— Как вы смеете угрожать мне насилием?

— Угрожаю? Нет. Скорее, предупреждаю. Насилие? Ни в коем случае.

— Я буду сопротивляться до последнего вздоха! — крикнула она.

Он еще сильнее сжал ее, подумав, что в конце концов может потерять самообладание.

— Вам понравится умереть в моих объятиях, Николь, — вкрадчивым тоном произнес он. — Я постараюсь.

— Отпустите меня немедленно, черт бы вас побрал!

Пришлось отпустить. Иначе он потерял бы над собой контроль. Тело его бурно протестовало, и он отвернулся от нее, глубоко втянув воздух.

— Заключим перемирие?

Она рассмеялась.

— Ни за что!

Он заглянул ей в глаза и увидел в них ненависть.

— Значит, теперь вы меня ненавидите, да?

— О да, — бросила она. — Я любила вас какое-то мгновение.

Он замер. Его поразило, что она любила его. Многие женщины в него влюблялись, но это его нисколько не волновало. Однако сейчас он почувствовал укол совести.

— Любовь не может так быстро превратиться в ненависть, Николь, — сказал он. Их губы были совсем близко. — Не проверить ли нам, как сильно вы меня ненавидите?

Он и сам не знал, почему для него так важно доказать ей, что она ошибается.

— Зачем проверять? — сказала она, вдруг задохнувшись. Ее взгляд упал на его губы. — Это бессмысленно.

Он никак не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее именно сейчас. Когда их тела прижимались друг к другу, когда он был возбужден ее женственностью, когда она осмелилась заявить, что ненавидит его.

— Полагаю, вы хотите меня гораздо сильнее, чем ненавидите, — прошептал он.

Она хотела возразить, но он накрыл ее губы своими, не дав ей произнести ни слова.

Она всеми силами старалась вырваться от него, но он не отрывался от ее губ, буквально терзая их, и готов был растерзать ее всю.

Он так и думал: она будет сопротивляться до конца.

Когда он переместил губы на ее шею, где его поцелуи оставляли красные полукруглые отметины, она заговорила:

— А как же ваша бесценная Элизабет?

Он замер.

— А что Элизабет?

— Вы даже не делаете вид, что верны вашей нареченной!

— Значит, вы занимались дома рукоделием, — сказал он, подняв голову, чтобы взглянуть на нее. В ее глазах он увидел полыхающее пламя, и ему захотелось превратить его в страсть — страсть к нему. — Это из-за нее весь сыр-бор?

— Ведь вы практически женаты, — прошипела Николь. — Но продолжаете волочиться за другими! Отпустите же меня!

Благородство не позволило ему взять ее силой, и он отпустил ее. Она вскрикнула и попыталась его ударить.

Он обхватил ее за талию, прижал ее руки к бокам и, снова изумившись ее бешенству, почувствовал еще большее возбуждение. Она извивалась в его руках, пока он не сжал ее сильнее.

— Прекратите, — бросил он и встряхнул ее.

Она задыхалась. Теперь он был прижат к ней сзади, ощущая под руками груди, пышные и тяжелые. Она перестала вырываться и втягивала в себя воздух большими глотками. Герцог слегка расслабился, проклиная свою неуемную похоть.

— Я больше не буду вас бить, — сказала она хрипло. — Только отпустите меня.

— Зачем? — Он дышал ей в шею. — Вряд ли я вас смущаю, Николь. Или все же смущаю?

Она стояла неподвижно, и он знал, что она ощущает, как его плоть пульсирует рядом с ее ягодицами. Ему хотелось видеть ее глаза, ее реакцию. Он чувствовал, что она дрожит в его руках.

— Меня вы не смущаете, — сказала она наконец. — Разве что себя самого.

Он отпустил ее.

— Согласен. Но в эту игру играют вдвоем. Не явись вы сюда, ничего бы не произошло.

— Вы человек, лишенный морали, готовы на все, лишь бы получить желаемое.

Он возмутился:

— Неправда. Я вам сказал, чтобы вы здесь больше не появлялись. Зачем в таком случае вы приехали, если не за тем, что я могу вам дать?

Николь густо покраснела.

— Как вы самонадеянны! Я приехала сказать, что думаю о вас теперь, когда мне известна правда!

Он подбоченился и насмешливо скривил губы.

— Правда? Ах да, Элизабет.

— Вы, по сути женатый человек, стали волочиться за мной, уверенный в том, что я замужняя женщина, лишенная нравственности! Порядочные люди так не поступают.

Сознание вины кольнуло герцога, однако он не собирался это обсуждать. Никто не смел упрекать его в недостойном поведении. А вот она посмела.

— Вы решили, что я проявляю к вам интерес холостого мужчины, который ухаживает за барышней? — Голос у него звучал насмешливо, жестко, жестоко.

Она покраснела.

— Я не думала, что вы собираетесь сделать меня своей любовницей.

— А я не предполагал, что вы девственница.

Она задохнулась.

Он сам не верил тому, что сказал.

— Вы очень жестоки!

— Вы довели меня до этого! — И он добавил хриплым голосом: — Вы здесь нежеланный гость, леди Шелтон, и больше не приезжайте сюда.

— Не приеду, ваша светлость. Разве что для того, чтобы вручить вам и вашей невесте свадебный подарок.

— Значит, у тигрицы есть не только когти. Но если вы намерены вмешаться в мои отношения с Элизабет, советую хорошенько подумать.

— Не беспокойтесь, у меня нет ни малейшего намерения огорчать вашу бесценную Элизабет!

И, круто повернувшись, Николь побежала к своему жеребцу.

Глава 5

Его любимый волкодав по кличке Борзой с надеждой смотрел на него. Стоя перед высоким, от пола до потолка, зеркалом рядом с комодом из красного китайского лака, герцог поправил шелковый галстук, бесстрастно глядя на свое отражение. Когда он повернулся и камердинер Рейнард подал ему вечерний фрак, Борзой восторженно забил хвостом.

Герцог пробормотал:

— Я иду ужинать, Малыш, ты уж извини меня.

Борзой вздохнул и положил голову на свои мощные лапы, обреченный провести вечер перед камином.

— Вы прекрасно выглядите, ваша светлость, — с восторгом произнес Рейнард.

Герцог кивнул в знак благодарности.

— Можете идти, Рейнард, я сейчас спущусь.

Он отвернулся от своего отражения, подошел к сервировочному столику и налил себе чашку чая, заваренного специально для него.

Следовало отказаться от приглашения Шелтона. Но герцог не сделал этого.

Прошла неделя с тех пор, как Николь Шелтон примчалась к нему, а потом после перепалки умчалась прочь. Достаточно было вспомнить об этом, как чресла у него начинали мучительно ныть. Именно поэтому он и не отказался от приглашения Шелтона.

Что же с ним происходит? Или это неутоленная похоть? Никогда еще женщина не занимала его мыслей. Все его связи носили исключительно сексуальный характер, и он тут же забывал о них. Он пытался изгнать Николь из своих мыслей. Рассердившись, герцог глотнул чаю с экзотическим ароматом, после чего швырнул чашку, блюдце и все остальное в огонь. Фарфор треснул, и Борзой с любопытством уставился на хозяина.

Напряжение спало, но изгнать из мыслей Николь Шелтон не удалось. Он по-прежнему испытывал потрясение всякий раз, когда воображение рисовало ему девушку такой, какой он видел ее в последний раз, верхом на мощном горячем жеребце, в мужских бриджах. Она ударила его хлыстом, во что он никак не мог поверить, и это еще больше его возбудило.

Герцог спустился вниз. Он не мог отказаться от приглашения Шелтона, да и не хотел. Он провел рукой по густым волосам с выгоревшими от солнца прядями. Он играет с огнем, и этот огонь — Николь Шелтон.

Всю неделю он занимался ремонтом Чапмен-Холла. Вставал раньше обычного, ложился позднее, не давая себе ни минуты покоя. Но образ Николь неотступно преследовал его.

Всю свою жизнь герцог жил достойно. Не обесчестил ни одну девушку. Укладывал в постель лишь особ с весьма сомнительной нравственностью. Но теперь ему угрожала опасность. Николь была девственницей, а герцога к ней неудержимо влекло.


Николь, нежась в постели, читала эссе американки Аманды Уиллисон, где речь шла о необходимости реформы образования и одежды для девушек. В дверь постучали, вошла мать Николь, и девушка отложила книгу.

Графиня вернулась домой накануне. Николь это не удивило. Джейн никогда не разлучалась с мужем надолго и, не будь Регина на выданье, ни за что не поехала бы в Лондон. Регина осталась в их особняке на площади Тэвисток под присмотром вдовы — леди Бет Хендерсон. Джейн собиралась вернуться в Лондон на другой день, а граф намеревался присоединиться к ней несколькими днями позже.

— Ты еще не одета? — удивилась Джейн.

— Прошу прощения, я так увлеклась чтением, что забыла о времени. Наш гость уже приехал?

— Нет, он опаздывает. Я позову Энни, чтобы помогла тебе привести себя в порядок.

Мать позвонила горничной, а Николь выскользнула из постели и наугад вынула из гардероба какое-то платье. Джейн вернулась. Это была маленькая, стройная платиновая блондинка, поразительно красивая в свои сорок с небольшим и обладавшая прирожденной элегантностью. Увидев бледно-синее платье, которое дочь сняла с вешалки, она нахмурилась.

— Оно тебе не идет, дорогая.

Николь пожала плечами.

— Но кого все-таки мы ждем к обеду, мама, и почему такая суматоха? Кухарка с ног сбилась, как будто к нам пожалует особа королевской крови.

— Герцога Клейборо, — ответила Джейн. — Почему бы тебе не надеть желтое? Или зеленое?

Николь замерла. Уж не ослышалась ли она?

— Герцога Клейборо?

— Да. Так ты наденешь желтое? Я, пожалуй, спущусь вниз. Он может приехать в любую минуту.

Николь кивнула, не слыша ни слова. Дверь закрылась, и девушка уставилась на нее. Потом испустила неистовый крик отчаяния.

Как он посмел приехать сюда? Сюда! Это уж слишком, она этого не потерпит! Не потерпит!