– У тебя доброе сердце, дочка.

– И что именно меня просят сделать? Скажите как есть.

– Находиться подле Дрессера, вести с ним беседу, как бы он ни старался отмолчаться… Сделать все, чтобы он почувствовал себя свободнее, давать ему советы…

– Советы? Касательно чего?

– Ну… в любой затруднительной ситуации.

Отчего-то перед внутренним взором Джорджии тотчас возникла картина поистине непристойная, и она с трудом сохранила серьезность на лице. Если бы Дикон был с ней, он бы тоже смеялся!

– Есть еще вопросы? – сухо спросила мать.

Единственным вопросом было: что происходит? Тут замешана политика? Ее родители вечно играли в «политические шахматы», особенно в последнее время, когда король то и дело расходился во мнениях со своими министрами и во всех закоулках Сент-Джеймсского дворца плелись коварные интриги.

– Признайся, мама: что за этим кроется?

– Ты на удивление упряма, Джорджия, – устало произнесла графиня. – Если я дам тебе исчерпывающие объяснения, отец зачахнет от тоски по Фэнси Фри, которую неминуемо утратит. Он надеется на успешные переговоры с Дрессером об изменениях условий уплаты проигрыша. А если ты будешь любезна с лордом Дрессером, это может смягчить его сердце.

– А-а-а, ну тогда это имеет смысл.

Джорджия мысленно оценивала ситуацию. Да, она намеревалась выдержать полный год траура и затворничества. А уж если принимала решение, то никогда не отступалась. Однако судьба бедняжки Фэнси Фри не на шутку заботила ее…

– В таком случае я буду на обеде, – решилась она. – Если дело касается участи Фэнси Фри, я буду пылинки сдувать с этого подагрического морского волка.

– Он офицер флота!

Джорджия проигнорировала это замечание:

– И если он станет рыгать за обеденным столом или плевать на пол, я найду способ намекнуть ему, что следует вести себя более изысканно.

– Иногда ты приводишь меня в отчаяние! – воскликнула мать, однако сдержалась и лишь тихо прибавила: – Помни также, Джорджия, что твой внешний вид за обедом должен изгладить впечатление от безобразия, которое ты позволила себе на скачках. Оденься скромно и веди себя благоразумно – возможно, тогда гости, когда появятся в свете, отзовутся о тебе благосклонно.

И мать величественно выплыла из покоев дочери, а та показала язык закрывшейся двери и пробормотала себе под нос:

– Я такая же рабыня, как и бедная лошадка.

– Да полноте, миледи! – раздался голос Джейн, которая все это время молчком простояла в уголке.

Рассмеявшись, Джорджия и служанке показала язык. Она села дописывать письмо Лиззи, присовокупив к нему и описание только что разыгравшейся сцены.

– Вам пора одеваться, миледи…

– Сейчас-сейчас! – Джорджия быстро писала, закончив послание словами: «Если бы письмо по волшебству сегодня же попало в твои руки, я попросила бы тебя за меня помолиться. Но коль скоро такое невозможно, я повременю с отправкой, а позже отпишу, чем все закончилось». Затем сунула листок в ящик бюро, заперла его на ключ, а после всецело отдалась в руки Джейн. Она скинула халат, со вздохом надела корсет, предоставив горничной его зашнуровать. Она уже сожалела об опрометчивой просьбе помолиться за нее – ведь она обнаруживала ее нервозность. Да, вчера вечером она уединилась у себя в опочивальне, верная намерению избегать общества в течение годового траура… Но сегодня – и она отдавала себе в этом отчет – ухватилась за возможность вырваться на волю…

Она жаждала возвращения к привычной жизни, полной светских увеселений, однако сейчас, когда время положенного траура истекало, она все сильнее тревожилась. Интересно, сколько еще великосветских щеголей и щеголих считают ее тайной любовницей Ванса и причиной гибели Дикона?

Она нервно оправила корсет на костяных пластинках:

– Как же неудобно-то. Кажется, я целую вечность не надевала полного корсета!

– Но вы никак не можете выйти к гостям в деревенском полукорсете, миледи. Он выглядит убого!

– Знаю, однако как же все это несправедливо!

– А я ведь отговаривала вас посещать скачки, миледи.

– Твоя правда, но дело того стоило.

– Вы всегда так говорите, – проворчала Джейн, потуже затягивая шнуровку, – но, может, оно и лучше для вас – сперва появиться в узком кругу, а уж затем выходить в свет?

– Пожалуй, ты права. Здесь Бофор, да и Уэйвени пожаловал…

– Лорд Уэйвени не так давно женился, миледи, и молодая супруга его сопровождает.

– Какая досада… Но, может, я произведу впечатление на Портленда, хотя он довольно скучный тип.

– Вам куда важнее произвести впечатление на собравшихся здесь леди! Здесь будут именно те, кто обожает писать письма, разнося по свету последние сплетни.

– Ну, по крайней мере Меллисент за обедом не будет – никто не станет вздыхать и бросать на меня взоры, полные укоризны! Впрочем, со всем этим прекрасно справится ее сестрица. Ума не приложу, за что Элоиза Кардус меня терпеть не может.

– Да все вы прекрасно понимаете, миледи. Она, хоть и считается в свете красавицей, и в подметки вам не годится! А ну-ка стойте ровненько, миледи…

Джорджия выпрямилась:

– Неужели я начала горбиться? Какой кошмар! Но ты же в случае чего подашь мне тайный знак, правда?

– Вы всегда можете на меня рассчитывать.

– Ты для меня словно мудрая старшая сестрица.

Джейн рассмеялась – они с госпожой давно были задушевными подружками.

Джейн сравнялось тридцать, когда ее наняли горничной к юной графине Мейберри, и поначалу она казалась весьма строгой. Однако за внешней суровостью скрывалось редкое чувство юмора, а еще страсть к моде, на почве которой они с Джорджией и сошлись. Вскоре горничная сделалась подругой и доверенным лицом госпожи, и они вдвоем с Джорджией сочиняли уникальные наряды, в которых блистала потом на балах леди Мей.

Джорджия понимала, что ей не грех бы почаще слушаться мудрых советов Джейн, но ее приключения казались ей столь невинными, а предостережения Джейн – такими пуританскими… Тогда никаких серьезных последствий ее шалости не имели, однако впоследствии заставили злобных сплетников и злопыхателей поверить в самое худшее.

А ведь она только лишь играла в кости на поцелуи… И носила костюм греческой богини, создававший иллюзию обнаженной груди… И ее однажды застали целующейся с Гарри Шелдоном на балу у леди Родгард…

Конечно, все это было досадно, однако Дикон относился к этому с присущей ему легкостью – он утверждал даже, что проиграл как-то поцелуй супруги в карты! И он никогда впоследствии ни в чем ее не упрекал.

О, милый Дикон…

Однако без его заступничества все эти детали делали историю о любовной связи с Вансом вполне правдоподобной в глазах некоторых представительниц света. Как будто можно сравнивать несравнимое! Шелдон – отъявленный смельчак, известный доблестью, и он истинный джентльмен. Однако Чарнли Ванс, невзирая на благородное происхождение, таковым вовсе не являлся…

– Ну хоть нынче послушайте моего совета, – сказала Джейн, завязывая шнурки корсета, – ведите себя безупречно, потому что глаза всех присутствующих будут устремлены только на вас.

– Ну, я это знаю.

– Упаси вас Бог выказать волнение или стыд! Та самая дуэль – всецело дань безрассудству вашего покойного супруга, не более! И хоть вы убивались по нему от всего сердца, вам вовсе не в чем себя упрекнуть.

Джорджия едва не заспорила – ведь она знала все свои грехи наперечет. Однако Джейн сказала правду… или почти правду. Она была невинна – ну, во всяком случае, не повинна ни в чем дурном.

– Какое платье наденете, миледи? Из тонкой шерсти кремового цвета? Или голубое? Или вот это, желтовато-коричневое, с розочками?

– Серое в полоску.

– Эту гадость? Да в нем прибираться в доме стыдно. А уж про обед в обществе герцогов и графов и речи нет.

– Это лучший наряд, приличествующий моему полутрауру. Цветного я не надену, Джейн. Я обещала ровно двенадцать месяцев скорбеть по Дикону – и если отрекусь от обета ради бомонда, то перестану себя уважать.

– Не думаю, что кто-либо из них следит за временем вашего траура.

Джорджия рассмеялась:

– Будь уверена: следят и считают, притом столь же придирчиво, как и дни до рождения первого в семье наследника. Только серое. И поторопись. Если я опоздаю, это тоже поставят мне в вину!

– Тогда побыстрее надевайте обручи для кринолина!

Джорджия завязывала второй узел, когда воротилась Джейн, неся скомканный серый наряд, напоминавший более всего грозовую тучу.

– Когда вы сможете отказаться от серого, госпожа, я вознесу благодарение Господу! Этот цвет делает вас такой блеклой.

– А именно это нам сейчас и надобно.

Джейн помогла госпоже надеть юбку, за юбкой последовал корсаж на бесчисленных петлях, который целомудренно прикрывал даже ключицы. Джорджия придирчиво оглядела себя в зеркало.

– Сможешь быстренько отыскать гофрированный воротник? А простой капор?

Джейн изобразила отвращение, но тотчас принесла льняной воротник и шапочку. Воротник она надела на шею Джорджии и застегнула его – фалды ниспадали спереди и сзади, и горничная тщательно заправила их под корсаж.

– Точь-в-точь монашка! – удовлетворенно произнесла Джорджия. – Это хоть сколько-нибудь утихомирит сплетни о Скандальной графине.

– Скандал-то именно в том, что все вас так величают, госпожа, но выглядите вы и сейчас совсем как девочка. Присядьте-ка, а я застегну ваш капор.

– Тут, полагаю, дело вовсе не в моих годах. – Джорджия покорно присела. – В «Приюте Данаи» есть девушки, которые были изнасилованы… и другие, которые весело и легко пошли по пути порока в четырнадцать…