После обмена обычными любезностями кузен Томас перешел прямо к делу:

– Я слышал – сама знаешь, слухом земля полнится, – что Уикхэм прибыл с Цейлона, чтобы занять свое место главы семьи, и что он каким-то образом умудрился получить огнестрельную рану. Скажи, пожалуйста, насколько это верно?

Габби с отчаянием подумала, что лживость стала ее второй натурой. Но это было не так. Она испытывала мучительные угрызения совести, когда признала, что лже-Уикхэм в данный момент находится наверху и что он получил легкую рану во время случайного выстрела. Если бы не слова Клер и Бет, по простоте душевной подтвердивших сказанное, кузен Томас мог бы догадаться, что она лжет. Поняв это, Габби мысленно поклялась, что впредь не даст застать себя врасплох. Она увязла во лжи настолько, что отступать некуда.

Когда кузен Томас ушел, заверив, что леди Мод и его дочери посетят их, как только вернутся в город после поездки к родным, Габби взяла себя в руки и написала записку леди Сэлкомб, извещая, что она с сестрами прибыла в Лондон и просит позволения нанести ей срочный визит.

Вскоре после вечерней трапезы Габби, смертельно уставшая от событий двух последних дней и нескончаемой болтовни Клер и Бет, отправилась к себе в спальню. Но, как ни странно, усталость не заставила ее уснуть. Голень и бедро мучительно ныли; боль от падения явно усугублялась тем, что сегодня она много ходила пешком. Кроме того, ей мешали слабые звуки, доносившиеся из соседней комнаты, и сознание того, что от двух опасных типов ее отделяет лишь запертая дверь.

Узнав у Стайверса, что доктор Ормсби приезжал и что милорд еще далек от выздоровления, она рассудила, что ждать нападения пока не приходится, – во всяком случае, со стороны «милорда». И все же предупреждения Джима продолжали звенеть у нее в ушах. Стоило Габби закрыть глаза, как ей чудилось, что огромный Барнет пробирается в спальню, чтобы задушить ее подушкой.

В конце концов она встала, вылила воду из стоявшего на комоде стеклянного кувшина и поставила его на ручку двери, отделявшей ее покои от покоев графа. В качестве последней предосторожности она положила в постель каминную кочергу, после чего сумела уснуть. И проснулась глубокой ночью от грохота, с которым кувшин полетел на пол. Габби резко выпрямилась, замигала, уставилась туда, откуда донесся звон, и с ужасом увидела на фоне двери в смежную гардеробную огромную мужскую фигуру, направлявшуюся к ее кровати. Габби ахнула, широко раскрыла глаза и начала рыться в смятых простынях, разыскивая кочергу.

13

Будь это состязание по бегу, она наверняка оказалась бы победительницей. Габби, сердце которой колотилось как бешеное, схватила кочергу, перебралась на другую сторону кровати и вскочила прежде, чем Барнет (она узнала великана) успел ее схватить. Затем подняла над головой тяжеленную кочергу обеими руками и повернулась лицом к вторгшемуся:

– Стойте на месте! Стойте, или я закричу!

Голос Габби срывался. Честно говоря, она не была уверена, что сможет закричать. Во рту так пересохло от страха, что она с трудом шевелила губами.

– Мисс! Мисс, это я, Барнет.

Если слуга лже-Уикхэма и слышал ее угрозу, это его не остановило. Огромный и грозный, он не бросился на нее очертя голову, а обошел кровать и заставил Габби, у которой волосы встали дыбом от страха, попятиться в угол.

– Убирайтесь отсюда, или я ударю вас…

Но было слишком поздно. Барнет оказался рядом, и Габби при всем желании не могла размозжить ему голову, потому что гигант рассеянно поймал железный брус и зажал его в огромном кулаке.

Молодая женщина ахнула.

– Мисс, капитану плохо. Вы должны помочь мне.

Она прижималась спиной к холодной стене и со страхом смотрела на нависшего над ней великана, который без труда завладел ее единственным оружием. Цепляясь за ручку кочерги, отчаявшаяся Габби обвела комнату глазами. Неужели под рукой не окажется ничего подходящего?

– Мисс, пожалуйста. Он не в себе, а я не хочу звать кого-нибудь другого, потому что капитан может наболтать лишнего.

Барнет не находил себе места от беспокойства, переминался с ноги на ногу и то и дело косился на дверь соседней спальни. Поняв причину стремительного вторжения Барнета, Габби тут же успокоилась. Он не угрожал ей, а взывал о помощи.

– Мисс, пойдемте со мной. Пожалуйста. Я не могу оставить его ни на минуту.

– Так вам нужна моя помощь? – на всякий случай решила уточнить Габби.

Спальня освещалась лишь углями, догоравшими в камине. Она видела очертания огромной фигуры. Барнет стоял так близко, что у Габби, задравшей голову, затекла шея. Его рука продолжала безотчетно сжимать кочергу. Поняв, что вырвать ее не удастся, Габби отпустила ручку.

Ответом ей стали слабый стон и несколько приглушенных звуков, донесшихся из покоев графа.

– Да. Он сводит себя в могилу, – с отчаянием в голосе сказал Барнет.

Затем он бросил кочергу на кровать и попятился к двери. Габби заметила, что он без ботинок, и машинально отметила, что лакей может порезать ноги об осколки стекла. Но перед тем как исчезнуть в гардеробной, Барнет оглянулся и повторил:

– Пойдемте, мисс!

На всякий случай подобрав кочергу, Габби сняла со спинки кровати халат, последовала за Барнетом и осторожно переступила через разлетевшиеся по полу осколки. В двери со стороны Уикхэма торчал ключ. Только тут Габби поняла, насколько легко было к ней войти.

Она правильно сделала, что устроила эту простую ловушку.

Увиденное Габби зрелище заставило ее застыть на пороге и широко раскрыть глаза. Спальня была освещена стоявшими на тумбочке свечами и ярким пламенем камина. В комнате было тепло – куда теплее, чем в ее собственной; в воздухе витал острый запах лекарств. Уикхэм, ничем не напоминавший чудовище, дерзко оскорбившее ее утром, навзничь лежал в кровати. Его руки и ноги были привязаны к столбикам кровати обрывками одежды. На нем не было ничего, кроме льняной ночной рубашки, задравшейся выше коленей.

Несмотря на все старания, Габби не могла не заметить, что ноги у него длинные, мускулистые и покрыты темными волосами.

«У вас очень зовущие губы». Эти слова сами собой прозвучали у нее в ушах. Отвратительный человек. Как он смел сказать ей такое? Она должна была ненавидеть его. И ненавидела. Ненавидела! Вот только его слова почему-то не выходили у нее из головы.

– Маркус! Проклятие, Маркус! О боже, слишком поздно… – Уикхэм бредил и метался, стараясь разорвать путы, которые привязывали его к кровати.

– Кто он? – Этот вопрос вырвался у Габби сам собой, пока она с ужасом смотрела на метавшееся тело. Было ясно, что он знал ее брата. Знал брата и знал о его смерти. Она метнула взгляд на Барнета и гневно спросила: – Кто вы такие?

– Капитан, все кончено. Не мучайте себя больше.

Не обращая внимания на ее, слова, Барнет склонился над кроватью и прижал плечи хозяина обеими руками, тщетно пытаясь успокоить его.

– Вы привязали его. – Габби поняла, что в данный момент ответа не получит, и смирилась с этим. На самом деле она вовсе не надеялась, что Барнет просветит ее.

– А что мне было делать? Он не понимает, где находится. И пытается встать, – ответил Барнет. Великан выглядел неважно – небритое, землистое от переутомления лицо украшал синяк под глазом. – Когда этот чертов – прошу прощения, мисс, – врач был здесь в последний раз, он видел, что у капитана горячка, однако только пустил ему кровь и оставил какое-то лекарство. Но от этой дряни никакого толку, а… – Барнет продолжал что-то говорить, но его слова перекрыл крик Уикхэма:

– Ах, Маркус! Я должен был… Нет, нет.. Я приехал сразу, как только смог… – Теперь Уикхэм вырывался изо всех сил. Он бился в путах, дугой выгнув туловище.

– Не надо, капитан! – Барнет всей тяжестью налег на метавшегося хозяина и прижал к матрасу, продолжая разговаривать с ним, как с норовистой лошадью или непослушным ребенком. – Все в порядке. Тихо, тихо…

Затем он с мольбой посмотрел на Габби. Та положила кочергу, надела халат, завязала пояс и подошла к кровати. С первого взгляда ей стало ясно, что Уикхэм плох. Он был скорее серым, чем бледным; на щеках и подбородке пробивалась густая щетина; черные волосы слиплись от пота; полумесяцы пушистых ресниц дрожали; губы двигались, не произнося ни звука.

Неужели она кормила его бульоном только сегодня утром?

– Ему стало намного хуже, – негромко сказала она.

– Да. Боюсь, что это ваших рук дело, мисс, – проворчал Барнет, продолжая бороться с Уикхэмом.

Габби ощутила укол совести. Так ли уж нужно было стрелять в этого человека? Но потом она вспомнила его угрозы, прикосновение пальцев к шее и велела себе опомниться. Да, было нужно.

– Конечно, мне очень жаль, что ваш хозяин в таком состоянии, но вы прекрасно знаете, что он сам виноват.

Голос Габби стал решительнее. Бичевать себя не имело смысла. Тем более что кто-то должен был сохранять голову на плечах.

Барнет бросил на нее укоризненный взгляд.

– Он весь горит, мисс. Эти коновалы сказали, что следует ожидать повышения температуры, но, мне кажется, тут что-то другое.

Габби кивнула.

– Тс-с… Все хорошо, – сказала она человеку, лежавшему на кровати.

Потом Габби убрала с лица Уикхэма пряди длинных черных волос и положила ладонь на его лоб, горячий как печь. Казалось, прикосновение прохладной женской руки проникло сквозь туман, окутавший сознание раненого, потому что он перестал метаться, замигал и открыл глаза. На мгновение Габби погрузилась в глубину его синих глаз.

– Консуэла, – прошептал Уикхэм так тихо, что она затаила дыхание, чтобы его расслышать. – Я пришел бы к тебе, но сейчас не могу. Я слегка… нездоров.

Габби отдернула руку так, словно он ее укусил. Веки Уикхэма снова опустились. Он тяжело вздохнул, уронил голову набок и, казалось, уснул.

– Он сам не знает, что говорит, мисс, – извиняющимся тоном произнес Барнет, у которого покраснели кончики ушей. Потом он осторожно отпустил Уикхэма и сел на край кровати. – Одно слово – бредит.