Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа

Тала слушала его, не сводя восхищенного взгляда со своей дочери.

— Ты добр, мой сын, — ответила она и наконец посмотрела на него. — Несмотря на твой гнев, ты не оставил меня, ты спас меня и Киону. Я должна сказать тебе что-то очень важное. Не надо слишком сильно ненавидеть Жослина Шардена! Сначала я его пожалела, потом решила вылечить, чтобы он вернулся к Лоре и Эрмин. Силе, которая толкала меня к нему, я не могла сопротивляться. Это я его соблазнила, а не он меня. Как знать, может, высшие силы соединили нас, чтобы Киона жила на свете? Я не знаю, почему твой отец не дал мне других детей, кроме тебя. Представь, как я удивилась, когда поняла, что беременна. И это в мои годы! Будь спокоен, сын, мое сердце больше не страдает от этой запретной любви. Теперь я не одна, у меня есть моя Киона, которую я буду любить и беречь. Я так счастлива! Возвращайся к своей супруге и детям!

Тошан только устало отмахнулся. Об этом не могло быть и речи. Он мог простить мужчину, который пожелал женщину, особенно в обстоятельствах, о которых он был наслышан. Шарден считал, что жить ему осталось недолго, и Лора собиралась замуж за другого. Однако ложь и трусость он ненавидел.

— Нет, мать! Я найду себе работу, мне нужны деньги. Ты не забыла наш уговор? Ты уйдешь жить к Одине. Я пообещал, что поменяю крышу на ее хижине, куплю провизии и ружье для Шогана. А потом приготовлю наше жилье к приезду Эрмин и детей.

Тала кивнула. Она уступала воле сына, которому она принесла столько боли и заставила разлучиться с теми, кого он любил. Однако перспектива жить в жалкой лачуге еще дальше к северу вместе с Аранк, Одиной, Шоганом, его женой и детьми, совсем ее не прельщала.

— С Кионой я смогла бы жить и в пещере, и в медвежьей берлоге, — сказала она, надменная и в то же время ласковая. — Не тревожься, мой сын, когда ты вернешься, я уйду из хижины, которую твой отец построил для меня!

Этими словами она давала Тошану понять, что дом принадлежит ей и она соглашается принести тяжелую жертву. Он прекрасно ее понял, но сделал вид, что ему все равно.

— Отдыхай, мать, — просто сказал он.

Ему стоило труда скрыть уважение, которое внушала ему твердость материнского характера, ее способность шагнуть в могилу и вернуться к жизни в следующее же мгновение. Тала, волчица! В глубине души он гордился тем, что она — его мать.

Эрмин и Шарлотта в первый раз вывезли Мари и Лоранс на прогулку на улицу Сен-Жорж. Маленькие двойняшки выросли и заметно поправились. Каждая лежала в отдельной коляске, поэтому Эрмин в очередной раз порадовалась, что заботливая девочка всегда рядом. Снег всюду таял под лучами яркого солнца. День и ночь водопад на Уиатшуане глухо ревел, словно желая показать людям, что река наконец восторжествовала над зимой и вырвалась на волю, чтобы поскорее влиться в озеро Сен-Жан, которое тоже частично освободилось от ледяного плена.

Обрадованная потеплением, которое говорило о приходе весны, молодая женщина возвращалась с почты. Она отправила письмо Тошану по адресу, который он указал в предыдущем своем послании. Уже больше месяца ее супруг работал в Вальдоре — стремительно развивающемся центре горнорудной промышленности, в нескольких сотнях километров к западу от озера Сен-Жан.

Эрмин не сердилась на мужа, и все же никак не могла понять, почему он решил работать так далеко и по пути даже не заехал повидаться с ней и детьми в Валь-Жальбер. Разумеется, он что-то написал в свое оправдание в письме, но это только усилило ее терзания.

«Обидно, что он принимает такие важные решения, не спросив моего мнения, — думала она. — Он рассказал мне о своих планах, но так все равно нельзя! Тошан пишет, что мы будем жить в хижине Талы, которую он планирует сделать настоящим уютным домом, и я должна с этим смириться, уехать от родителей, уехать из Валь-Жальбера! Чтобы переделать жилище, ему нужны деньги. A его мать, которая очень любит свой дом и окрестные земли, уйдет жить к своим родственникам!»

— Тебе невесело, — негромко сказала Шарлотта. — Я это знаю наверняка, потому что ты уже три дня не поешь.

— Ты права. Меня очень расстраивает поведение Тошана. Я так хочу, чтобы он вернулся! Уже четыре месяца я его жду. Сначала я волновалась, но теперь… Мне иногда приходит в голову, что он не хочет больше видеть своих дочек и Мукки. А меня — еще меньше. И появляются совсем уж мрачные мысли…

Молодая женщина поверяла свои сомнения Шарлотте, потому что не решалась открыться родителям. Находясь на седьмом месяце беременности, Лора все время проводила за шитьем и вязанием, а Жослин с умилением взирал на жену. Если Эрмин заводила речь о долгом отсутствии мужа, то слышала успокаивающие слова, которые, однако, звучали довольно равнодушно.

— Тебе повезло, что твой муж предпочитает работать, а не сидеть на шее у семьи своей жены, — говорила ее мать. — Пишет он тебе регулярно. Он старается сделать как лучше.

— Мужчине в расцвете сил, такому, как Тошан, нужны свобода и занятие, — слышала она от отца. — Не сердись на него, он привык ни от кого не зависеть!

В прошлое воскресенье Эрмин пожаловалась было Бетти, но та сказала с ободряющей улыбкой:

— Ты девчонка из Валь-Жальбера, Мимин! Здесь, спасибо фабрике, мужья возвращались к своим женам каждый вечер, но в других регионах эти господа проводят с семьей в лучшем случае шесть месяцев в голу. Я сразу предупредила Жозефа, что хочу видеть моего супруга дома как можно чаще. Не придумывай себе забот, Тошан скоро вернется, и в следующем году у тебя будет еще один малыш!

По ребенку в год — этой мечте милой Элизабет Маруа так и не суждено было сбыться. Она чувствовала себя виноватой в том, что не смогла родить мужу много детей.

Словом, по мнению родственников и соседей, Эрмин полагалось радоваться сложившемуся положению вещей, но у нее это не слишком-то получалось.

— Какие мрачные мысли? — спросила Шарлотта.

Молодая женщина ласково посмотрела на свою маленькую спутницу. Шарлотта из девочки уже начала превращаться в девушку: движения ее стали более грациозными, росла грудь.

— Я говорю себе, что сама во всем виновата, — сказала она. — Я воспользовалась непредвиденным отъездом мужа, чтобы начать работать над голосом и петь, как только мне этого захочется. Репетиции с мадемуазель Каликст настолько занимают мой ум, что я не замечаю, как летят недели! Мадлен так хорошо кормит малышек, что они стали для меня не заботой, а удовольствием. Я играю с ними, укладываю спать и вывожу на прогулку, как сегодня, — сплошная радость! Мне не пришлось постирать ни одной грязной пеленки, да и меняю я их нечасто. Настоящая дама из высшего общества!

Эрмин шутила, но в голосе ее слышалось сожаление. Она упрекала себя, что так легко приняла все то, что облегчало ей жизнь.

— Я совсем избаловалась! Если я перееду жить на берег Перибонки, Тошан по-прежнему будет работать далеко от дома. Это значит, что по полгода я буду жить одна с тремя детьми. Мадлен не жалуется, но я знаю, что она ждет не дождется сентября, когда сможет уехать в Шикутими, к сестрам конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей. И меня преследует мысль, что я предала своего мужа. Или, скорее, поступила вопреки его воле.

Эрмин присела на нижнюю ступеньку крыльца дома, где некогда проживала приятная в общении вдова Мелани Дунэ. Шарлотта, на личике у которой появилось озабоченное выражение, опустилась рядом.

— Мимин, если ты и правда уедешь, что я буду здесь делать? Ты должна взять меня с собой. Я очень люблю Лору и Мирей, но тебя — намного больше! Я буду тебе помогать! Буду убирать и готовить. И следить за Мукки.

— Нет, дорогая, в начале осени мама хочет отправить тебя в пансион, чтобы ты смогла стать учительницей.

— Я и так уже все знаю! И не хочу учиться! Эрмин, не бросай меня!

И девочка, прижавшись к старшей подруге, разрыдалась.

Она плакала так горько, что Эрмин расстроилась.

— Шарлотта, ты же знаешь, что я рада бы взять тебя с собой, но это было бы эгоистично. Тебе нужно получить профессию. Она пригодится тебе в будущем.

— Вовсе нет! Ты станешь певицей, как говорит твой отец, и я буду всегда ездить с тобой, буду твоим гримером, твоей горничной! Мимин, умоляю, возьми меня с собой! А вдруг Лора и Жослин решат отдать меня назад отцу или Онезиму? Его жена, Иветта, терпеть меня не может!

Эрмин погладила девочку по волосам, густым и волнистым.

— Если не перестанешь, я тоже заплачу, — сказала она. — Не бойся, я сделаю для тебя все, что смогу. Нужно только дождаться ответа от Тошана. Я рассказала ему о моих планах и теперь хочу, чтобы он рассказал о своих. На этот раз я никому не буду врать, тем более своему мужу. Я написала, что собираюсь на прослушивание в будущем месяце, потому что пение приносит мне счастье, оно наверняка мой невидимый путь!

— Что такое «невидимый путь»? — удивилась Шарлотта.

— Когда я познакомилась с Тошаном, он рассказывал много интересного о верованиях индейцев. Они считают, что в мире для всех есть невидимые пути и каждый должен найти свой. Тошан сказал, что наши невидимые пути пересеклись не случайно — это знак, что мы должны быть вместе. И, думаю, это правда. Еще он рассказывал мне о свойствах круга — геометрической фигуры, которой индейцы придают большое значение. Линия нашей жизни должна описать круг…

Шарлотта вздохнула. То, что говорила молодая женщина, было и забавно, и странно. Эрмин добавила более серьезным тоном:

— Я люблю Тошана всей душой, но мне не всегда легко его понять. Надеюсь, что ты выйдешь замуж за простого и очень доброго парня.

— Может быть, — ответила Шарлотта, втайне подумав о Симоне Маруа.

— Давай-ка вернемся! Мирей обещала испечь пирог с орехами пекан к полднику. Я рада, что наконец отправила это письмо. Тошан будет знать правду. Если он запретит мне ехать в Квебек, тем хуже!