Тейлор Джонс - Сияние любви

Брендан с явным интересом наблюдал за ней.

– Они для чтения и письма, – коротко объяснила Генриетта. – Если я ношу их слишком долго, у меня начинает болеть голова.

– По правде говоря, у меня та же самая проблема, – признался Брендан и прижал Генриетту к себе. – Возможно, вы могли бы дотянуться и снять мои очки? Я не хочу вас отпускать. Не верю, что вы не убежите.

Генриетта заметно смутилась:

– Честно говоря...

– Я чувствую, что у меня уже начинается боль в левом виске, – попытался схитрить Брендан.

– О, ради Бога! – Генриетта сняла с него очки и опустила их в нагрудный карман его сюртука.

– Я, честно говоря, надеялся, что вы положите их рядом со своими очками, – заметил Брендан, изобразив на лице уныние, хотя глаза его светились озорством.

Генриетта слегка откинула голову назад.

– Тогда у меня был бы повод забрать их оттуда позже, – добавил Брендан.

Генриетта придала лицу высокомерное выражение и сухо произнесла:

– Капитан, у нас с вами никакого «позже» быть не может. После событий сегодняшнего вечера, боюсь, нам придется прекратить нашу дружбу.

– Так что, события сегодняшнего утра не произвели на вас большого впечатления? – спросил Брендан, изменившись в лице.

– Нет... – Генриетта прикусила нижнюю губу. Он пытался выставить ее девушкой без морали и принципов. – Разумеется... эти события произвели на меня некоторое впечатление. Но то же можно сказать и о событиях этой ночи.

– Понятно. А позвольте узнать, о каких событиях вы говорите?

– Не пытайтесь сделать вид, что ничего не понимаете, капитан Кинкейд. Совершенно очевидно, что вы прочитали записку, которую я просила вас передать мистеру Блэкстону.

– Очевидно? – переспросил Брендан.

– Да, – резко ответила Генриетта. – Я никогда не говорила вам о том, что пишу книги, и все же сегодня вечером вы представили меня майору Бонневилю именно как писательницу.

Брендан не ответил, лишь крепко стиснул зубы.

– Вы должны были доставить записку по назначению. – Брендан блеснул глазами.

– Поверьте, записка у Блэкстона. – Генриетта решила не реагировать на его слова.

– А затем ваше второе оскорбление.

– Оскорбление? – Брендан невесело рассмеялся.

– Любому ясно, чтобы, пытаясь избавиться от меня, решили передать меня майору Бонневилю.

– И он вам понравился?

Генриетта подавила отвращение, возникнувшее при воспоминании о маслянистых лангустах, исчезавших за усами Бонневиля.

– Он довольно приятный, но я не какая-то певичка из кабаре, в которых вы так часто бываете, чтобы меня можно было передавать от одного мужчины к другому.

Нечто похожее на сожаление промелькнуло на лице Брендана.

– Генриетта, – проговорил он нежно.

Глаза Генриетты увлажнились, и она торопливо сморгнула несколько раз.

– И наконец, – выдавила она из себя, – я обнаружила вас в обществе мисс Нортгемптон.

– Но это...

– Мне известно о том, что вас связывает.

– Правда? Тогда вам известно больше, чем мне.

– Вы пытаетесь отрицать...

Прозвучали последние аккорды вальса, и Брендан так резко остановился, что Генриетта едва не упала.

– Моя милая, – проговорил Брендан, отступая на шаг назад и предлагая ей руку, – учитывая деликатный характер нашего разговора, может быть, лучше продолжить его в другом месте? – Он улыбнулся одними глазами.

– О нет! – горячо возразила Генриетта. – Никуда я с вами не пойду.

– Тогда, думаю, мы могли бы станцевать еще один тур вальса, – предложил Брендан, заметив, что пары вновь стали собираться для танца.

Генриетта торопливо приняла предложенную ей руку, и через несколько мгновений они с Бренданом были уже на террасе. Они остановились на белой мраморной балюстраде, выходящей на лужайку. Генриетта отодвинулась от Брендана, заложив руки за спину, и стрельнула глазами по сторонам. Майора Бонневиля нигде не видно, заметила она с облегчением. Вообще людей вокруг было немного. Вечер становился прохладным, и многие поспешили вернуться в дом.

– Генриетта, – начал Брендан, стараясь не смотреть на Генриетту. Его рука, затянутая в перчатку, лежала на перилах. – Сегодня утром в моем кабинете... произошло нечто особенное. Ты особенная. Я никогда не встречал женщин, похожих на тебя.

Генриетта не знала, что сказать. Она была так зла и... так смущена. Хотя ей было и неприятно признавать это, но она была с Бренданом в одной постели, впустила его в себя, и теперь между ними существовала особого рода связь.

– Я возвращалась сегодня в банк, – сказала вдруг она. При этих словах Брендан повернул к ней голову. При лунном свете его глаза казались темно-синего цвета.

– Я ходила туда с тетей Филиппой. Она также снимает ячейку, и ей нужно было бриллиантовое ожерелье для сегодняшнего вечера. Я не говорила тебе раньше, но когда мы были там, я заметила, что многих маминых украшений нет на месте. Сегодня днем я решила еще раз заглянуть в ячейку, просто чтобы убедиться. – Генриетта глубоко вздохнула. – Статуя пропала.

– А вот и он! – воскликнула Эстелла, прижимаясь носом к окну кареты. – Чертовски красивый!

Брайтвуд-Холл был просто великолепен, заметила Генриетта, когда карета Хэнкоков въехала на усыпанную белым гравием подъездную дорогу. В нежном вечернем свете густые леса по краям дворца выглядели еще роскошнее, а тысячи дрожащих на ветру листков поблескивали, как водная гладь.

Тетя Филиппа даже не подняла глаза от кружева, которое вязала всю дорогу.

– Ну-ну, Эстелла, следи за выражениями, – сделала она замечание дочери.

Эстелла улыбнулась.

Генриетта наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть поместье. Здание с идеальными пропорциями построено из серебристо-белых камней, перед домом расстилалась огромная лужайка. У подъезда уже стояло несколько сияющих экипажей.

После того как их карету отослали на задний двор, где лошадей должны были накормить и напоить, дамы поднялись по парадным ступеням, по обе стороны от которых высились огромные каменные жеребцы, вставшие на дыбы.

У парадной двери гостей встретила мисс Тиллингем, одетая в довольно необычную бархатную амазонку цвета ржавчины.

– Добро пожаловать в Брайтвуд-Холл, дамы. – Она широко улыбнулась, показав все зубы. – Я уверена, мы замечательно проведем время. – Она указала гостям на вход. – Лесник говорит, что погода продержится, а смею вас заверить, что в этих вещах он кое-что понимает, так что большую часть времени мы будем проводить на улице. А что, позвольте вас спросить, может быть лучше?

Парадный зал дома ошеломлял: стены отделаны мрамором с розовыми прожилками, резные колонны поддерживали высокий сводчатый потолок. Шаги эхом отдавались в его глубине.

Но Генриетта не заметила ничего из этого, потому что в зале, сложив на груди руки и прислонившись к одной из колонн, стоял капитан Кинкейд. Он был поглощен беседой с высоким дородным мужчиной.

Генриетта так резко остановилась, что Эстелла, шедшая позади, задрав голову, чтобы получше рассмотреть потолок, врезалась ей в спину.

Проследив за взглядом кузины, она произнес шепотом:

– Это зять капитана Кинкейда, Хорас Даутрайт-третий.

– И почему только они пригласили этого ужасного капитана Кинкейда, не понимаю, – с недовольным видом проговорила тетя Филиппа. – Не смотрите на него, девочки. Сделайте вид, что его нет.

Эстелла и Генриетта проследовали за тетей Филиппой. В это время Брендан заметил их и остановил свой взгляд на Генриетте. Ее желтая поплиновая юбка помялась в дороге, и вообще Генриетта чувствовала себя разбитой и была очень голодная. Однако, заметив, с каким обожанием Брендан смотрел на нее, словно она была известной придворной красавицей, Генриетта вдруг почувствовала, что размякает и ее начинает слегка трясти. Она видела Брендана совсем недавно, накануне вечером, однако, встретив его сейчас, почувствовала, что соскучилась по нему.

Она взглянула на Брендана еще раз и заметила, что он подмигнул ей.

Спальня Генриетты была просторной и солнечной, отделанной кремовыми набивными обоями и позолоченной лепниной, с которыми великолепно гармонировал бледно-розовый бархат на мебели. В блестящих хрустальных вазах стояли свежие лилии. Занавески легко волновал ветерок, приносивший аромат свежескошенной травы.

Их сундуки уже прибыли на отдельном экипаже вместе с горничными тети Филиппы, Эстеллы и еще одной девушки, Пенни, взятой, чтобы прислуживать Генриетте.

Пенни поставила тазик для умывания, приготовила свежее белье и мыло с ароматом лаванды. У зеркала были разложены расчески из слоновой кости, щетка и крем для лица, а свежие выглаженные платья висели в гардеробе из кленового дерева.

Окна спальни выходили на лужайку, идущую под откос. За ней виднелся лес.

– Боже! – воскликнула Эстелла, ворвавшись в комнату, как ураган. – Здесь повсюду лошади. – Она бросилась на кровать Генриетты.

– Лошади? – Генриетта внимательнее посмотрела на лужайку.

– Да. И у тебя здесь тоже.

Генриетта повернулась и взглянула на каминную полку, па которую указывала Эстелла. Там и впрямь стояла длинная очередь из статуэток, изображавших лошадей. Выполнены они были из слоновой кости, дерева и металла.

Генриетта села на кушетку.

– Мисс Тиллингем известна своей страстью к лошадям.

– Да, но я не думала, что ее страсть перенесется на все внутреннее убранство дома, – саркастически заметила Эстелла. – В моей комнате висит огромный портрет чистокровной кобылы с жеребенком. – Эстелла скинула с себя туфельки. – Это будут замечательные несколько дней, дорогая кузина, не правда ли?

Боже! Генриетта хорошо знала этот хитрый взгляд кузины.

– Ты придумала для Баклуорта еще одно испытание? – Эстелла перевернулась на бок и подперла голову рукой.

– Он такой милый.

– Вот именно. И сейчас самое время отпустить его. – Генриетта нахмурилась. – Помнишь, как он пытался научиться водить парный двухколесный экипаж только потому, что ты как-то сказала, что хотела бы на нем прокатиться?