София Нэш - Скандальная репутация

Заглянув в глаза герцога, Розамунда расстроилась еще сильнее. Он попытался, по обыкновению, криво усмехнуться, но не сумел. Лицо Люка как-то странно помертвело, и он пробормотал:

— Боюсь, мои ноги отказываются ходить. Не могу…

— Ш-ш-ш… только покажи, где находятся твои апартаменты. — Розамунда почти поволокла Люка к выходу. Они медленно преодолели коридор и остановились у двери, которую указал Люк. Покои герцога оказались смежными с ее спальней.

Хорошие новости!

— Ты хочешь сказать, что все это время находился через стену от меня?

— Узнав это, теперь ты решительно… — Конец фразы прозвучал совершенно неразборчиво.

— По-моему, момент для подобного сообщения выбран не совсем удачно, — пробормотала Розамунда, тяжело дыша. — Надеюсь, ты не притворяешься.

Люк закрыл глаза.

— Или все же притворяешься?

— Пожалуй, я передумал относительно твоего дорогого супруга. Я лучше…

А потом его голова свесилась набок, и Розамунде пришлось напрячь все свои силы, чтобы ногой распахнуть дверь, ввалиться в комнату и доволочь Люка до массивной кровати темного дерева. Ничком рухнув на покрывало вместе со своей ношей, она почувствовала не просто страх — ужас.

Он может умереть!

Она взглянула на свои руки. Они дрожали. О жуткой перспективе она поразмыслит через час, не раньше. А теперь нужно действовать!

Но он действительно может умереть. Розамунда едва не зарыдала в голос.

Она попыталась собрать свою волю в кулак. Необходима холодная вода и полотенца. Спрыгнув с кровати, Розамунда устремилась к шнурку, которым вызывали слуг, и остановилась, вспомнив, что герцогине влажный компресс доставлял крайне неприятные ощущения. Новоиспеченная сиделка тронула лоб больного. Он был сухим и прохладным, как ее собственный. Розамунда с изрядным трудом вытащила из-под массивной фигуры герцога одеяло, взгромоздила его ноги на кровать и укрыла. Его веки дрогнули.

— Ата… — простонал он. Розамунда вскочила.

— Все в порядке. Я найду помощь.

И, позабыв о шнурках и звонках, ринулась по бесконечным лестницам в глубь дома. Кто-то же должен был в нем остаться! Она не впервые была одна, но в первый раз в жизни ей было так страшно. Дикая, первобытная паника охватила ее всю — от макушки до кончиков пальцев.

Великолепная Грейс Шеффи встретила ее на кухне. В руках графиня держала серебряный поднос с чайным сервизом. Никогда еще Розамунда не была так рада видеть соперницу.

Нет ничего хуже, стараться не потерять сознание, когда тебя обволакивает сон или опутывают прочные нити блаженного забытья. Так легко поддаться слабости и отправиться туда, где тебе обещаны мир и покой.

Но что-то тревожило Люка, настойчиво не позволяя сдаться. У него в ушах звучал перепуганный голосок: «Он делает больно! Больно! Только не говори Люку!» И он вернулся в свое тело. Ощущения были отвратительными. Создавалось впечатление, что батальоны муравьев занимаются боевыми искусствами на его конечностях. Он задрожал и мог бы поклясться, что даже зубы у него зашатались. Он чувствовал себя хуже, чем зеленый салажонок в свой первый шторм, и был столь же неловким.

А ведь он отвечал за бабушку. За Розамунду. Черт побери, за всех вдов.

Застонав, он вспомнил безумное обещание, вырванное у него бабушкой, — жениться и произвести на свет наследника. Проклятие! Он никогда не сможет его исполнить. Ну, первое не было таким уж невероятным, но второе… Единственная женщина, о которой он мог бы подумать без отвращения как о жене, не была бы одобрена высокородной герцогиней.

В его измученный мозг вплыл низкий мелодичный голос. Он говорил что-то правильное и доброе. Быть может, если держаться за него, удастся не соскользнуть в забытье?

Перед мысленным взором Люка промелькнул образ Роджера Сент-Обина. Его пресыщенный кузен — троюродный или четвероюродный — был следующим в списке претендентов на герцогский титул. Люк никогда всерьез не рассматривал возможность своей смерти раньше бабушки. Он будет проклят навеки, если позволит этому женоподобному бездельнику завладеть состоянием и заточить бабушку в какую-нибудь вдовью развалину, расположенную на краю земли, да еще с нищенским содержанием. В последний раз он встречался с кузеном, когда тому было пятнадцать лет. Юный хлыщ своими выходками довел-таки своего слабовольного отца до могилы. Перед тем как закончился один из самых долгих дней в его жизни, Люк мимолетно удивился абсурдности своих последних мыслей на этой земле. Почему-то на пороге небытия ему вспомнился никчемный дальний родственник, а не обаятельная Розамунда Берд в пароксизме страсти. Очевидно, у Всевышнего больше чувства юмора, чем он раньше считал. Тогда, возможно, и для его души еще не все потеряно.

Мягкое забытье поглотило его, несмотря на отчаянные попытки удержаться на поверхности.

Люк проснулся, совершенно сбитый с толку. Он понятия не имел, сколько спал — час или две недели. Он даже не понял, где находится, и всем сердцем пожелал, чтобы в руках немедленно появилась свеча, поскольку ничего не мог рассмотреть в окружающей его кромешной тьме. Выругавшись, он нащупал прикроватный столик, убедился, что ноги его слушаются, спустил их с кровати и попытался встать. Голова закружилась так сильно, что он был вынужден снова сесть.

— Люк, — прошептал хриплый женский голос совсем рядом с ним.

Он пошарил вокруг — никого.

— Розамунда?.. — сипло спросил он.

— Слава Богу, — прошептала она. Он почувствовал, что край кровати прогнулся под ее тяжестью. Женщина села рядом и взяла его за руку.

— Как долго я был…

— Около двух дней.

— Ата… — Его сердце ухнуло куда-то вниз.

— Ей намного лучше, — сказала Розамунда. — Я только что от нее. Теперь мы все беспокоимся о тебе. Несколько раз приходил доктор. Ты все время дрожал, но лихорадки не было.

— Ты все время была со мной. — Это был не вопрос, а констатация факта. Ответ Люк и без того знал. У него снова закружилась голова, и он бессильно откинулся на подушки.

Розамунда тронула лоб больного.

— Кажется, ты говорила, что плохая сиделка.

— Так и есть. До тебя я ухаживала только за одним больным, но он умер.

Ее жалкий муж. Люк с радостью засмеялся бы, если бы был в силах. Он чувствовал себя так, словно побывал в адском пламени, опалившем каждую частичку его кожи. Он потянулся за стаканом с водой, который всегда стоял на прикроватном столике.

— Вот он, — мягко сказала сиделка и вложила в его руку стакан.

Герцог выпил воду жадными глотками.

— Зажги, пожалуйста, свечу, — попросил он.

В комнате повисла гнетущая тишина. Такое обманчивое спокойствие впивается в мозг острыми когтями.

— Розамунда? — Почему она не выполняет его просьбу? Почему не хочет откинуть густую вуаль ночи?

Почувствовав слабое дуновение воздуха, Люк инстинктивно протянул руку и схватил женщину за запястье.

— Розамунда, в чем дело?

— Люк, закрой, пожалуйста, глаза. Я совсем забыла. — В ее словах звучала откровенная паника. — Доктор… Он сказал, что тебе необходимо закрывать глаза, потому что они будут слишком чувствительны к свету.

— Ты лжешь! Зажги свечу!

— Позволь мне…

Его лица коснулась какая-то мягкая ткань, которую он грубо сбросил.

— Даже не думай… Зажги свечу, я сказал! — Он потянулся к прикроватному столику и обрадовался, нащупав знакомый предмет.

— Но сейчас середина дня, — сказала Розамунда, и ее голос сорвался. — Нет никакой необходимости в свече. В комнате светло.

От липкого мертвящего страха кровь застыла у него в жилах. В животе стало холодно.

— Я ни черта не вижу, — пробормотал он, и его обожгла страшная правда.

Он ослеп.

— Скажи мне, только очень точно, что именно говорил доктор. И если у тебя есть намерение что-то скрыть, лучше хорошенько подумай.

— Он не знает, — поспешно заговорила Розамунда, — что это за болезнь. Похоже, у всех заболевших одинаковые симптомы, но есть некоторые различия.

— Какие? — Теперь Люк почти кричал, кровь стучала у него в ушах.

— Ата еще слаба, но быстро поправляется. Она чувствует покалывание в руках и говорит, что у нее шатаются зубы. Лихорадки не было ни у кого. Это определенно не чума. Помощница кухарки уже почти на ногах.

— Кто-нибудь еще ослеп? — отрывисто спросил он.

— Нет, — едва слышно прошептала она.

— Черт бы тебя побрал, Розамунда! Если уж я не вижу, неужели ты не можешь, по крайней мере, говорить так, чтобы я слышал?

— Нет, никто не ослеп, — повторила она, на этот раз громче, — хотя у меня нет сообщений от соседей, которые тоже заболели. Если скажешь, я отправлю к ним кого-нибудь или поеду сама.

— Поезжай. — Он отвернулся. — Нет, постой. Пусть Грейс напишет письмо, а Брауни… кстати, он еще здесь?

— Да, конечно.

— Пусть Брауни отвезет это письмо доктору Дэвису в Королевский медицинский колледж в Лондоне. Пусть он приедет. — Люк явно хотел сказать что-то еще, но не смог. Слава Богу, Розамунда не пыталась прикоснуться к нему, успокоить. Он вполне бы мог нанести тяжкие телесные повреждения тому, кто рискнул бы это сделать… Вот только его не покидало ощущение, что все его кости превратились в желе.

— Я ухожу. Обещаю, мистер Браун отыщет доктора и доставит его сюда. А я привезу новости от соседей. — Ее голос раздавался уже издалека. Судя по звуку шагов, она как раз выходила из комнаты.