Джексон улыбнулся и прибавил газу, въезжая в каньон.

– Надеюсь, у «Признать виновной» будет огромный успех, – продолжала Клементина, – и еще надеюсь получить побольше хороших, содержательных ролей, и фильмы пройдут по всему миру, и я заработаю кучу денег.

Они выехали на трек со множеством крутых поворотов, и их бросало из стороны в сторону, несмотря на все усилия. Они кружили мимо домов, небольших торговых центров и парков. Джексон увеличил скорость, почувствовав себя снова восемнадцатилетним и бессмертным, как в детстве, когда не существует еще взрослых страхов, аварий и смерти. Клементина смеялась, тоже ощутив себя юной. Наконец они выехали из каньона, и Тихий океан засверкал перед ними, переливаясь и играя, как миллион бриллиантов.

Джексон повернул на побережье и направился вдоль пустынного шоссе. Он остановился возле круглосуточно работающего продуктового магазина и выпрыгнул из машины. Пару минут спустя Джексон вернулся с двумя чашками горячего кофе и коробкой шоколадных пирожных. Клементина взяла еду и рассмеялась.

– Это твой обычный завтрак? – спросила она.

– Нет, обычно я беру также и двойной бутерброд, но их не было.

Озорная улыбка на его лице, когда он выезжал на шоссе, была такой пленительной, что Клементина не могла отвести взгляд. Он заботился о себе больше, чем притворяется, она видела это. Каким-то образом, между сидячей работой за столом в музее днем и стоянием перед мольбертом ночью, Джексон находил время для физических упражнений. У него были крепкие, прекрасно сформированные мускулы. Ноги рельефно выдавались под джинсами.

Джексон въехал на стоянку пляжа «Уилл Роджерс» и выключил мотор. Клементина протянула ему его кофе и поставила коробку с пирожными между ними.

Впереди о берег бились с равными интервалами волны, безучастные к сердечной боли, смерти, мировым войнам. Знакомый солоноватый запах моря струился над ветровым стеклом. Что-то в океане, может быть, непрекращающийся шум волн, его бесконечность, заставляло Клементину ощутить умиротворение, уверенность, что не все проходит и уходит, а есть то, что вечно и незыблемо.

– Расскажи о своих планах? – попросила она, снимая пластмассовую крышечку с чашки. – Где бы ты хотел оказаться в конце жизни?

Джексон склонил голову набок, обдумывая ее вопрос и откусывая пирожное.

– Гм-м-м, – сказал он, стирая крошки с губ. – Я никогда по-настоящему об этом не задумывался. Мне кажется, я никогда не представлял, что где-то закончу. Как художник, я постоянно работаю над чем-то еще – над лучшим портретом или ландшафтом, мечтаю, как бы выставить свои работы в какой-нибудь галерее, а потом в более крупной и так далее… Я не знаю. Я не могу представить, что прекращу все это и скажу: – О'кей, я закончил.

– Должно быть, Меган было трудно понять, – заметила Клементина. – Я думаю, единственное, чего она просила – это устроиться в тепле и уюте.

Клементина всю ночь порывалась произнести эти слова. Она хотела услышать его версию. Она верила Меган и даже понимала ее, несмотря на их полную противоположность. Но ей хотелось знать, как Джексон, кажущийся таким идеальным мужчиной, мог допустить, чтобы его брак распался.

Джексон доел пирожное. До восхода оставалось больше часа, а линия побережья уже осветилась насыщенным пурпурным цветом. Одинокий поклонник серфинга шел по песку в промокшем костюме, флуоресцентная оранжевая доска торчала под мышкой, светясь как неоновая вывеска. Джексон поджал под себя ноги и взглянул на Клементину.

– Меган и я никогда не подходили друг другу, – ответил он. – Ты должна была знать это. Ты же видела.

– Я не должна была ничего замечать.

– Верно. Что я могу сказать? Что мне жаль? Что, клянусь богом, я бы никогда не причинил ей вред? Я, действительно, имел в виду и то, и другое, и даже больше, чем ты думаешь, но это ничего не изменит. Меган по-прежнему не может даже смотреть на меня. Я все еще вижу боль в ее глазах. Я разбил вдребезги ее блаженный взгляд на брак и счастливую долгую семейную жизнь.

Клементина, повинуясь силе, скрытой в этих словах, взглянула ему в лицо. Зеленые глаза напряженно и пронизывающе уставились на нее, как будто желали проникнуть в ее мысли. Казалось, так легко забыть весь мир, прошлое, прелести одинокой независимой жизни, дружбу с Меган, и жить в этом месте, на пляже, над которым еще не взошло солнце. С этим мужчиной, полностью захватившим ее мысли, сознание и чувства, даже не прикасаясь к ней. Все, что ей надо сделать – протянуть руку, поцеловать губы, которые, она знала это, будут теплыми и страстными, и она потеряет голову. Клементине страшно хотелось узнать вкус его губ и тела, какие чувства вызовут его объятия.

Все, что ей нужно сделать, – забыть, что он мужчина, и если она позволит ему проникнуть в душу и тело, она снова станет беззащитной, и он сможет причинить ей боль. Все, что ей нужно сделать, – забыть, что когда-то он был женат на ее лучшей подруге, и тогда… Тогда им будет великолепно вдвоем, они станут идеальной парой. Любовь, которую она искала за каждым поворотом, смотрела ей прямо в лицо.

– Клементина, – прошептал Джексон и наклонился поцеловать ее.

Она мельком взглянула на свое тело и заметила, что бессознательно тоже склонилась в его сторону. Она резко отпрянула и съежилась от боли, ударившись о дверцу, так что металлическая ручка вдавилась в позвоночник. Отвернувшись от Джексона, Клементина наблюдала, как серфингист пробежал через волны и прыгнул на свою доску, направив ее в море. Она старалась дышать помедленнее, чтобы успокоиться.

– Ты не знаешь меня, – возразила она.

– Знаю.

Клементина покачала головой, изо всех сил удерживая слезы и не давая ему возможности получить хоть какой-то шанс. Она ощутила себя такой одинокой, как будто его не было рядом, как будто она осталась единственным человеком на земле.

– Меган – моя лучшая подруга – сказала она. Первая настоящая подруга в ее жизни, добавила Клементина про себя. Она не могла предать ее. Они с Джексоном никогда не смогут быть спокойны и счастливы, после его брака с Меган. Он любил ее, оставил ее, и между ними всегда будет клин. Даже если они смогут забыть, каждое утро и каждый вечер боль в глазах Меган станет их кошмаром.

Джексон долго и пристально смотрел на нее, надеясь, что Клементина еще раз посмотрит в ответ и даст ему возможность все изменить. Он так долго ждал минуты, когда останется наедине с ней, без нависающей над ним критики Алекс или ревности Меган, а сейчас, когда они здесь и ничто и никто не стоит между ними, она по-прежнему держит его на расстоянии.

– Думаю, мне лучше отвезти тебя домой, – сказал Джексон, когда понял, что никакой надежды не осталось.

Клементина кивнула, и он завел машину. Они в молчании поехали по побережью по направлению к каньону Малибу, а за ними уже появлялся мерцающий свет солнца на горизонте. Они подъехали к каньону и направились к долине.

– Я чудесно провела время, Джексон, – сказала Клементина, пока он медленно огибал повороты в полумраке каньона.

Джексон кивнул, внезапно почувствовав себя очень старым. Старым, смертным и очень, очень усталым.

* * *

Меган сидела, как зачарованная, на жестком стуле, от которого немел зад, в классе средней школы. Она вспомнила, как Джо играл для нее на рояле, когда они были моложе. Но тогда он играл пьесы из учебника для третьего класса, а не сонату до диез минор Бетховена. И тогда она частенько прокрадывалась под стулом и хватала за ноги, пытаясь отвлечь его внимание, а не сидела, как загипнотизированная, испытывая благоговейный страх перед красотой музыки и талантом Джо, который он отточил до совершенства.

Меган смотрела на лицо Джо, пока он играл, и понимала, что никогда не видела этого человека, сидевшего за роялем в черном фраке, не знала его пламенной страсти, бездонной глубины чувств, приносимых в дар гению Бетховена. Глаза Джо сверкали, застыв на какой-то точке за сценой. Губы были плотно сжаты, как будто раздавлены тяжестью единственного опустошающего шквала. И все время его пальцы продолжали свое волшебство, иногда медленно и гипнотически, а в следующую минуту двигались так быстро, что пальцы Меган шевелились сами собой в ответ. Она оглянулась вокруг, с удовольствием и гордостью заметив, как внимательно и восхищенно слушала концерт публика.

Этот концерт – третий, на котором была Меган с тех пор, как встретилась с Джо четыре месяца назад на премьере «Признать виновной» – входил в программу сольных концертов Джо. Он был самым потрясающим и снискал больше всего аплодисментов, наряду с выступлениями вместе с оркестром Северной Долины и хором. Спустя два часа, когда Меган, наконец, встала, с трудом передвигая занемевшие ноги, она испытывала блаженное умиротворение. Вышла на улицу и прислонилась к флагштоку, ожидая, пока выйдет Джо.

Он появился через пятнадцать минут, одетый в удобные белые хлопчатобумажные брюки и зеленый свитер. Джо снова улыбался застенчивой улыбкой, оставив величие и горделивый взгляд в опустевшем концертном зале и снова превратился в тринадцатилетнего паренька, которого она так ярко помнила.

– Я не могу высказать словами, как чудесно ты играл, – воскликнула Меган, когда они направились к машине Джо.

– Правда? – его светло-карие глаза, казалось, умоляли согласиться с ним.

Меган рассмеялась.

– Не понимаю, почему ты так неуверен в себе, Джо. Ты одаренный, блестящий музыкант. Все так думают. Слышал бы ты, что говорила публика после концерта.

Они дошли до машины, и Джо открыл для Меган дверь, а потом поспешно направился на место водителя. Он сел в машину и завел мотор.

– Ты голодна? – поинтересовался Джо.

– Умираю от голода.

Они поехали к семейному ресторанчику в западной части Лос-Анджелеса, специализировавшемуся на деревенских цыплятах и ребрышках. В ресторане стоял шум от звона тарелок, непринужденного смеха, криков родителей, призывающих детей к порядку. Меган различила провинциальный говор.