Доктор Левинсон подошла и встала рядом. Потом, как будто они прочитали ее мысли, ощутили чувство одиночества, преследовавшие ее после Него, все женщины встали и подошли к Клементине, касаясь ее мягкими, надежными руками. Они придвинулись ближе, образуя щит. Клементина слышала, что они тоже плачут.

– Это было так давно, – заговорила она, – что должно бы утратить свое значение.

– Нет, это имеет значение, – сказала доктор Левинсон, – большее, чем что-то еще.

– О, боже! – Клементине показалось, что она не может вздохнуть, как будто из комнаты высосан весь воздух. Но руки сомкнулись вокруг нее, принося с собой кислород. Она жадно глотнула.

Мысленно Клементина повернулась и увидела Его лицо. Она могла даже ощутить Его запах. Она постаралась убежать, но застыла на месте. Он прикоснулся к ней, ударил ножом, насиловал, а она не могла даже пошевелиться. Клементина горько зарыдала. Как будто снова переживала это. Воспоминания были настолько сильными, что, казалось, ее насиловали вновь и вновь, и не один, а тысячу раз.

– Он изнасиловал меня, – сказала она.

Сквозь слезы Клементина посмотрела вокруг. Женщины были рядом, с мокрыми глазами, которые знали. Они были рядом с ней, в том переулке. Даже Меган с Алекс не могли ей предложить такое.

– Он изнасиловал меня, – снова повторила она. И опять. – Он изнасиловал меня. Он изнасиловал меня.

Она чувствовала на себе Его руки, холодные, тошнотворные руки. Она ощущала влажную землю под спиной, боль, пронзающую голову, когда она билась о бетон, и Его пенис, вбитый внутрь ее.

– Он забрал мою жизнь, – простонала Клементина. – Он забрал всю мою Смелость. Он сделал меня такой слабой, такой ничтожной.

Она рыдала, а женщины обнимали ее.

– Это произошло в Нью-Йорке. Я спускалась по лестнице одного старого дома, и Он был там.

Она рассказала всю историю, не утаивая ни единой подробности, боясь, что они отвернуться от нес. Но ни одна не отвернулась. Клементина по-прежнему, чувствовала на себе Его руки, пока не дошла до самого конца, а потом, постепенно, Его хватка ослабла, и на смену ей пришли женские руки, утешающие ее.

Клементина подняла голову:

– Меня изнасиловали.

Доктор Левинсон встала перед ней и взяла за подбородок.

– Да, тебя изнасиловали. Он сделал это с тобой. Ты стала жертвой. Ты не сделала ничего дурного.

Клементина уронила голову на плечо врача. Она почувствовала себя опустошенной и измученной. Доктор отвела ее обратно и усадила на стул. Женщины стояли рядом, окутывая ее теплотой.

– Со мной это тоже случилось в переулке.

– Меня, как и тебя, ударили ножом, – сказала другая. – Я знала, что его никогда не найдут.

Клементина посмотрела на них. Щеки ее были еще влажными от слез, но она улыбнулась. Впервые за долгое время она по-прежнему по-настоящему улыбалась.

* * *

Алекс попробовала буквенный, цветокоординационные каталоги и, наконец, ЭСП, как возможные системы записывающих файлов, но ничего не сработало. Вот вам, пожалуйста, она – выпускница университета со степенью магистра в бизнесе, возглавляющая две конторы брокеров в Сан-Франциско и Лондоне, не может даже справиться с простейшей задачей – найти файл, который ей нужен и тогда, когда он нужен. Неужели правда, что гении вроде Эйнштейна и Эдисона были совершенно беспомощными и несведущими, если дело касалось повседневных проблем? Ну что ж, мысль утешает.

Алекс отпихнула в сторону бумаги и вызвала секретаршу, чтобы та разобрала беспорядок. У нее и без того хватало дел, которые нужно подготовить к ежегодному визиту в тот мрачный город на следующей неделе, чтобы беспокоиться еще об уборке бумаг. Вообще-то сейчас, когда кончился этот кошмар с Брентом, и ей удалось хоть частично взять себя в руки, ее жизнь в Лондоне значительно улучшилась. За последние пару лет она сблизилась с людьми, и теперь у нее появилось около дюжины друзей и подруг. Потихоньку она привыкла по полгода жить в Лондоне.

Алекс понимала, что ее жизнь в Лондоне стала нормальной, во многом благодаря Кейт Бродшоу. Она была сердечной и остроумной, и они могли говорить о чем угодно. Алекс рассказывала ей о Бренте даже больше, чем Меган и Клементине. Кейт принадлежала к типу людей, которые умеют слушать не перебивая и не давая советов; умеют сочувствовать, но не жалеть.

Каждый уик-энд Кейт водила ее по городским закоулкам, известным только местным жителям, или они выбирались за город и бродили по тихим, нетронутым сельским местечкам. Потребовалось время, но в конце концов, Алекс научилась понимать особенности стиля Англии; великолепие и пышность Лондона, традиции, непритязательную сердечность рыбаков в Девоне; необычные истории, связанные почти с каждым местом – так отличающиеся от лишенных призраков, похожих друг– на друга мини-маркетов и домов Калифорнии. В этом году они даже достали билеты на Уимблдон.

Но главным образом Лондон доставлял Алекс удовольствие благодаря работе. Каждый день, входя в офис, Алекс чувствовала, как кровь начинала быстрее течь в жилах и приятное возбуждение охватывало ее. Она начала с нуля: ни собственных клиентов, ни деловых связей, ни взаимопонимания с персоналом. Фирма едва держалась на плаву, а она сделала имя и себе, и кампании. Она, Алекс, сделала это. Брент кинул ей мяч, а бежала с ним она. Она работала с дизайнерами, чтобы выработать новый, наверняка бьющий в цель – фирменный знак и лозунг. Она выбрала новое помещение под офис в здании Викторианского стиля в нижней части города.

Алекс лично проследила за установкой самого современного оборудования, посоветовала декоратору использовать лишь нейтральные цвета и материалы, выбрала богатую мебель вишневого дерева. Она рьяно взялась за переподготовку всех и каждого, пока не убедилась, что за спиной ее называют не иначе, как «надсмотрщик за рабами». Алекс тащила, убеждала, льстила, обхаживала клиентов «Рок Солид», поила их вином и угощала обедом до тех пор, пока не выросла репутация и доброе имя фирмы. Все считали ее не иначе, как стойкой, надежной, с прибыльными вклада и слава о ней стала переходить из уст в уста.

Итак, все это сделала она. Сейчас Алекс находилась на вершине своей карьеры. Прошло два с половиной года с тех пор, как Брент вошел и вышел из ее жизни. Казалось, что это было сотню лет назад, но воспоминания о нем оставались свежими как сегодняшние новости. Алекс боролась с болью в сердце единственным известным ей средством – работой.

Она рано приходила и поздно уходила домой. Она брала работу на выходные. Ей хотелось верить, что она всегда или слишком занята, или слишком измучена, чтобы думать о нем, но это было неправдой. Как только у нее выдавалась свободная минута, Брент вползал в ее мысли.

Пока что Алекс не обрела душевного покоя. Полного мира и спокойствия. О, она могла снова смеяться, время от времени развлекаться, но всегда рядом стояла печаль, и меланхолия окрашивала ее улыбку. Даже, если Алекс просыпалась и не думала сразу же о Бренте, если даже она снова находила других мужчин, возбуждавших ее тело, но никогда не волновавших душу, все равно она не была прежней. Алекс впервые узнала вкус настоящей любви, и эти видения преследовали ее. Она старалась запечатать боль, как она бывало делала раньше, в самом дальнем непроницаемом уголочке сознания, куда не могла добраться, но воспоминания о Бренте не хотели исчезать.

Все же Алекс шла вперед, сосредоточившись на том, что удавалось ей лучше всего – на работе. По крайней мере днем она могла выбросить Брента из головы.

Дик Коллинз, вице-президент фирмы в настоящее время должен был скоро уйти в отставку и, несмотря на их историю, Алекс думала, что Брент даст ей эту должность. Она заслужила ее. А Брент не тот человек, что позволяет личной жизни вмешиваться в служебные дела.

Вернулась секретарша с ценными указаниями Брента для служащих и изменениями, которые он хотел сделать, а также с целой кипой последних анализов курсов акций. Алекс поблагодарила ее и тут же вынула итоги европейских акций. «Менкол Фармацевтикалс», по-прежнему двигались вверх, точно так, как она и предсказывала. Ее клиенты будут довольны. «Брэдбери и Сыновья» спустилась на курс ниже, но Алекс была уверена, что это лишь временное падение, которое закончится, как только станут известны цены, предлагаемые «Эуротехом». Зажужжал внутренний селектор, и Алекс подняла трубку.

– Вас хочет видеть мисс Уотерделл.

Алекс закатила глаза. Ну вот, опять!

– Хорошо. Пусть войдет.

Спустя мгновение Максин, в ярко-синей узкой юбке и плотно облегающем белом свитере, прошелестела в кабинет. Ее ногти, как обычно, представляли собой десять маленьких кинжалов, а глаза, обведенные черным карандашом, напоминали Алекс Клеопатру или енота.

– Итак, Максин, что я могу сделать для тебя?

Максин села на стул напротив, не спеша закинула ногу за ногу, одернула рукава свитера и только потом заговорила.

– Я слышала, ты снова отправляешься в Лондон, – наконец произнесла она.

Ее хриплый голос был бы к месту в старой киноленте, подумала Алекс, но никак не в комитете правления. Она еще раз удивилась про себя, о чем думает Брент, держа ее в штате, не важно, какие там у нее деловые качества.

– Я всегда уезжаю в Лондон в это время года, Максин. Тебе бы следовало уже знать это.

Максин заправила за ухо прядь прямых волос.

– Конечно. Конечно. А Брент… я хочу сказать, мистер, Джиббонс присоединится к тебе?

– Нет, я так не думаю. Почему ты спрашиваешь?

– Так, без всякой причины. Простое любопытство.

Максин наклонилась к столу и вертела в руках хрустальный бумагодержатель Алекс. Неужели ей никогда не надоест вызывать стычки и перепалки? Алекс удивлялась ей. Ее поведение напоминало какой-то напыщенный, комический рассказ в картинках, преувеличенный, наигранный, где главная злодейка насмехается над своей жертвой: а потом выдает основную реплику на выходе, оставляя читателя истекать слюной в ожидании финала в завтрашнем номере. Но проблема состояла в том, что Алекс отказывалась быть жертвой, над которой издеваются. И это доводило Максин до безумия.