— Я вообще очень снисходителен и терпим. Герцог пристально осмотрел Алджернона с головы до ног и кашлянул, прочищая горло.

— Теперь я все понял. Ваше благородство не знает границ, сэр. — Его губы тронула слабая улыбка. Или Розамунде это показалось? Люк продолжил свою речь. — Теперь, когда знаю все, конечно же, я прикажу упаковать багаж миссис Берд и вышвырнуть ее вон из Эмберли, пока она не сломала жизнь кому-нибудь еще.

— А Сильвия?

Его светлость с высокомерной миной поднял одну бровь.

— Ах да, конечно. Ее сестра, разумеется, тоже виновата.

Сердце Розамунды сжали ледяные тиски страха. Ей очень хотелось облизать пересохшие губы, но она боялась, что тем самым выдаст свое волнение.

Алджернон опустил глаза, скрывая торжество.

— С вашего разрешения, ваша светлость, могу я сказать служанке, чтобы она начала укладывать вещи?

— Рози, — сказал герцог, — вы этого хотите?

— Идите к черту!

Люк Сент-Обин, восьмой герцог Хелстон, громко и с удовольствием расхохотался.

— Вот видите, — глупо ухмыльнулся Алджернон. — Под личиной пристойной женщины скрывается вульгарная простолюдинка!

Герцог надменно улыбнулся:

— Мистер Берд, мне жаль вас расстраивать, но, боюсь, я решил сам заняться воспитанием этой взбалмошной особы. Она уже нанесла ущерб нашей семье в прошлом, и я имею право на возмездие. — Сент-Обин быстрыми шагами пересек комнату и позвонил в колокольчик. — Полагаю, вы будете удовлетворены моим обещанием, поселить обеих сестер на затянутом паутиной чердаке. Там нет даже камина, и его обитатели страдают то от холода, то от жары. Как вы считаете, может быть, я должен их заставить еще и поработать на кухне?

Алджернон, сверх меры возбужденный, все же не позволил себе спорить и решил подольститься к герцогу.

— Конечно, ваша светлость, все будет так, как вы решите. Но мне бы не хотелось обременять вас такими неприятными заботами. Я думаю, что этот крест должен нести ближайший родственник…

— Больше ничего не говорите, — прервал его Люк и сделал знак проскользнувшему в комнату лакею. — Терпению каждого человека есть предел, и, боюсь, свое я уже израсходовал. Поэтому, если вы задержитесь еще хотя бы на минуту, результат вам может не понравиться.

По ошеломленному выражению лица Алджернона было ясно, что он полностью сбит с толку словами герцога. А Розамунда, едва только начавшая приходить в себя, подумала, что обоих джентльменов стоит пожалеть, причем неизвестно, кого больше.

И у нее не было никаких сомнений относительно приказа, отданного герцогом крепкому и мускулистому лакею с непроницаемой физиономией.

Глава 4

Вина, сущ. Состояние индивидуума, который, как известно, совершил опрометчивый поступок, в отличие от состояния того, кто заметал следы.

А. Бирс. Словарь Сатаны

Розамунда сидела среди разбросанных листков бумаги у секретера в непривычно больших апартаментах, в которые ее только что перевели. Экономка, крепкая здоровая корнуоллка, говорившая с сильным акцентом, настояла, чтобы она освободила свои покои, и в какой-то момент Розамунда решила, что ее сейчас препроводят на чердак. Оказалось, что нет. Просто ожидали новых гостей, для которых потребовалась ее прежняя комната. И Розамунда уже в который раз начала волноваться, не зная, приглашены ли на свадебные торжества члены ее семьи. Судьба не должна быть настолько жестока, и столкнуть их лицом к лицу.

Розамунда задумчиво посмотрела на букет цветов, собранный после обеда. Собственно говоря, букетик был так себе… выбирать было не из чего. Цветов в герцогском парке было не много. Очевидно, в последнее время этому не уделялось должного внимания. Но уже были наняты новые садовники, которые приступили к работе, Розамунда едва не присоединилась к одному из них, выпалывавшему сорняки вокруг флоксов и резеды, с большим трудом удержавшись от столь необдуманного поступка.

Она, если бы могла, проводила бы в парке целые дни, гуляя по пустынным аллеям, удивительно умиротворяющим. Тишину нарушало только жужжание шмелей. Ей часто вспоминался маленький ухоженный садик в Бартон-Коттедж. Только он приносил ее душе отдохновение и покой.

Но теперь Розамунда не была спокойна. Она вздрагивала от каждого звука, опасаясь, что ее обнаружат и заставят присоединиться к другим гостям. После вчерашней ужасной встречи с кузеном мужа ей пока удавалось избегать всех. А вспоминая о лорде Хелстоне, она начинала чувствовать себя преступницей.

Что он думает о ней? Наверное, считает развратной женщиной, рвущейся туда, где она никому не ровня, где ее могут только презирать. Она к тому же не стала защищаться — боялась, что ей не поверят. Теперь его светлость скорее всего не испытывает к ней ничего, кроме отвращения. Интересно, почему же он сразу не выставил ее из замка?

И почему поцеловал? Наверняка, только чтобы отвлечь от тревожных мыслей. И, надо признать, добился своего.

Розамунда несчетное число раз вспоминала этот поцелуй, и в конце концов ей стало казаться, что она все придумала. Она снова и снова представляла потемневшие от страсти глаза герцога, нежность губ, тепло тела. Руки он держал за спиной, давая ей возможность в любой момент отстраниться.

Сердце Розамунды снова гулко заколотилось. Опустив глаза, она заметила, что ее пальцы дрожат, и чернила с пера капают на бумагу. Что это с ней? Она же не собиралась писать письмо отцу с просьбой выслать за ней экипаж. Она никогда и ни к кому не обращалась с просьбами — характер не позволял. Лучше уж с голоду умереть, чем изменить самой себе.

К тому же ехидный подленький голосок где-то в глубине сознания подсказывал, что если получит отказ, то будет знать точно и окончательно, что все потеряно, и вернуться домой не удастся никогда. Не знать — лучше. В неведении таится элемент надежды.

Когда жизнь с мужем казалась не такой уж невыносимой, Розамунда любила представлять себе, что только ее собственная гордость мешает примирению с отцом. Но на самом деле все было гораздо сложнее. Нельзя было забывать и о гордости отца. Разрушить горы, вставшие между ней и отцом, было непросто.

Вниманием Розамунды завладел муравей, выползший на лепесток одного из цветков. Сладкий аромат витал в воздухе. Розмарин, обозначающий воспоминания, шиповник, символизирующий единство удовольствия и боли, бархатцы — знак горя и отчаяния. Букет дополняли эпигеи — знак упорства, и пурпурный гиацинт — воплощение печали. Если вдуматься, смысл букета был ужасен, но цветы очень красивы, особенно в лучах заходящего солнца, льющихся из окна. Собственно говоря, все последние дни были именно такими — одновременно чудесными и кошмарными.

Раздался тихий стук, и в комнату проскользнула Сильвия.

— Роза, ты еще не готова? Вот-вот позвонят к обеду!

— Нет, моя дорогая. — Розамунде никогда не удавалось убедительно лгать. — Я попрошу извинить меня…

— Опять? — Сильвия взяла старую, отделанную серебром щетку для волос, принадлежавшую еще их матери, и начала приводить в порядок локоны Розамунды. — Герцогиня сказала, что пошлет за лекарем, если ты до вечера не почувствуешь себя лучше.

Сестра не ответила, и Сильвия продолжила сооружение сложной прически, которую украшала мелкими цветами из букета.

— У тебя не болит голова?

— Пожалуй, нет. — Розамунда задумчиво повертела в руке цветок, упавший у Сильвии. — Его светлость разговаривал с тобой?

— Нет. — Сильвия сделала паузу. — Тебе не кажется, что он какой-то странный? Некоторые дамы из числа гостей предупреждали меня, что от него следует держаться подальше. Они сказали, что он получил свое прозвище — лорд Огонь-и-Лед, — потому что известен в обществе как повеса с непредсказуемым темпераментом. Подруга Аги тайком флиртует с ним.

— А он с ней? — спросила Розамунда, не слишком, впрочем, уверенная, что ей хочется знать ответ.

— Думаю, не только флиртует. Видела бы ты, как он на нее смотрит!

Розамунда даже себе не смогла бы объяснить, что раздосадовало ее больше: сама новость или тот факт, что эта новость весьма чувствительно задела ее гордость.

— Говорят, он даже убил кого-то, — громким шепотом сообщила Сильвия.

— Не стоит повторять глупости! Ты же знаешь, как возникают слухи. Этот человек служил в королевском флоте. Возможно, он и повинен в чьей-то смерти, сражаясь с французами, но я сомневаюсь, что он мог быть способен на такое здесь, в Англии. Надо же, лорд Огонь-и-Лед! — усмехнулась Розамунда.

— Все равно я его боюсь. Он совсем не похож на… Розамунда тяжело вздохнула.

— Да, ты права, он совершенно не похож на своего брата.

Сильвия бросила цветок на стол.

— Это несправедливо! Ты заставляешь меня общаться с гостями в одиночестве, хотя это была твоя идея — принять приглашение герцогини.

— Тебе здесь плохо?

— Хуже, чем ты можешь представить. Дамы глазеют на меня и перешептываются. А джентльмены просто зевают и иногда улыбаются, — она опустила глаза, — знаешь, как-то многозначительно…

— Мне очень жаль, Сильвия. Я надеялась, что мое прошлое не будет причиной твоих мучений. Свадьба состоится на следующей неделе, потом все уедут. А мы останемся и сможем спокойно подумать о будущем. И кстати, нам обеим вовсе не обязательно спускаться к обеду.

Розамунда повернулась на табурете и обняла сестру, впрочем, не до конца понимая, кто кого утешает. Бальзам сестринской любви был единственным, что поддерживало Розамунду все годы замужества.

Сильвия обрадованно затараторила:

— Вот и прекрасно. Я бы не вынесла еще одной встречи сегодня с Аги Фелпс и ее, подругами.

Розамунда убрала черную прядь, упавшую на лицо Сильвии. Густые прямые волосы сестёр трудно поддавались завивке, поэтому в прическах обеих напрочь отсутствовали кокетливые завитки.