила пальцы ему в волосы — они оказались на удивление мягкими. Он пощипывал ей один сосок большим и указательным пальцами, припав ртом к другому. У нее внутри разгорался огонь.

— Дотроньтесь до меня, — прошептал он.

— Я… я трогаю, — запинаясь, ответила она.

Геро открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее.

— Не здесь, — сказал он, взял ее руку и просунул между ними. Юбки платья скрывали его колени, он тянул ее ладонь вниз, а свободной рукой что-то делал у нее под юбками. И вдруг — совершенно неожиданно — она дотронулась до его голого тела.

Геро посмотрела ему в глаза.

Он улыбался, глядя на ее обнаженную грудь, но то, что она держала в своих пальцах, было в сотни раз более интимное.

— Вы чувствуете меня? — выдохнул он.

Она облизала губы, не отводя взгляда от его зеленых глаз.

— Да.

— Погладьте меня. Пожалуйста.

Геро сжала пальцы, ощущая горячую плоть, такую твердую… Неужели это принадлежит человеку? Он положил свою ладонь сверху, показывая, как обхватить его член и медленно водить по нему пальцами. Она погладила гладкую головку. Гриффин охнул, словно от боли, потом схватил ее руку и стал снова водить по своему члену, который показался ей намного длиннее и больше, чем она могла себе представить.

— Пожалуйста, — простонал он. — Пожалуйста. Погладьте меня.

И она погладила. Водила рукой по твердой плоти, укрытой под ее юбками.

— Так? — прошептала она.

Карета раскачивалась, за окном — улицы Лондона. А внутри кареты — она, держащая в руке мужскую плоть. Его плоть.

— Да! — вырвалось у него.

И тут она посмотрела на себя, лежащую у него на коленях с голой грудью. Розовые соски налились от его прикосновений. Она стонет от наслаждения. Ее рука гладит обнаженный мужской член — Рединга! — чтобы доставить ему удовольствие. Может, ей все это снится?

Его лицо лоснилось от пота, широкая грудь тяжело поднималась и опускалась. Геро вдруг пришло в голову, что с ней, возможно, никогда в жизни ничего подобного не произойдет.

Руки Рединга переместились ей на грудь — он нажимал на оба соска. Она закусила губу, испытывая наслаждение, смешанное с болью. Слезы медленно покатились у нее по щекам, и она сомкнула веки. Нет, все происходит на самом деле. Он прижался губами к ее рту, приподнял бедра, и его член ритмично задвигался в ее руке. Он снова и снова сжимал ее распухшие соски. И она… ощутила себя живой.

Геро изогнулась, позволяя ему терзать ей грудь. Она сосала его язык. Ни с чем не сравнимое наслаждение охватило все ее тело. И тут мужская плоть в ее ладони дрогнула, и у нее между пальцев потекла горячая жидкость. Каждый стук сердца отдавался во всем теле, и она чувствовала, что с ним происходит то же самое. Она не хотела, чтобы это кончалось.

Открыв наконец глаза, Геро с испугом и восторгом смотрела на Гриффина. А зеленые глаза, довольные и такие… глаза настоящего мужчины следили за ее лицом. Было покойно и хорошо.

И вдруг она вспомнила:

— Господи! Томас должен приехать к нам на обед.

Гриффин погрузился в приятную сонливость, но слова леди Геро были подобны ведру ледяной воды. Он выпрямился и выглянул в окно — уже показался ее дом. Он повернулся к ней и застыл. Геро лежала на его коленях с обнаженной грудью, обычно бледные щеки раскраснелись, а глаза затуманились от наслаждения, в которое они оба только что погрузились.

Великий боже!

Он сунул руку в карман и извлек платок, потом вытащил ее руку из-под юбок и начал торопливо вытирать ей пальцы.

Геро отдернула ладонь.

— Я… я сама могу…

Он отдал ей платок и поправил на себе одежду, наблюдая, как она вытирает пальцы, а потом, сморщив нос, не знает, куда деть платок.

— Дайте мне, — сказал он.

Она стала натягивать лиф.

— Пожалуйста, отвернитесь.

У него уже был готов насмешливый ответ, но он сдержался и повернулся лицом к задернутым занавескам на окне. Она слезла с его колен и одернула платье. Гриффин понимал, что она в ужасе от того, что произошло, и теперь умирает от стыда. Но как все исправить? Он не знал.

Она села напротив, и он повернул к ней лицо.

Геро приглаживала волосы, избегая его взгляда.

— Я… я надеюсь, вы не будете никому об этом рассказывать.

Он грязно выругался.

Она вскинула голову и посмотрела на него такими глазами, что ему хотелось рыдать и вопить.

Гриффин прижал руку ко лбу.

— Конечно, я ничего никому не скажу.

Она закусила губу и кивнула:

— Вам надо надеть парик.

— Да? — Он огляделся, обнаружил парик в углу сиденья и натянул его.

Карета остановилась.

Они молча сидели, ожидая, когда лакей установит лестницу и откроет дверцу. Гриффин судорожно искал подходящие слова. Он ведь лишил ее невинности… пусть и не по-настоящему. Пути назад нет.

Наконец дверца кареты открылась, и Геро вышла, отвернув от него лицо. Без сомнения, ей ненавистен даже его вид, мрачно подумал он, выходя следом за ней.

— Геро, дорогая, вот и ты! — крикнула леди Феба — она стояла у входа в дом на верхней ступеньке. — Кузина Батильда до дыр истоптала ковер в гостиной, а у кухарки выкипел суп. — Ясные глаза за стеклами очков скосились в сторону. Узнав Гриффина, она радостно воскликнула: — И ты привезла к обеду лорда Гриффина! Как замечательно!

Гриффин почувствовал, что леди Геро натянулась как струна.

— Я не смею вторгаться и нарушать ваш обед, леди Феба. Ваша сестра любезно предложила подвезти меня в своей карете, и не более того.

— О нет, вы должны остаться, — запротестовала леди Феба. — Кухарка сварит новый суп — она всегда так делает, — и с двумя джентльменами намного веселее, чем с одним, когда вокруг только женщины. Геро, уговори его остаться.

Леди Геро повернулась к нему, улыбнулась дрожащими губами. В глазах ее читался ужас.

— Прошу вас, — произнесла она.

Гриффин знал, что должен уйти. Знал также, что она не желает его присутствия здесь. Но… она в этот момент показалась ему такой незащищенной и хрупкой, что он понял — он останется.

Он поклонился и предложил ей руку.

— Как пожелаете, миледи.

Ее ладонь легла ему на рукав. Он зачем-то вспомнил, что эти самые пальцы сжимали пять минут назад. Господи! Ведь она невеста его собственного брата. Что он натворил!

Они поднялись в дом. Леди Феба продолжала щебетать, к счастью, не замечая их молчания. Леди Геро окаменела. Ему казалось, будто рядом с ним движется статуя. Он подавил желание положить руку поверх ее пальцев.

Она наверняка его ненавидит и желает лишь одного — чтобы происшедшего в карете не было никогда. Гриффин понимал, что должен сожалеть о случившемся, но… не мог.