— Чтоб возвести другого истинного мужчину… второго мужа императрицы?..

— Почему бы нет?..

Силлий так гордо произнес эти слова, что страсть, тем более пылкая, что она так долго сдерживалась императрицей к прекраснейшему римлянину, выразилась в лихорадочном восторге Мессалины.

— А! — вскричала она, сжимая ему со страстью руку, — ты прав! В тебе римляне найдут, по крайней мере императора. Ступай, скажи Юнии Силане, что она больше не жена тебе, и, клянусь богами, через неделю ты будешь моим мужем. Быть может, ты отвергнешь меня, когда падет Клавдий!.. Но какое мне дело! Раз в жизни я буду любима истинным мужчиной.

Из-за одной только гордости Силлий совершил безумный поступок, беспримерный в истории, ибо он не любил, он не мог любить Мессалину.

Несчастный! Он любил свою жену…

Между тем, следуя тем роковым путем, на котором по замечательному выражению Тацита «опасность была единственной защитой против опасности», в тот же день, вернувшись домой, Силлий объявил Юнии Силане, чтоб она немедленно отправилась к своим родным, по-тому что он разводится с нею.

Сначала она думала, что он шутит. Но видя его, бледного, но твердого, слыша его глухой, но не дрожащий голос, повторявший обыкновенную в этом случав формулу: «Иди! Я тебя отпускаю!..», Юния Силана, сдержав рыдания, рвавшиеся из ее груди, поклонилась и прошептала: «Боги да простят вам и да хранят вас, Каий Силлий!..» Она удалилась.

Со своей стороны, Мессалина не медлила и повсюду объявила, что выходит замуж за Силлия. В течение недели, протекшей со времени первого разговора, она отослала в дом своего нового супруга большую часть своих богатств, свою золотую посуду и своих невольников.

Было невозможно, чтоб происшествие, взволновавшее весь город, осталось тайной для Клавдия.

— Что это значит? — спросил он императрицу. — Меня уверяют, что вы намерены выйти замуж за Каийя Силлия?

У Мессалины был уже приготовлен ответ.

— Ваше величество не обманули, — возразила она. — Необходимо, чтобы при вашей жизни вся империя была уверена, что я поступаю так, как будто бы вы лежали в гробнице.

— А! А почему нужно, чтоб в этом были все уверены?

— Потому что мне открыто невидимым голосом, что предатели злоумышляют погубить вас. Они хотят похитить у вас власть. Но я бодрствую, и привлекая на себя и на одного из ваших врагов всю тяжесть общественного негодования, отвращаю опасность — от вашей священной особы. Вот мой брачный контракт с Силлием… Подпишите его, дабы, когда настанет время сбросить притворство, я могла бы доказать, что действовала с вашего соизволения.

Клавдий подписал. Он подписал брачный контракт своей жены с Силлием. Подумайте: внутренний голос говорил об этом!.. Мессалина играла эту опасную комедию из повиновения богам, для того чтобы спасти Клавдия!.. При таких условиях слюнявый идиот обеими руками подписал бы приказания о своей смерти, если бы ему это предложила Мессалина.

На другой день, пользуясь отсутствием императора, которого заботы о жертвоприношении призывали в Остию, за пять миль от Рима, Мессалина праздновала свою свадьбу со всеми обычными церемониями.

Вкусила ли она в объятиях прекраснейшего римлянина все то счастье, о котором мечтала?..

Желательно думать, что, по крайней мере, в эту первую брачную ночь коронованная куртизанка не покидала брачного ложа ради подражателя соловью.

Мессалина при совершении своего циничного преступления забыла только одно, что, если Клавдий был настолько глуп, чтобы простить ее, то близ него были и умные люди, которые могли не извинить ее.

К числу этих людей принадлежал Нарцисс, прежний любовник Мессалины. Пока Мессалина предавалась распутству и выставляла в смешном виде своего слишком добродушного супруга — Нарцисс улыбался — даже более, не раз официально помогал в прихотях своей любезной подруги.

Он по воле императора отдал в полное ее владение фигляра Мнестера, в которого та влюбилась. В другой раз он приказал начальнику ночной стражи, Децию Кальпурнию, совершенно закрыть глаза, если ночью случится встретить на улице некую Лизиску, имевшую некоторое сходство с императрицей.

Но вот — вместо того, чтобы спокойно предаваться любовным утехам, Мессалина вмешивается в политику.

Нарцисса не обманули божественные голоса. У Силлия была своя цель, поэтому он и шел на риск.

И если случаем он выиграет партию, то кто поручится ему, Нарциссу, что умница Каий Силлий, став кесарем, будет для него тем же, чем был глупец Клавдий?

А кроме того, у Нарцисса была веская причина быть недовольным Мессалиной. Несколько месяцев тому назад она, хоть и имела основания жаловаться на одного отпущенника, грека Полибия, без совета с ним, Нарциссом, выпросила у императора его голову. Да пусть она умертвит двадцать сенаторов, сотню всадников — прекрасно! Но — отпущенника!.. Нарцисс был очень сердит на Мессалину.

Вот почему, рассмотрев с одним из своих друзей, таким же вольноотпущенником, как он, — Калистом, обстоятельства дела, он принял решение: если ни советы, ни угрозы не излечат Мессалину от безумной страсти, то он сделает все, чтобы осрамить, опозорить ее до конца… Дабы наверняка, одним ударом, поразить ее.

Каждый час к нему в Остию спешили шпионы с донесениями о делах в Риме.

Он не помешал свадьбе.

Великодушный в ненависти, он не расстроил ни пира, ни брачной ночи…

А наутро начал свои враждебные действия.

Клавдий не делал ни шагу без толпы куртизанок. Среди этих гетер были две, которым он оказывал предпочтение; это были две великолепные женщины, привезенные торговцем невольниками из Александрии, которые, будучи проданы одному ловкому господину, стали источником его состояния. Во всякое время дня и ночи, в городе и за городом Кальпурния и Клеопатра имели свободный вход в покои Клавдия.

Кесарь опоражнивал стакан меда, когда прекрасные египтянки — по приказанию Нарцисса — явились в слезах к императору.

— Что это значит? — вскричал он, более беспокоясь о самом себе, чем о них. — Не горит ли дворец?..

— О, если бы только дворец! — возразила Кальпурния.

— Вашей империи, вашему величеству угрожает по жар!.. — добавила Клеопатра.

— Империи?.. Мне?.. Пожар?..

Клавдий решительно ничего не понимал. Утром храбрый император, вообще не обладавший ясным рассудком, с трудом отличал правую ногу от левой.

— Спокойней, спокойней! — сказал он. — Объяснитесь, мои деточки, без метафор.

Клеопатра и Кальпурния пали на колени.

— Раз ты, кесарь, — сказала Кальпурния, продолжая изображать отчаяние, смешанное с ужасом, — приказываешь, то узнай все! Презирая божеские и человеческие законы, императрица совершила одно из самых гнусных дел! Вчера она вышла замуж за одного из своих любовников.

— За консула Каийя Силлия, — добавила Клеопатра.

— Замуж? Моя жена?.. — воскликнул Клавдий и, припомнив недавнее происшествие, продолжал:

— Ах, да! Знаю! Третьего дня она мне говорила об этом! Но это брак фиктивный… Он поможет мне уничтожить замыслы моих врагов…

— Фиктивный брак? — сказала Клеопатра. — Мессалина обманула твое доверие, кесарь! Она в настоящий час уже обвенчана с Силлием.

— С Силлием, — подтвердила Кальпурния, — который осмеливается повсюду объявлять, что отнимет у тебя скипетр, как отнял жену… под самым носом…

Клавдий уже не смеялся.

В эту минуту вошел Нарцисс, взволнованный, с искаженным от злости лицом.

— Что ты мне скажешь! — вскричал Клавдий. — Мессалина!..

— Мессалина более не принадлежит тебе, государь, — отвечал Нарцисс. — Она жена Каийя Силлия. Этот наглый, дерзкий соперник взял у тебя не только жену, но также твое имущество и невольников. Мое сердце обливается кровью. Советую тебе строгость, по говорю — прощение невозможно! Сенат, народ, армия видели свадьбу Силлия, и если ты не поспешить, муж Мессалины будет властителем Рима.

Клавдий побледнел.

— Хо-хо-зяин Рима!.. Си-силлий!.. — начал заикаться он. Клавдий особенно сильно заикался в приступах гнева.

— Да, — возразил Нарцисс, — и единственное средство спасения для вашего величества — это избрать кого-нибудь из твоих служителей, на верность которого ты полагаешься, и дать ему полномочия разъединить преступников и наказать их.

Клавдий бросился к отпущеннику и судорожно обнял его.

— Ступай же! вскричал он. — Кто более тебя мне верен? Тебе я поручаю наказать их! Ступай!.. Почему ты уже не возвратился!..


Была осень, наступило время созревании и сбора винограда. Алчная до всех удовольствий, после любви Мессалина предалась вину. Ради торжества второго дня своего брака она устроила под видом сбора винограда праздник Бахуса в садах своего нового мужа.

Там собралось двести или триста женщин и мужчин, — все едва-едва прикрытые конскими или пантеровыми шкурами, потрясая палками, обвитыми виноградными листьями, упившись вином, они плясали, прыгали, как демоны вокруг чана, до краев наполненного пурпурными гроздьями, оглашая воздух неистовыми криками: «Ио! Ио! Вакх! Эван!»

Вдруг голос, как бы нисходивший с неба, раздался среди неистово пляшущей толпы…

Этот голос принадлежал доктору Вектию Валенсию, старому любовнику Мессалины, а те, кто не был ее любовником, — теперь товарищи по оргии…

Ради того, чтобы подышать свободнее, Валенсий влез на вершину сикоморы и оттуда закричал:

— Гей! Гей! Друзья, берегитесь!.. Я вижу — со стороны Остии приближается сильная гроза!..

Гроза, когда на небе не было ни облачка? Доктору отвечали криком, свистом. Мессалина бросила в него свой кубок. И снова все начали прыгать и скакать…

Но потому ли, что менее пьяный, чем его товарищи, Валенсий предугадал кровавую развязку или же случайно пьяница сделался пророком, только не прошло и часа с того времени, как доктор со своей «обсерватории» произнес зловещее предсказание, а со всех концов уже начали появляться гонцы, извещая Мессалину и Силлия, что Клавдий, узнав обо всем, идет мстить…