– А у вас бывает возможность посещать «Приют Данаи»?

– Это даже не возможность, а насущная надобность: ведь Диане пришлось уехать на север, где у нее возникли дела в поместье. Уезжая, она взяла с меня слово, что я буду еженедельно наезжать в приют с инспекцией. Ах если бы не это… – Порция пристально посмотрела на Джорджию: – А вы никак не могли бы принять на себя эту обязанность, милая?

– Разумеется! – воскликнула Джорджия, но тотчас скорчила гримаску: – Вот только я застряла здесь всерьез: отец считает, что в городе неспокойно.

– Да, там все еще случаются волнения, однако открытые бунты прекратились. Не скрою, я преследую личные интересы: если бы вы согласились надзирать за приютом до возвращения Дианы, мы могли бы возвратиться в Кендлфорд. Ведь приют – единственное, что нас удерживает.

Сердечко Джорджии затрепетало: вот она, вожделенная возможность! Вот он, повод для еженедельных визитов в Лондон! А может, удастся даже туда переехать…

– А когда предположительно должна вернуться леди Родгард? – спросила она.

– Трудно предугадать, как пойдут у нее дела в поместье… Путь туда неблизкий, а она еще и ребенка взяла с собой. Полагаю… впрочем, удержусь от критики. Словом, вернется она, как только сможет, ведь Родгард остался здесь.

На самом деле чета Родгард была практически неразлучна. А с Диконом у них было так же? Джорджия поняла вдруг, что не помнит этого. Она украдкой дотронулась до медальона, отчасти чувствуя себя предательницей. Придя в себя, она обнаружила, что леди Брайт все еще говорит о приюте:

– …так что там у всех полно забот. Еще бы, такие тяжелые времена! Кажется даже, что война способствовала процветанию, а мир – нищете и безработице. Это выглядит таким диким, но… О, простите, дорогая, тут вовсе не место для серьезных разговоров!

Джорджия надеялась, что не выглядит скучающей.

– Почему бы и нет? Почти все мужчины говорят о политике… или о каналах, – прибавила она с улыбкой.

– Так что же насчет «Приюта Данаи»? – не унималась леди Брайт. – Есть ли хоть призрачный шанс, что…

И Джорджия решилась.

– Да. Я следила за делами приюта и прежде, из Челси, когда большинство патронесс уезжали на лето в свои загородные поместья. Увы, злокозненность и распутство не утихают ни в какое время года.

– О, благодарю вас! – В какой-то момент Джорджия подумала, что Порция прямо тут, в бальном зале, кинется ей на шею. – Не представляете, какая гора упала с моих плеч! Что же до времен года, то любовь их не различает.

– Как и насилие, – кивнула Джорджия, – а летние горести проистекают от весенних безумств.

– Некоторых девушек губит любовь – примером этому та, которую когда-то привезли в приют вы. Таким я от души сочувствую. Как тяжко, должно быть, ждать своего счастья годами, когда кровь кипит от любви и желания!

Джорджия безуспешно подбирала слова, но ничего не шло на ум, тем более что леди Брайт бросила на супруга недвусмысленно страстный взор. Она смогла лишь пролепетать:

– Да, должно быть, это так трудно.

«…когда кровь кипит от любви и желания…»

Джорджия никогда не чувствовала ничего похожего с Диконом, и их разлука никогда не казалась ей невыносимой – и теперь готова была плакать от грусти.

– Джорджия?

Вздрогнув, она обернулась и с великим облегчением приветствовала пышногрудую Бэбз Херринг – темные локоны покачивались, а на круглых щеках от улыбки появились очаровательные ямочки. Джорджия представила Бэбз Порции Маллори, втайне радуясь, что можно оставить скользкую тему. А через несколько минут две молодые матери уже обсуждали детишек, их прелести и шалости, их кормление и одежду, наперебой сокрушаясь, что приходится время от времени расставаться с малютками.

Извинившись, Джорджия отошла, улыбаясь и кивая гостям, тщетно пытаясь отыскать среди них Дрессера. Уж кто-кто, а Дрессер точно не станет беседовать с ней о няньках и кормилицах.

Выйдя из зала в холл, она то и дело останавливалась, чтобы поболтать со знакомыми и пофлиртовать с подходящими кавалерами, изо всех сил стараясь не замечать пристальных и странных взглядов прочих гостей. Ничего, как только они привыкнут к ней и поймут, что она осталась прежней, неспособной на низость и грех, все уладится, думала она.

Вспомнив, где именно она нашла в Эрне Дрессера, Джорджия вышла на террасу. Увы, и там не оказалось списанного на берег моряка, свешивающегося через балюстраду. Впрочем, здесь бы ему и не пришлось этого делать: терраса возвышалась над газоном всего на четыре фута, а балюстрада высотой была чуть выше колен.

Джорджия возвратилась в дом через библиотеку, где были поставлены карточные столы, но и там не увидела Дрессера. Не может быть, чтобы он оробел и не приехал, – такие, как он, не боятся и самого черта. Или просто он умеет тщательно скрывать страх?

Возможно, прежде ее тоже считали бесстрашной – и тогда вернее всего это было правдой. А вот теперь она чувствовала себя явно не в своей тарелке, это приходилось признать. Гости отчего-то не улыбались ей так же тепло, как прежде, не искали ее общества. Такого никогда не бывало прежде!

Ах, вот и де Бофор! Вот он приближается, лицо его сияет – и у Джорджии немного отлегло от сердца. Когда он поцеловал ей руку, то даже слегка покраснел, став еще обворожительнее. Тут к ним присоединился лорд Эвердон – наверняка он тоже не прочь был за ней приударить. Ее свиту вскоре пополнил герцог Ричмонд – он тоже принялся с ней флиртовать. Ого, целых два герцога, и ничего, что одному из них всего семнадцать. Все постепенно налаживалось.

Джорджия посулила Ричмонду первый танец – классический менуэт, – просто чтобы поддразнить остальных. Войдя в бальный зал, она заметила, как Селлерби приглашает на танец Элоизу, так что, возможно, и этот ее план сработал. Вот если бы еще и Дрессер прибыл, вечер был бы просто великолепен.

Она улыбнулась Ричмонду:

– Это мой первый танец за год, герцог. Сердечно благодарю вас за эту возможность!

Ричмонд вновь зарумянился:

– Нет, это я благодарю вас за честь, леди Мей! Без вас бал был бы бледен и скучен – вы озарили его собой.

– Как это куртуазно и мило, герцог!

Юный Ричмонд вновь покраснел, на сей раз до ушей.

Зазвучала музыка, и счастливая Джорджия позволила кавалеру увлечь ее в танце – она знала, что движения ее изящны и грациозны, как и прежде. Окрыленная, она подарила де Бофору следующий танец – и, похоже, ей удалось вскружить ему голову. Она плавно двигалась, приседала в реверансах, и на лице ее сияла победная улыбка. Да, леди Мей вернулась в свой привычный мир, и он нисколько не переменился…

Когда танец закончился, она увидела, что к ней приближается Селлерби. Следовало бы подарить танец и ему, но Джорджию все сильнее волновало отсутствие Дрессера, поэтому она, извинившись, вновь пустилась на его поиски. Увидев своего зятя, она спросила:

– А лорд Дрессер уже пожаловал?

– Дрессер? – переспросил Треттфорд. – Ах, этот моряк, протеже вашего папеньки. Понятия не имею, моя дорогая. Возможно, он просто-напросто заблудился – видимо, на суше он ориентируется куда хуже, чем в бурном море!

Хихикнув над собственной шуткой, он отправился приветствовать припозднившегося гостя. Увы, это был не Дрессер. Джорджия вновь обошла дом, а когда вернулась в бальный зал, обнаружила, что Селлерби поджидает ее у входа. Он взял ее за руку:

– Леди Мей, вы пир для моих глаз!

Порой он бывал уморителен, этот Селлерби.

– Полагаете, у глаз есть зубы?

– Умная девушка, – хихикнул он. – Нет, только лишь реснички.

– Тем лучше – ими можно меня высечь! Занятный разговор у нас с вами, не находите?

– Это вы сами, дорогая Джорджия, перескочили с пира на зубы, однако. Смею вас уверить, если бы мне пришлось вас высечь, это было бы в высшей степени нежное наказание.

– Если бы вам пришлось…

– Ну, когда вы станете моей. Однако пойдемте, танец вот-вот начнется.

Его слова, а в большей степени тон собственника, заставили Джорджию взбунтоваться:

– Увы, вам придется меня извинить, Селлерби. Вероятно, я что-то не то съела, и теперь…

И она поспешила прочь, словно ей внезапно понадобилось посетить дамскую комнату, надеясь, что ее внезапный уход останется незамеченным и не возбудит нежелательных разговоров.

Она прошла по коридору, однако дом был переполнен людьми, и от запаха людского пота, смешанного с ароматами разных духов, ей и вправду сделалось нехорошо. Она вновь вышла на террасу, чтобы глотнуть свежего воздуха и немного успокоиться, однако следила, чтобы ее нельзя было заметить из окон. Селлерби нынче в странном настроении – он мог начать ее преследовать.

Они с Селлерби и прежде порой упражнялись в острословии, но порка ресницами – это уже нечто вовсе неподобающее. И эти слова: «Когда вы станете моей». Она ведь никогда не давала ему повода для ложных надежд.

Нет-нет, ничего такого он не имел в виду, у страха глаза велики, уговаривала себя Джорджия. Виной всему волнение. Да, бал великолепен, все идет как нужно, но ей все равно ужасно не по себе. Она непременно все уладит с Селлерби, но позже. На террасе не было ни души, и Джорджия наслаждалась, дыша воздухом и собираясь с духом. Наверняка вскоре кто-нибудь из обожателей отыщет ее тут, и она вернется в бальный зал, воспрянув духом, в обществе очаровательного кавалера.

Она придирчиво осмотрела цветочные композиции – ведь это была ее часть работы. Цветочные горшки были расставлены по углам террасы – в них красовались высокие белые цветы, увитые плетьми разноцветного плюща. Белые цветы особенно эффектно смотрелись во время ночных увеселений – они видны были даже в темноте, – тогда как яркие цветы после захода солнца выглядели серо и уныло. Для усиления эффекта в каждом горшке был установлен высокий фонарь с матовым абажуром. Но по углам террасы оставались темные местечки, идеально подходящие для кратких свиданий. Сейчас Джорджия стояла как раз в таком.