Это было бы благородно с его стороны. И хотя сама по себе идея претила ему, герцог решил от нее не отказываться.

Весь следующий день был занят деловыми встречами. И в Стаффорд герцог вернулся рано утром, надеясь повидаться с Элизабет. Маркиз Стаффорд сказал, что она уже проснулась и очень хочет видеть герцога. Судя по виду маркиза, Элизабет не стало лучше. Глаза у него были красные, видимо, он плохо спал, лицо осунулось. Когда выяснилось, что Элизабет тяжело больна, он постарел на двадцать лет. Хейдриан обменялся с ним парой любезных слов, после чего дворецкий проводил его наверх.

Он остановился в дверях ее гостиной, жестом велев дворецкому уйти. Элизабет, казалось, спала. Она полулежала в большом кресле, укрытая тяжелым одеялом из ангорской шерсти фиолетового цвета, и казалась совсем маленькой и хрупкой. Сердце у него болезненно сжалось. Она еще больше похудела, бледность покрывала ее лицо, и герцога охватил страх.

Элизабет открыла глаза. Герцог быстро подошел к ней, изобразив радостную улыбку. Она тоже улыбнулась.

— Хейдриан.

Она произнесла его имя с любовью и была счастлива, что видит его.

— Здравствуйте, Элизабет. Я не хотел вас будить. — Он придвинул оттоманку к ее креслу и сел.

— Хорошо, что вы пришли, — едва слышно произнесла Элизабет.

— Вам лучше?

Она отвела глаза.

— Немножко.

Он понял, что это ложь. А Элизабет никогда не лгала. Герцог похолодел. Он взял ее за руку.

— Хотите, расскажу вам об охоте?

Она кивнула.

Несколько минут он забавлял ее описанием охоты, и когда рассказывал, как брал наиболее трудные препятствия, ее глаза сияли. Выслушав его, Элизабет улыбнулась.

— Очень интересно. Как я рада, что вы пришли, Хейдриан.

Держа ее за руку, глядя в ее обожающие глаза, он ругал себя за то, что вел себя по отношению к ней непорядочно. Его долг — хранить ей верность. Он непременно найдет Николь мужа.

— Хейдриан, что вы будете делать, если я… если я умру?

Хейдриан похолодел.

— Вы не умрете.

Он боялся взглянуть правде в лицо.

Глаза ее наполнились слезами.

— Боюсь, вы ошибаетесь.

Он схватил ее за руку.

— Выбросьте это из головы!

Она заморгала и отвернулась.

— Я не хочу, чтобы вы горевали, — произнесла Элизабет. — Хочу, чтобы вы были счастливы. Вы молоды, сильны, вы и так слишком долго ждали.

— Элизабет, — запротестовал он. Лицо его покрылось мертвенной бледностью.

Ее глаза наполнились слезами.

— Я знаю, что вы не счастливы по-настоящему, Хейдриан, и всегда это знала, с самого детства.

Он не мог произнести ни слова.

— Мне так хотелось дать вам счастье. Но я не смогу.

Он взял ее руки в свои.

— Вам нужен сын. Нужна семья. — Она заплакала навзрыд. — Я хотела подарить вам сына, но судьба распорядилась иначе.

— Я не хочу этого слушать, Элизабет, — проговорил он. — Вы молоды. В июне мы обвенчаемся, и вы подарите мне сына. — Он погладил ее по волосам. — И мы будем счастливы.

— Я не хочу умирать. Я вас очень люблю. Ах, Хейдриан! Это несправедливо!

Он был потрясен. Ему оставалось лишь утешать ее, как дитя. Теперь он понял, почему у маркиза красные глаза. Не от того, что он мало спит, а от того, что он много плачет.

— Вам нужно поспать, — сказал он, видя, как сильно она побледнела. — Я приеду попозже, к вечеру, но если вы будете спать, не стану будить, только посмотрю на вас.

Она закрыла глаза и прижалась к нему. Герцог осторожно высвободил руку и встал, его била дрожь. Надо немедленно пригласить врача. Он повернулся, чтобы уйти, потом вернулся и склонился над ней. Казалось, она спит. Он коснулся ее лба, лоб был сухой и холодный.

— Элизабет, — прошептал он. — Вы так много значите для меня.

Он коснулся губами ее губ и направился к дверям. Затем повернулся и снова посмотрел на нее. Элизабет улыбалась.

Глава 17

Вестником дурных новостей оказалась Регина.

Вечером в воскресенье Николь вернулась вместе с родителями и сестрой на Тэвисток-сквер. Ей не терпелось побыстрее уехать из Мэддингтона. После лисьей охоты она ни разу не видела Хейдриана — точнее, после неприятного разговора в вестибюле с ее родителями и вдовствующей герцогиней, когда они вернулись с ручья грязные и мокрые. Когда мать отвела ее наверх, она не знала, что ее ждет. Она никак не ожидала, что Хейдриан сразу же уедет из Мэддингтона. Но он уехал. Не успела она переодеться, как услышала какой-то шум на дворе. Бросилась к окну, выходившему на двор, и увидела, что он садится в черную лакированную карету Клейборо. Дюжина всадников в ливреях ждала, когда карета тронется, выстроившись парами, словно солдаты в строю, позади кареты. Прежде чем сесть в карету, герцог вдруг оглянулся — словно почувствовал на себе ее взгляд, однако не увидел ее, и мгновение спустя он и его великолепная свита исчезли.

Вернувшись в Лондон, Николь изо всех сил старалась не думать о герцоге и их последней встрече, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала себя униженной. Он вел себя так, словно не считал ее леди. И в какой-то мере был прав. Леди не появляются на маскараде без сопровождения, в скандальном костюме цыганки, не бросают в последний момент жениха, не ездят верхом в брюках. И уж конечно, не позволяют мужчине, даже мужу, прикасаться к себе так, как позволила она Хейдриану. Будь она такой, как Элизабет, герцог не позволил бы себе ничего подобного.

Будь Элизабет похожа на свою кузину Стейси, Николь не испытывала бы угрызений совести. Но Элизабет была доброй и славной, одной из немногих в Лондоне, кто старался вернуть Николь в общество.

Тут в комнату, запыхавшись, вбежала Регина.

— Что случилось? — спросила Николь.

— Элизабет Мартиндейл, — выдохнула Регина. — В конце недели ей стало хуже! Она не встает с постели, и врачи говорят, что она тает!

Николь уставилась на сестру. Краска сбежала с ее лица.

— Тает?

Регина кивнула.

— Что ты хочешь сказать? Как это — тает?

— Не знаю! — закричала Регина. — Врачи говорят, что она тает! Наверное, это значит, что она умирает!

Потрясенная, Николь опустилась на стул.

— Умирает?!

Регина тоже села. Сестры смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова.

— Я этому не верю, — проговорила наконец Николь. — Элизабет моложе нас с тобой! Такие молодые не умирают.

Губы Регины задрожали, глаза наполнились слезами.

— Я тоже не могу в это поверить, — сказала она. — Может быть, это неправда.

— Конечно, неправда! — с облегчением воскликнула Николь. — Это чудовищная шутка, сплетников у нас хоть отбавляй.

— Пожалуй, ты права, — сказала Регина, немного успокоившись. — Наверное, у нее грипп в тяжелой форме, вот и все.

Николь кивнула, но потрясение, испытанное ею, оставило в душе неизгладимый след.


Николь все еще была в растерянности от горестной вести, когда час спустя карета Драгморов остановилась у дома Стаффорда. Сплетни — вещь ужасная, однако дыма без огня не бывает. Полагая, что Элизабет просто заболела, Николь решила навестить девушку, которая была к ней столь добра. Кучер помог Николь выйти из кареты, дворецкий проводил ее в вестибюль.

Николь отдала ему свою визитную карточку, объяснив, что хочет проведать леди Элизабет и выразить ей свои наилучшие пожелания, если это возможно. В одной руке, затянутой в перчатку, она держала красиво завернутую коробку с шоколадными конфетами, которые купила по дороге, на Оксфорд-стрит.

Дворецкий посмотрел ее карточку, но не успел открыть рот, как раздался мужской голос:

— Элизабет не принимает!

Николь круто обернулась и увидела, что к ней направляется герцог Клейборо и что лицо у него прямо-таки почернело. Он был в одной рубашке с закатанными рукавами; на нем не было даже жилета. Его брюки, обычно тщательно отглаженные, были мяты. Его темные глаза горели. Под глазами — темные круги от недосыпания и тревоги. Волосы, всегда слишком длинные, казались еще длиннее и не причесаны. Не сводя с Николь сердитого взгляда, он обратился к дворецкому:

— Можете идти, Уильям.

Тот исчез.

Николь не ожидала увидеть его здесь, и его бешенство тоже застало ее врасплох. Инстинктивно она отступила на шаг, но он подошел к ней и схватил за руку.

— Что вы здесь ищете, черт побери?

— Я пришла повидать Элизабет. Я слышала, что…

— Вы пришли повидать Элизабет? Зачем? Чтобы увидеть, в каком она состоянии?

Она попыталась высвободиться, но он не отпускал.

— Отпустите меня! Прошу вас!

Он грубо встряхнул ее, привлек к себе так, что ее лицо оказалось рядом с его.

— Вы имеете наглость думать, что, если она умрет, я на вас женюсь?

На мгновение Николь лишилась дара речи. Потом вырвала руку.

— Как вам пришло такое в голову?! — воскликнула она.

— Зачем тогда вы пришли? — В его голосе звучало страдание. — Вас здесь никто не ждет!

Николь вздернула подбородок, но в глазах ее блестели слезы.

— Вы достойны лишь презрения! Я пришла навестить Элизабет, выразить ей сочувствие.

— Сочувствие? — Он рассмеялся. — Вы просто притворяетесь.

— Она всегда была ко мне добра, — промолвила Николь, — в то время как все в Лондоне, включая и присутствующих здесь, только грубили мне и оскорбляли!

— Трудно поверить, что вы пришли сюда из добрых побуждений.

— Думайте что хотите, — сказала Николь. — Если Элизабет не принимает, не будете ли вы добры передать ей мой подарок и мое сочувствие, а также наилучшие пожелания?

Она протянула ему коробку, но он не взял ее. И Николь быстро поставила коробку на стул. Потом резко, прежде чем он успел заметить, как ей больно, повернулась к нему спиной и пошла к двери.