– Тогда носили длинные кудрявые парики. И весьма объемные. Возможно, такие трудно было бы напудрить.

– Там, где дело касается моды, трудности никого не пугают. В париках мужчины выглядят романтично, даже если наружность их оставляет желать лучшего. У нас в Эрне висит портрет моего дедушки в цветущем возрасте: лицо у него суровое и грубоватое, однако в парике с обилием кудрей он выглядит просто душкой. Я бы даже соблазнилась таким…

– Но ведь парик когда-нибудь придется снять.

– Полагаю, я бы опомнилась куда раньше.

– Мудрая леди. Мы, мужчины, на самом деле суровы и грубы, даже если носим шелка и кудри.

– Мой муж был другим.

– Прошу простить, – осекся Дрессер.

– Нет-нет, – запротестовала Джорджия, – у меня и в мыслях не было укорять вас! Но Дикон и вправду был добросердечен, очень щедр и прекрасно воспитан. Поэтому все это и было так ужасно… – Она ускорила шаг, не позволяя печальным воспоминаниям овладеть ею. – Извините меня.

Она была рада, что под вуалью не видно слез.

– Когда вы в последний раз гуляли по этим улицам?

– О-о-о… – Джорджия остановилась. – За день до смерти мужа. – Она сглотнула комок в горле и тряхнула головой, силясь не выдать печали. – Он с удовольствием посетил бы лавочку Парджетера. Из чистого любопытства, разумеется.

– Разумеется. Ведь ему были совершенно ни к чему костюмы с чужого плеча. Он ведь был весельчак, ваш муж?

– Да… да, конечно.

Грусть не оставляла ее – и Джорджия поняла причину. Не отдавая себе в этом отчета, она шла вовсе не в сторону дома Мэри Гиффорд. Сейчас они стояли на углу Биллинг-роуд, как раз напротив дома, в котором она жила когда-то…

– Мы пошли не в ту сторону, – сказала она, обернувшись к Дрессеру.

Он взял ее под руку:

– Воспоминания?

– Не имеет значения.

– Имеет. Что это за улица?

Джорджия помешкала и нехотя ответила:

– Тут мой бывший особняк… то есть наш бывший дом.

– Покажите мне его.

– Нет.

– Прошу вас.

– К чему? – нахмурилась она.

– Вам необходимо изгнать призраков прошлого из вашей жизни. Иначе они навсегда останутся с вами и будут вечно терзать ваше сердце.

– Терзать?..

– Возможно, я чересчур сильно выразился, однако без них вам будет куда лучше.

Шум улицы словно стих. Ей почудилось, что вокруг и вправду появились призраки.

– Не можете же вы вечно избегать этих улиц? – спросил Дрессер.

– Вы правы, возможно.

Неоспоримую правоту его слов приходилось признать. Джорджия отважно выпрямилась и пошла вперед.

Улица Биллинг-роуд была типична для района Мейфэр – по обе ее стороны стояли почти одинаковые высокие дома с полированными черными перилами у парадного входа и ровными рядами застекленных окон. Странно, всех мелких деталей она раньше отчего-то не замечала.

Они приближались к Тому Самому Дому, и сердце ее билось все быстрее.

– Не знаю, как поступил с домом дядя Дикона, новый граф Мейберри, – оставил себе или продал… – Горло ее сдавило, во рту пересохло, но она мужественно договорила: – Люди в основном предпочитают арендовать дома, ведь в Лондоне они проводят всего несколько месяцев в году. Но мы почти безотлучно жили в городе, так что этот дом был арендованный, разумеется, но очень надолго…

Следуя подле, Дрессер предоставил ей выговориться, изредка вставляя словечко и гадая, что больше печалит графиню: потеря дома или супруга. Первое представлялось сомнительным – мелочность, похоже, несвойственна Джорджии Мейберри. Да, она молода. Да, легкомысленна и избалована. Но при этом удивительно сильна и обнаруживала редкостное здравомыслие.

Может быть, потеря дома и мужа для нее неразделимы?

Она умолкла, остановившись напротив дома, ничем не отличающегося от соседних.

– Это он? – спросил Дрессер.

– Да. Как странно, что я не могу войти! – Они пошли вниз по улице. – Не хочу стоять здесь на виду у всех как потерянная.

– Это всего лишь дом – таких на этой улице полным-полно.

– Думаю, в море полным-полно совершенно одинаковых кораблей, – парировала она, – но разве вы не тоскуете по тому, который вынуждены были покинуть?

Дрессер честно подумал и ответил не менее честно:

– Ни в коей мере. По некоторым людям – да, порой скучаю, однако благодарю небо, что избавился от других, которых терпеть не мог.

– Тогда вы не знаете, что это такое – терять дом. И не один…

– Увы, – признался он. – А какие еще дома вы потеряли?

– Замок Мейберри… хотя я не особенно его любила. И «Сан-Суси».

– Это означает «без забот»?

– Это был мой дом… наш дом. В Челси, на самом берегу реки. Сейчас мы с Диконом жили бы там… Мы перебирались туда, когда в Лондоне становилось слишком жарко. А какие там сады… Я знаю, новый лорд Мейберри оставил «Сан-Суси» себе. Сейчас он, наверное, прохлаждается там.

Дрессеру нечем было ее утешить – возможно, тенистый парк подарит ей иллюзию потерянных садов «Сан-Суси»?

– Мы могли бы прогуляться по парку… Ведь это, кажется, нам по дороге?

Джорджия вздрогнула, отвлекаясь от тягостных раздумий.

– Да, вполне…

Дрессера глубоко опечалила история молодой вдовы. В одну ночь Джорджия лишилась не только мужа, но и крыши над головой. Ее просто-напросто выселили, позволив взять с собой лишь самое необходимое. А новый лорд Мейберри завладел всем, что она считала своим: не только домами, но и мебелью, фарфором, картинами, коврами, драгоценностями. Всем, кроме ее платьев и того немногого, что она получила в подарок за время недолгого брака. Неудивительно, что она одержима желанием обрести все это вновь.

– Да, это жестоко, – сказал Дрессер, – но сами посудите: как могло быть иначе?

Джорджия не стала делать вид, будто не поняла.

– Иначе и быть не могло. Я знаю.

Она шла все так же стремительно, но теперь, казалось, от чего-то убегала, спасалась, и Дрессеру захотелось ее обнять и утешить. Джорджия остановилась в конце дорожки, в тени высокого дерева.

– Тут все по-прежнему, – сказала она.

– Вы имеете в виду парк?

– Я имею в виду все: дом, парк, улицу Пэлл-Мэлл… – Джорджия повернулась к Дрессеру: – Вот если бы вы вернулись на флот, там тоже, наверное, увидели бы, что ничего не переменилось…

– Я, несомненно, попал бы на другое судно – если бы мне вообще удалось получить назначение. В мирное время это дьявольски непросто.

Джорджия вскинула голову:

– А как назывался ваш последний корабль?

– «Передряга», – ответил он, и она откликнулась так, как он того и хотел, – улыбнулась.

– Вы шутите?

– Нет, клянусь честью! Величественные имена носят величественные суда. А у нас были еще «Хорек» и «Селедка».

– И вы вовсе не скучаете по своей «Передряге»?

– Ни в малейшей степени.

– А по дому, где прошло ваше детство? По нему вы разве не скучали, когда отправлялись в плавание?

– Не припоминаю такого. Родителей не стало, когда мне было десять, и я уехал жить к дядюшке и тетушке в Дрессер-Мэнор. Прежде я бывал там, и он мне нравился – особенно я любил конюшни. Но я никогда не чувствовал себя там дома. Собственно, Дрессер и не был моим домом.

– Тогда понятно: вам нечего было терять.

– Пожалуй, я скучал только по моему пони.

– А как его звали? – спросила она.

– Конкистадор. Так звал его я, хотя по-настоящему он именовался Гомером, – но для десятилетнего парнишки это было чересчур.

– Я люблю лошадей, но никогда особенно не жаловала верховую езду.

– Возможно, вам понравилось бы ездить по-мужски, – предположил Дрессер.

– Кто знает, – улыбнулась Джорджия.

– Теперь Дрессер – моя собственность, – ему отчего-то очень важно было сейчас это подчеркнуть, – теперь это мой дом, и заниматься им – мой святой долг.

– Вот это я как раз прекрасно понимаю. Надеюсь, это доставляет вам радость.

«Только когда я представляю себе, что ты живешь там», – едва не вырвалось у него.

– Надеюсь, сам по себе Грин-парк не навевает горестных воспоминаний? – вместо этого спросил он.

– Знаете, это даже занятно. – Джорджия воспрянула духом. – Разумеется, он вовсе для меня не потерян. Я могу гулять здесь, как прежде, и наслаждаться, как встарь! Спасибо вам: вы убедили меня, что остается еще множество радостей: парки, театры, магазины, приемы при дворе… Как глупо скорбеть о потерях, когда вскоре весь Лондон вновь будет у моих ног! Нужна сущая безделица – вступить в новый брак.

Как он и предполагал, она стремилась вернуть себе то, что имела. Он уверен был, что, если бы это было в ее силах, она вернула бы себе и дом на Биллинг-роуд, и «Сан-Суси»… Однако это было так же немыслимо, как ему – вернуть безвозвратно потерянную красоту лица.

Когда же она наконец это осознает? Впрочем, еще слишком рано, одернул он себя.

– Я присматриваю себе в мужья герцога, – тем временем щебетала Джорджия. – Как мне хочется сделаться герцогиней! Наверное, мне не следовало бы так откровенничать с вами, но мы ведь друзья, не так ли?

Это ее «друзья» сейчас подразумевало «всего лишь друзья», и именно это хотела она подчеркнуть. Джорджия Мейберри умница, вовремя поняла, что их доверительная беседа разрушила невидимый барьер, и теперь спешно выстраивала его заново.

– Почту за честь быть вашим другом, леди Мейберри. – Дрессер поклонился и прибавил: – Всегда.

И это было правдиво. Дружба в браке – его идеал.