— Я видела фотографии Нью-Йорка, — сказала она. — Они впечатляют!

Отец и дочь обменялись улыбками, спеша поскорее покинуть вагон. Первый шок ожидал молодую женщину, когда она вышла из здания вокзала. Тот показался ей похожим на замок с двумя заостренными башнями возле главного входа, над которым красовалось витражное окно. Здание было великолепным и немаленьким. Построенное в 1915 году, оно служило отправной точкой на пути в Монреаль по северному берегу, и в Гаспези, через мост Квебека — по южному.

Жослин подошел к такси. Эрмин, совершенно потерянная, шла за ним. Ее оглушал шум с проезжей части, где грохотали трамваи[52] и гудели моторы автомобилей. Вокруг сновали обремененные багажом многочисленные путешественники.

— Куда мы едем, папа? — спросила она тихим испуганным голосом.

— Сначала в отель, дорогая. Не бойся! А то по твоему испуганному виду все поймут, что ты приехала с дикой окраины страны.

— Мне все равно! — отозвалась молодая женщина, прячась на заднем сиденье автомобиля.

В это мгновение Эрмин от всего сердца сожалела, что устроила прослушивание в Капитолии. Отец сел с ней рядом и протянул ей руку, словно она была маленькой девочкой.

— Наша дорогая Лора предусмотрела все, — сказал он. — Мы остановимся в Шато-Фронтенак. Сегодня вечером, после ужина, сможем прогуляться по Террас-Дюферрен. Говорят, вид на Сен-Лоран просто великолепен. И оденься понаряднее, я хочу пройтись с тобой под ручку!

— Мама одолжила мне два своих платья. Думаю, я тебя не опозорю.

— Ты — и вдруг опозоришь? — возразил он. — Такого просто быть не может! Ты такая красавица, моя девочка!

— Папа, но ведь номер в этом отеле, наверное, стоит огромных денег! Я читала проспект, в котором расхваливалось это заведение. Оно роскошное! Маме не следовало платить столько, ведь она постоянно жалуется на кризис. Завод Шарлебуа в Монреале работает вполсилы. Я не хочу, чтобы она разорилась!

— Ты не в курсе дел твоей матери. Я тоже знаю не многим больше, — сказал Жослин. — Но я могу кое-что тебе сообщить: она продала дом Фрэнка Шарлебуа каким-то американцам. И благодаря этой выгодной сделке мы сможем прожить остаток дней в изобилии. Мне это не по нраву, но с тех пор прошло уже несколько месяцев, и я смирился. Когда я написал об этом моей сестре Мари, ответное письмо было куда менее язвительным, чем прежние. Думаю, летом она приедет к нам в Валь-Жальбер посмотреть на твоих малышей.

Молодая женщина была удивлена. В некоторых случаях ее родители проявляли поразительную сдержанность.

«Но этим летом меня в Валь-Жальбере уже не будет, — подумала она. — Я не собираюсь ссориться с Тошаном. Я перееду жить в хижину Талы, как он того хочет. Во всяком случае, там я чувствую себя лучше, чем в этом городе».

При виде Шато-Фронтенак она забыла о своих сомнениях и страхах. Величественный фасад розового камня, большая башня и ряды окон, крыши и башенки — все было залито пурпурнозолотыми лучами заходящего солнца. Онемев от восторга, Эрмин застыла перед зданием, у подножия которого царило оживление, словно в муравейнике. Туристы, торопящиеся на свидания и прогулки, проходили по выложенной плитами набережной с беседками из чугуна и кованой стали. Многие стояли, опершись о парапет, откуда открывался прекрасный вид на старинный порт и реку Сен-Лоран. В лавандового цвета небе летали чайки.

— Мы остановимся здесь? — спросила Эрмин едва слышно, опасаясь выглядеть смешной в глазах таксиста.

— Да, как и многие приезжие, — сказал Жослин. — На самом деле Шато-Фронтенак построили, чтобы развивать в регионе туризм класса люкс. Это была идея железнодорожной компании «Canadian Pacific Railway». Говорят, архитектурным решением он напоминает французские замки эпохи Ренессанса. Завтра мы побываем в Крепости. Раньше на этом месте был другой замок — Сен-Луи. Идем, нам пора выходить!

— Сколько всего ты знаешь, папа! — сказала она с изумлением.

— Просто у меня хорошая память, и я целыми днями роюсь в книгах, — пошутил Жослин. — Временами у меня получается строить из себя умника!

С чемоданчиком в руке Эрмин прошла несколько шагов до входа в отель. Увидев свое отражение в зеркальной двери, она вновь обрела уверенность в себе. Она ничем не отличалась от остальных женщин своих лет, которых успела здесь увидеть. И вдруг, несмотря на то, что она чувствовала себя смущенной и потерянной среди всех этих незнакомых людей, Эрмин пришла поразительная мысль.

«Если бы я стала такой же знаменитой, как Энрико Карузо или Эмма Лаженесс, если бы все эти люди аплодировали мне, когда я стояла бы на сцене в костюме героинь, которых так хочу сыграть, — было бы глупо дрожать при мысли, что я могу выглядеть смешно или странно! Все смотрели бы на меня, все знали бы, кто я такая! Господи, но это амбиции, это гордыня!»

Религиозное воспитание мгновенно напомнило о себе. В детстве ее учили быть скромной и милосердной. Чуть ли не испуганная собственным желанием славы, Эрмин едва обратила внимание на роскошное убранство холла. В сопровождении служащего в красивой красной ливрее они с отцом вошли в лифт. Жослин дал ему чаевые, когда тот оставил в первой комнате номера их багаж. Двустворчатая дверь вела во вторую комнату. Великолепие ковров, занавесей, мебели и постельных принадлежностей восхитило отца и дочь. На стенах, оклеенных узорчатыми обоями медового цвета, висели картины с видами города.

— Папа, это просто невероятно! — сказала молодая женщина после продолжительного молчания.

— Я никогда не бывал в таком роскошном месте, — отозвался ее отец. — Моя Лора была бы на седьмом небе, увидь она эту красоту!

— Вам нужно приехать сюда вдвоем, если у мамы после нашей с тобой поездки останется в кошельке хоть пара долларов, — пошутила Эрмин. — А ведь в стране до сих пор экономический кризис! Представляешь, сколько денег она заплатила за один только номер? Я назвала бы это несправедливостью, пустой тратой денег.

— Но что с этим можно поделать? — возразил Жослин. — Тем более что этот отель дает работу не одному десятку человек!

Он обошел комнату, неуверенно открыл шкаф, похлопал по кровати, испытывая смутное чувство уважения к тому, что его окружало. Потом приблизился к окну и открыл его.

— Подойди сюда, дорогая! Не задавайся вопросами и не мучайся больше угрызениями совести. Посмотри!

День никак не хотел угасать. Кроваво-красные отблески трепетали на темных водах Сен-Лорана. Город, раскинувшийся на его берегах, постепенно зажигал свои огни, и они были похожи на звезды, упавшие с неба, чтобы украсить старинные кварталы, превратив их повседневное одеяние в праздничный наряд.

Снизу доносились звуки музыки: в одной из беседок на Террас-Дюферрен оркестр играл вальс. Эрмин проследила глазами за медленным движением грузового судна, направлявшегося в океан. Она подумала о Тошане, который сейчас находился в маленьком рабочем городке и жил, вне всяких сомнений, в бараке.

«Тот, кого я люблю, отдает все силы тяжелой работе далеко-далеко от меня. И он хочет, чтобы мы жили вместе в затерянном уголке, где он родился. А я — здесь, в этом сказочном замке, любуюсь прекраснейшим в мире видом! Но его нет рядом…»

От отца она предпочла скрыть свою печаль. Пройдя через вторую комнату, Эрмин обнаружила ванную, такую же роскошную, как и все в номере.

«Сегодня вечером я приму ванну, — пообещала она себе. — А сейчас мне пора переодеться к ужину».

Она выбрала бледно-зеленое платье, элегантное, но очень строгого кроя. Мать одолжила ей жемчужное ожерелье, нежное сияние которого подчеркивало светлую кожу молодой женщины. Она распустила узел на затылке и расчесала свои длинные светлые волосы. Каковы бы ни были требования моды, Эрмин ни за что не соглашалась их обрезать.

Отец нашел ее восхитительной. Они поужинали в ресторане отеля под люстрами со сверкающими подвесками. Эрмин заказала креветки и филе семги, а на десерт — мороженое со взбитыми сливками. Есть не хотелось; Эрмин казалось, что начался обратный отсчет, неумолимо приближающий час прослушивания. Жослин с удовольствием съел свою говяжью отбивную с перцем и кусок шоколадного торта. За столом они обменялись всего несколькими невинными фразами, поскольку оба стеснялись говорить: вокруг беседовали другие клиенты ресторана, звенела посуда.

И отец, и дочь испытали облегчение, оказавшись на Террас-Дюферрен. Ночь была прохладной, ветер принес откуда-то изысканный аромат цветов и скошенной травы, к которому примешивался более крепкий запах соленых вод Сен-Лорана.

— Давай пройдемся до крепости, — предложил Жослин. — Я читал, что Квебек был одним из немногих укрепленных городов в Канаде и даже во всей северной Америке. Стены этой крепости — свидетели нашей истории!

Военное прошлое города интересовало молодую женщину меньше всего. Ей не терпелось увидеть Капитолий и торговые улочки с их магазинами.

— Завтра я куплю подарки для Мукки, Шарлотты, мамы и Мирей, — сказала она с уверенностью. — Двойняшки еще такие маленькие, что было бы глупо привозить им игрушки. Господи, я забыла о Мадлен, хотя точно знаю, что ей подарить — молитвенник и серебряные четки!

— Мне тоже нужно сделать покупки, — пожаловался ее отец. — Лора хочет пеленать нашего малыша в английские пеленки! Еще нужны качественные погремушки и башмачки. Мы пойдем в квартал Сен-Рош, на улицу Сен-Жозеф[53], там много хороших магазинов. И очень многолюдно. А послезавтра, доченька, ты пройдешь прослушивание.

— Увы, я только об этом и думаю! — призналась она. — Не знаю, какое платье мне надеть, как причесаться, и еще мне кажется, что я не смогу произнести ни звука!

Несмотря на ласковые и ободряющие слова отца, ей не хватало женского общества. Наивная вера Шарлотты или пламенный энтузиазм матери — она нуждалась в них как никогда, равно как и в их советах и улыбках.