Он не знал, как залечить рану, которую нанес. Он только понимал, что ему хочется как-то поправить дело. Только сейчас он не мог заниматься этим. Пока прошлое его не разъяснится окончательно, нельзя и подступаться к будущему.

Кэтрин медленно подошла к окну. Посмотрев на улицу, сказала:

– Я знаю, насколько трудным для тебя будет этот разговор. К сожалению, я не могу сделать его легче.

Доминик сделал шаг к жене, но плечи ее тут же напряженно выпрямились, и он понял, что не стоит подходить.

– Ты помогаешь мне уже тем, что ты здесь, – проговорил он негромко. – Для меня очень много значит то, что ты поехала со мной. Я ведь понимаю, что ты до сих пор обижаешься и сердишься на меня из-за моих достойных осуждения проступков.

Кэтрин обернулась и с удивлением посмотрела на мужа. Неужели он способен думать о ее чувствах?

– Доминик… – начала она, но тут дверь отворилась, и в гостиную вошла Ларисса Мэллори. По тому, как чопорно она держалась, было ясно, что она догадывается о цели визита. И конечно же, визит этот ее совсем не радовал.

Доминик подошел к матери, чтобы поцеловать ей руку, но Ларисса отступила от него, давая понять, что это ни к чему. Пристально взглянув на сына, она заявила:

– Я не ждала вас. Следовало сообщить мне письмом, что вы собираетесь заехать.

– Разве так уж необычно, что сын заехал повидать мать? – спросил Доминик.

Ларисса прищурилась:

– Разумеется, визит к матери – дело обычное. Однако все же лучше сообщать мне о приезде заранее, чтобы я могла подготовиться.

– И что именно нужно готовить?! – рявкнул Доминик, потеряв самообладание. – Новую порцию лжи и отговорок?

Кэтрин шагнула к мужу и схватила его за руку. Он тихо вздохнул и тут же успокоился.

– Ларисса, Доминик, – проговорила Кэтрин в надежде погасить разгорающуюся ссору. – Зачем ссориться и портить отношения? Но решить проблему, которая привела нас сюда, необходимо. – Она пристально посмотрела на свекровь: – Вы, конечно, догадались, зачем мы приехали?

Ларисса утвердительно кивнула:

– Чтобы разворошить прошлое, которое лучше не трогать.

Доминик засмеялся неприятным смехом.

– Раньше ты даже не соглашалась признать, что прошлое, которое не стоит ворошить, вообще существует! Все-таки прогресс.

Кэтрин хотела что-то сказать, но Ларисса вновь заговорила:

– Тебе не следовало приезжать сюда, Доминик. И не следовало раскапывать историю, ради которой ты отнял Лэнсинг-Сквер у своего брата.

– Тебе прекрасно известно, зачем мне это поместье, – с угрозой в голосе заявил Доминик. – Я хочу знать, кто мой отец.

Его мать чуть побледнела от столь прямого заявления.

– Я родила тебя, будучи замужем за Харрисоном Мэллори. В глазах закона ты его сын.

Доминик поморщился:

– А в глазах Бога чей я сын? И в моих собственных глазах? Или для тебя важна только буква закона, мама?

– Для меня важно защитить тех, кого я люблю! – выкрикнула она в ответ.

– Кого же ты любишь? Харрисона Мэллори? Но он презирал тебя, дурно обращался с тобой. Коулдена? Но Коулден – копия своего папаши. Почему ты хочешь защитить их от меня?

Ларисса колебалась. Наконец подняла глаза на сына и внимательно посмотрела на него. Какое-то мгновение ему казалось, что мать сейчас даст ответ, который он так стремился получить. Но она отвела глаза.

– Оставь свои поиски, Доминик. Будет лучше, если прошлое останется тайной.

Он прикрыл глаза, пытаясь подавить гнев и разочарование, которые душили его.

– Для кого будет лучше? – спросил он, когда дар речи вернулся к нему. – Я не могу жить с прошлым, которое осталось тайной. Я не успокоюсь, пока не получу ответ на один вопрос. Только один, но никто, кроме тебя, не может ответить на него. Даю тебе последнюю возможность ответить. Кто мой настоящий отец?

Только тихое «ах», вырвавшееся у Кэтрин, нарушило воцарившуюся тишину. Доминик молча ждал ответа. Ларисса снова посмотрела на сына. Руки ее так дрожали, что Доминику даже стало жалко мать. Вероятно, для нее жизнь с Харрисоном Мэллори была адом. Верно, очень она была несчастна, если рискнула искать утешения в объятиях другого мужчины.

– Если ты узнаешь его имя, душевного покоя это тебе не принесет, – прошептала она. – А ему принесет только новые страдания. Сейчас мы с ним совсем не те, что были тридцать лет назад. Разыскивать его сейчас – только разбить ему сердце. Хотя Харрисон Мэллори уже не может причинить ему зла, это вовсе не значит, что розыски твои не могут стать причиной большой беды. – Ларисса тяжко вздохнула. – Прости меня, Доминик. Ты напрасно проделал такой долгий путь, надеясь получить ответ, который я никогда не смогу тебе дать.

Кэтрин выпустила руку мужа и шагнула к свекрови. Он увидел, как глаза его жены вспыхнули.

– Неужели вы хотите сказать, что так никогда и не откроете Доминику правды? Как вы можете так мучить его неизвестностью? Неужели вы его совсем не любите?

Лариссу передернуло. Кровь бросилась ей в лицо, и она, обращаясь к Кэтрин, заявила:

– Ты вообще ничего не знаешь об этой истории. И тебя это не касается. Вынуждена просить тебя не заговаривать больше на подобные темы.

Доминик вздернул подбородок:

– Кэтрин – моя жена. И потому мое прошлое ее очень даже касается.

– Доминик, не надо. – Кэтрин коснулась его руки. – Все разгорячились и…

Он перебил ее:

– Нет, надо. Моя мать не имеет никакого права так пренебрегать нами. Ты всего лишь пытаешься помочь мне, а я всего лишь пытаюсь получить сведения, знать которые, по моему мнению, имею полное право.

– Сведения, которые она не станет разглашать, – не настолько она глупа, – раздался чей-то голос.

Все обернулись. В дверях, скрестив руки на груди и самодовольно усмехаясь, стоял Коулден. Доминик невольно сжал кулаки. Разговор и так получался не из приятных, а теперь обещал стать просто отвратительным.

Кэтрин молча смотрела на человека, за которого не так давно собиралась выйти замуж, и гнев переполнял ей сердце. Неделю назад она слишком была потрясена открывшейся правдой, чтобы должным образом осознать предательство Коулдена. Но с тех пор у нее было довольно времени, чтобы оценить, что сделал этот человек. И гнев, обуревавший ее, грозил вырваться наружу. Да как он смеет вмешиваться в их разговор?! Как смеет улыбаться так самодовольно?!

Коул засмеялся, и Кэтрин передернуло от его смеха.

– Отправляйся домой, Доминик. Ищи своего отца, которого ты никогда не найдешь. Мой отец не любил тебя, и твоему настоящему отцу ты тоже не нужен. Придется тебе жить так, бастард.

Ларисса пристально взглянула на старшего сына:

– Коулден, перестань! Довольно!

Кэтрин в изумлении уставилась на свекровь. И это все, что она собирается сказать своему старшему сыну? Ярость охватила ее. Она уже ненавидела Коулдена за то зло, которое он причинил ей и ее мужу. Сколько раз он, должно быть, попрекал младшего брата его происхождением! И он нарочно не подпускал его к Лэнсинг-Скверу, пока обстоятельства не вынудили его пойти на сделку. Это из-за него в уголках рта у Доминика залегли горькие складки.

– Да как ты смеешь?! – услышала вдруг Кэтрин свой собственный голос, хотя и негромкий, но в тишине гостиной прозвучавший как гром. – Как ты смеешь так разговаривать с Домиником?!

Коул вздрогнул – как если бы только сейчас заметил ее присутствие. И сразу же самодовольное выражение исчезло с его лица, сменившись улыбкой фальшивого участия. Кэтрин едва устояла на ногах, только сейчас она до конца поняла, насколько ошибалась в этом человеке.

Всю свою жизнь Кэтрин боялась, что любовь ослепит ее, и она не будет видеть ни недостатков своего мужа, ни его предательства. Потому-то она и приняла решение устроить свою супружескую жизнь так, чтобы в ней не было места ни страсти, ни любви.

Но по иронии судьбы она выбрала себе в мужья человека, хуже которого и сыскать было бы трудно. Она все-таки была ослеплена, но вовсе не любовью, а маской, которую носил Коулден. Маской, обещавшей покой и надежность.

Но надежным оказался как раз Доминик. Он был ей опорой с того самого момента, как они произнесли супружеские обеты перед алтарем. Да, он обманывал ее, но ни разу не попытался играть на струнах ее сердца. Или использовать в своих целях ее страхи.

Мысль эта поразила ее. Она перевела взгляд на мужа. Тут Коул наконец взял себя в руки и шагнул вперед:

– Кэтрин, прости меня. Прости за то, что я обманывал тебя, и за то, что навязал тебе своего брата. Если бы все можно было исправить, отменить…

Кэтрин расправила плечи и взяла мужа под руку.

– Если бы все можно было отменить, я ничего не стала бы менять, – заявила она. – Каждый божий день я благодарю судьбу за то, что тебе не удалось, как ты выражаешься, навязаться на мою шею. Потому что здесь только один бастард – это ты. А Доминик просто стал жертвой своего семейства, которое скрывает от него правду. – Она бросила на Коула уничтожающий взгляд, а потом и на Лариссу.

Когда Кэтрин перевела взгляд на Доминика, то увидела, что муж потрясен, что в глазах его ясно читаются и благодарность, и нежность.

Но все-таки не любовь.

Он смерил брата и мать презрительным взглядом.

– Мне следовало знать, что мира в этом доме не найти. Я никогда не знал здесь мира. Больше я никогда сюда не приеду. А ты, Коулден, наслаждайся тем, что ты сумел захватить ложью и предательством. И пожинай, что посеял. – Немного помедлив, Доминик продолжал: – Потому как больше я тебя никогда выручать не стану. А ты, мама, – выражение его лица чуть смягчилось, когда он обратился к матери, – храни свои тайны. Я не понимаю, почему ты так упорствуешь, но поступай как знаешь. Судя по всему, ты даже вида моего не переносишь, поэтому я никогда больше не стану тебя тревожить. Теперь моя семья – одна только Джулия. – Он улыбнулся Кэтрин и добавил: – И моя жена.