Дрессер взял ее за руку, и у Джорджии не хватило сил воспротивиться.

– Когда в права наследства вступил новый лорд Мейберри, свекрови пришлось покинуть замок. Еще одна рана – несравнимая с потерей сына, – но все же рана. Она поселилась в Четемхеме и употребила все оставшиеся силы на то, чтобы уведомить весь мир о моем распутстве и вероломстве. Она даже писала мне гневные письма, но я не поддержала переписку. Нет, я не отсылала письма назад – это причинило бы ей лишнюю боль, – просто не отвечала, и все.

– Вы потрясающая женщина, Джорджия Мейберри.

– Скорее потрясающе невезучая. Не знаю, приложила ли свекровь к этому руку, однако истории обо мне расцвели бесстыдными подробностями – якобы я не только увлекла бедного ее сына на путь порока, но и сделала Ванса своим любовником, а потом подговорила его избавиться от моего мужа. – Ей пришлось умолкнуть, чтобы собраться с силами. – Я всерьез подозреваю, что под конец жизни она повредилась умом, – продолжила она, – потому что каждому приезжавшему с визитом она считала своим долгом поведать, что видела письмо Ванса. Якобы он писал, что я соблазнила его, подговорила убить мужа, пообещав, что, когда стану свободной, убегу с ним, прихватив фамильные драгоценности семьи Мейберри. Да, это было бы смешно, если бы столь многие в эту чушь свято не уверовали. Все это происходило в декабре. Я надеялась, что со смертью свекрови утихнут и слухи, но сегодня вечером они возродились с новой силой.

– Откуда вы это взяли?

– Мне сказали, что некто из присутствующих располагает этим письмом и угрожает публично его предъявить. Это вполне объясняет все возрастающую холодность гостей ко мне. Но кому могло понадобиться распространять столь вопиющую ложь? Кто и за что может так ненавидеть меня? – Когда Дрессер ободряюще сжал ее руку, Джорджия поняла, что неосознанно прильнула к нему, надеясь найти защиту. – Как это несправедливо, как подло, как ничтожно!

– К тому же это наглая клевета. Вы уверены, Джорджия, что вам все это не померещилось?

– Портерхаус, благослови его Бог, напрямик сказал мне об этом.

– Достойное поведение.

– Но все равно я не понимаю: за что? И зачем? Чего неведомый клеветник надеется таким образом достичь?

– Свергнуть леди Мей с пьедестала. Чистейшей воды зависть, как мне кажется. И вернее всего это женщина. И в наших силах ее обнаружить.

– Признаюсь, я думала о том же самом. Ведь здесь не более ста человек, и она среди них.

Дрессер улыбнулся:

– Я не ошибся. Вы поистине потрясающая женщина.

– Лишь потому, что жажду обнаружить врага?

– Нет. Потому что стремительно соображаете и верно угадываете вражеский маневр.

– Вы недооцениваете женщин. О боже, Уинни убьет меня, если вокруг меня вновь разыграется скандал!

– Я буду вас защищать. Как полагаете, мудрый полководец, с чего нам следует начать?

– У меня на примете трое наиболее вероятных подозреваемых.

– Кто же?

– Леди Уэйвени, леди Норт и мисс Кардус.

– Уэйвени… Да, он вовсю увивался вокруг вас во время обеда в Эрне, что наверняка взбесило его женушку. Мисс Кардус глубоко оскорбляет то, что в вашем присутствии мужчины напрочь забывают о ней. Уверен, что, когда вас нет рядом, она в центре мужского внимания.

– Мне говорили, что ее даже именуют Глостеришской Розой. Ну а леди Норт просто искренне осуждает мое поведение. А все те, кто с ней согласен, смотрят на меня как на больную черной оспой, готовую заразить весь бомонд!

Джорджия закусила губу, чтобы не расплакаться, а Дрессер поднес ее руку к губам и нежно поцеловал прохладные пальцы.

– Не доставляйте врагу радости, Джорджия, будьте сильной. Давайте лучше поговорим о предстоящей охоте.

– Как вы себе это представляете?

– Мы просто пойдем по следу нашей дичи. Есть ли у вас союзники, которые смогли бы нам помогать?

– Хотела бы сказать «множество», но теперь я в этом уже не уверена. По крайней мере Торримонды и Херринги всегда примут мою сторону.

– А что насчет Портерхауса?

– Возможно. Хотя не уверена, что он захочет охотиться вместе с нами. Рада была бы назвать Бофора и Ричмонда, но не могу позволить себе поставить их в двусмысленное положение.

– Хорошо, нас шестерых вполне достаточно.

– Но что именно мы станем делать? – спросила Джорджия. – Если положение ухудшится, я этого не перенесу.

– Если ничего не делать, положение ухудшится гарантированно. Но если мы отыщем виновного, ничего дурного нынче вечером не случится.

– Ничего дурного… О боже мой!

– Будьте мужественной. Сегодня, когда злодей будет изобличен, вы поймете, как я был прав.

Дрессер огляделся и, убедившись, что никто за ними не наблюдает, взял Джорджию за подбородок и запечатлел поцелуй на ее щеке. Просто поцелуй. Чисто дружеский поцелуй.

Тогда почему все внутри у нее затрепетало от наслаждения?

Джорджия мягко отстранила его, чувствуя, что он вновь стал ее надежным якорем.

– Спасибо вам. Ну что, на охоту?


Дрессер вел Джорджию к столу, внимательно наблюдая за гостями. Многие искоса поглядывали, кто-то холодно отворачивался, кто-то смотрел с презрением. Но ни на одном лице он не заметил признаков торжества. О, предстоит охота за умным дьяволом!

Теперь, когда пришло понимание происходящего, он находил объяснение всему, что мельком слышал раньше. Весь вечер по углам шептались о Джорджии, но в последний час ситуация резко обострилась.

Дрессер вспомнил, как один из мужчин говорил: «Да, эта дама вполне под стать Вансу…» Другой же беспокоился, что общество леди Мейберри может скомпрометировать его супругу и дочь.

В компании мужчин Дрессер своими ушами слышал, как Тайтус Кавенхем утверждал, будто Ванс был любовником Джорджии еще задолго до дуэли. Кавенхем был известным ослом, но лживость не в его обычае. Правда, тогда же кто-то возразил, сказав, что словам Ванса нельзя верить, так что у Джорджии были и сторонники. Но, к сожалению, слова Кавенхема все запомнили.

Дрессер бросился бы на защиту Джорджии, даже будучи в полнейшем одиночестве, но дело было в том, что… он сам не был до конца уверен в ее невиновности. Да, он верил в ее природную добродетель, но такую наивную и своенравную особу совратить злодею вполне под силу. Ванс, похоже, не был ни умным, ни привлекательным, но Дрессер знал, что к таким женщины порой тянутся.

Теперь же он решительно отказывался верить в подобное. Их разговор развеял последние сомнения. Леди Мей чиста, глубоко уязвима, отважна и находилась в беде – и он будет плечо к плечу с ней отражать атаки врагов… даже без надежды на награду.

– Не вижу ни Херрингов, ни Торримондов. – Джорджия оглядывала сидящих. – На соседней террасе есть еще столы.

Над узким боковым пространством, освещенным лампами и по бокам уставленным цветочными горшками, был натянут тент. Как только они вышли на террасу, кто-то окликнул Джорджию. К ним спешили три леди. С одной из них Дрессер танцевал – с черноволосой полненькой леди Херринг, другой же, леди Торримонд, милой женщине с каштановыми кудрями и доброй улыбкой, он был представлен. А третья, миниатюрная и рыжеволосая, – это леди Брайт-Маллори. Не так давно он слышал, что любой из Маллори – сила, с которой нельзя не считаться, но эта леди выглядела вполне миролюбиво.

Усадив Джорджию за стол, Дрессер отправился за угощением, намеренный во что бы то ни стало урвать для нее лакомый кусочек жареного лобстера. Когда же он возвратился с добычей, то увидел, что рядом с леди расположились трое джентльменов. С Херрингом и Торримондом он уже был знаком, но лорда Брайта не знал. Высокий, темноволосый и грозный, как и его знаменитый брат, он странно смотрелся рядом со своей рыжеволосой женушкой. С маркизом Родгардом Дрессеру уже доводилось общаться – тот придирчиво выспрашивал, каковы его политические предпочтения. Дрессер тогда немного нервничал, потому что никакие пристрастия на тот момент у него еще не сформировались.

Его удивило отсутствие на балу маркиза Родгарда, известного любителя политических примирений. Возможно, лорд Брайт – его полномочный представитель? Но узнать это не представлялось возможным, ибо джентльмены в присутствии дам избегали разговоров о политике.

Неужели женщин этот предмет вовсе не занимает? Дрессеру доводилось встречать множество женщин, которые живо интересовались политикой, и даже таких, которые управляли целыми странами. В России это была царица Екатерина, а императрица Мария Терезия железной рукой правила Австрией и Венгрией. В Африке же он однажды попал в страну, которой управляла чернокожая королева.

Увы, без разговоров о политике их беседа превратилась в обычный скучный светский разговор, и Дрессер предоставил Джорджии право решать, когда именно поднять наболевший вопрос. Попутно он отметил, как Джорджия расслабилась, предаваясь светской болтовне, – сейчас он сравнил бы ее с русалкой, нырнувшей с берега в морскую пену. Она сияла, блистала остроумием и чувствовала себя как рыба в воде.

Именно озаренная лунным светом морская пена казалась ее стихией. Вырвать ее из привычной среды – это все равно что принудить русалку жить на суше. Но совершенно отказаться от надежды было не в его силах – особенно теперь, когда их со всех сторон окружали враги.

«Ей будет покойно в Дрессере, – нашептывал ему на ухо внутренний голос. – Она подружится с Томом и Энни, а я стану защищать и оберегать ее. Вместе мы превратим Дрессер в тихую гавань, где ей некого будет опасаться».

Глава 15

Когда ушли Маллори, Джорджия заговорила о том, что ее волновало. Да, скорее всего они с радостью помогли бы ей, и все же полной уверенности у нее не было – особенно в лорде Брайте. Маллори всегда преследовали прежде всего личные интересы. Поэтому не было серьезных оснований вовлекать чету в свои проблемы.