— Черт бы их побрал! Это была всего лишь гадкая шутка. Они спрятали моих псов в ангаре. Я поранился не в драке, а по дороге обратно в Валь-Жальбер. Я слишком торопился. Решил срезать путь, и, когда ехал через лес, ветка вспорола мне плечо через куртку. Но это ничего. А собак я не распряг, потому что спешил увидеть тебя. Пойду отпущу их, а уже потом сяду за стол.

«Потому что спешил увидеть тебя!» Волна счастья накрыла Эрмин, на душе у нее стало легко и радостно. Она почти жалела о том, что устроила званый обед, потому что из-за него они не могли остаться наедине прямо сейчас. Супруги обменялись долгим страстным поцелуем — обещанием любовной схватки, в которой они, задыхающиеся и дрожащие от желания, сойдутся, вне всякого сомнения, еще задолго до наступления ночи.

* * *

За обеденным столом царило оживление. Все присутствующие пребывали в прекрасном расположении духа. Тошан и Симон сразу прониклись друг к другу симпатией. Разделявшая их разница в пять лет не мешала им шутить на одни и те же темы. Они с удовольствием сравнивали свои нынешние занятия и посмеивались над начальниками.

Ханс с улыбкой внимал их диалогу, отдавая должное своей порции куриного фрикасе. Лора ела без аппетита, но старалась быть как можно внимательнее к старшему сыну Бетти и Жозефа. Симон был неплохо воспитанным, приятным во всех отношениях юношей, к тому же он привез ей новости из Монреаля, от управляющего заводом, и не упустил случая еще раз поблагодарить за то, что получил работу в таком хорошем месте.

— Я кое-что откладываю, и это благодаря вам, мадам Лора. Я рад, что Арман тоже подрабатывает. С вашей стороны это очень великодушно — взять его к себе на службу.

Эрмин лучилась радостью. Сидя между матерью и мужем, она наслаждалась теплой семейной атмосферой. Тошан своими поцелуями развеял ее гнев и страхи. Она любовалась великолепной посудой с золотыми каемками, хрустальными бокалами, блюдами, наполненными аппетитной едой. Эмоции, отражавшиеся на личике Шарлотты, которая смотрела на все с таким восхищением, приводили Эрмин в восторг.

«Я заблуждалась, считая, что хочу стать певицей, — подумала молодая женщина. — Как только Тошан оказывается со мной рядом и я могу наслаждаться заботой о сыне, вдоволь болтать с Шарлоттой и мамой, — мое счастье становится полным. Что я стала бы делать в Квебеке или где-нибудь еще, вдалеке от моего поселка? Я предпочитаю жизнь честной и преданной супруги. Это такое наслаждение — прижимать к груди младенца…»

Она представила себя окруженной малышами: Мукки, темноволосый и неутомимый, ласковая белокурая девочка, еще один мальчик, и еще одна девочка… Она будет петь, но для них, для ангелочков, которых пошлет ей небо.

«Как не устает повторять Бетти, дети — вот истинное богатство, — подумалось Эрмин. — Если Октав Дюплесси снова приедет к нам, я так ему и отвечу! Скажу, что желаю только одного — быть мамой и с любовью заботиться о своих детях, по субботам печь им сладости, а остальную неделю шить!»

Восклицание будущего отца этой многочисленной семьи вернуло ее к реальности. Тошан как раз рассказывал Симону о предстоящей гонке и о том, как у него украли упряжку.

— И ты им поверил, этим парням? — прыснул со смеху Симон. — Что кража собак — это шутка? Я думаю, они хотели вставить палки тебе в колеса, то бишь помешать. Они лихие ребята, это мое мнение!

— Может, и так, но у меня собаки лучше, чем у них, — отозвался Тошан. — И они это знают.

— Тошан, вы всерьез собираетесь участвовать в этой гонке? — вмешалась в разговор Лора. — Но ведь это, по меньшей мере, неосмотрительно!

— Такие пари заключались и выигрывались и до меня, — возразил Тошан. — Лед сейчас крепкий. Если я выиграю, то получу пятьдесят долларов.

— Только что ты говорил о двадцати, — удивилась Эрмин. — Двадцать — уже много! Но пятьдесят… Ты хорошо подумал? Это же без малого твоя заработная плата за месяц! И если ты проиграешь, тебе придется отдать им эти деньги! У тебя они есть?

— Я не проиграю! — с уверенностью в собственных силах заявил Тошан. — Если бы это было не так, я бы не спорил.

— Даже будь я склонен к авантюрам — не стал бы так рисковать! — прокомментировал услышанное Ханс Цале, по натуре человек весьма экономный.

Эрмин подавила вздох. Ей тоже не нравилась эта идея с гонками через озеро, но она не хотела ссориться с мужем, а потому промолчала. Симон же, наоборот, преисполнился энтузиазма. Юная копия Жозефа Маруа, своего отца, только куда более жизнерадостный, он заглянул своими ореховыми глазами в черные очи Тошана.

— Я приду на это посмотреть! — объявил он. — И поставлю на тебя, зять! Я смело могу называть тебя зятем, потому что Мимин мне как сестра. И твою жену возьму с собой, чтобы она смогла присутствовать при старте. Запряжем Шинука и поедем. Ты согласна, Мимин? Прогулка пойдет тебе на пользу!

— Тогда возьмем с собой и Мукки! — согласилась Эрмин, обрадованная этим предложением. — Если будет солнечная погода, я поеду с удовольствием!

— Если так, то мы тоже поедем! — добавила Лора. — Может, даже в автомобиле.

— Снег хорошо утоптан, и, если аккуратно вести машину, проблем не будет, — заверил ее Симон.

Мирей принесла десерт. С характерной для нее непосредственностью экономка вступила в разговор, отрывки из которого улавливала, когда время от времени входила в комнату с блюдом или столовыми приборами.

— Ничего особенного вы, мадам, да и ты, Эрмин, там не увидите: разве что полдюжины сорвиголов, несущихся по озеру и кричащих на своих собак. Бедные звери, ведь бежать-то сломя голову приходится им! Я родилась в Тадуссаке, и, скажу я вам, мой отец не изнурял понапрасну своих собак. Когда лед становился крепким, он охотился на тюленей. Я была шестым ребенком в семье и с четырнадцати лет служила в большой гостинице, в которой могли поселиться за раз три сотни человек[11]. Уже в то время в наши края приезжали туристы.

Мирей могла без устали рассказывать о своем детстве, проведенном в Тадуссаке, одном из старейших поселений Квебека. Лора, Ханс и Эрмин не раз слышали о красотах залива, в котором еще в шестнадцатом веке по приказу короля Франции Генриха IV основали одну из крупнейших в стране факторий[12].

— Может, поедешь с нами, Мирей? — предложила Лора. — Ты почти не выходишь из своей кухни!

— Господь мне свидетель, мадам, но зимой любой прогулке я предпочту посиделки у печки, и не важно, солнечный день за окном или пасмурный.

Домоправительница вышла. Шарлотта подмигнула Эрмин, и молодая женщина дружески подмигнула в ответ.

— Пока мы будем в городе, Мирей приготовит для нас прекрасный ужин! — сказала Эрмин.

Симон с Тошаном продолжали обсуждать предстоящую гонку. В ожидании кофе Ханс сел за фортепиано. Лора коснулась плеча дочери.

— Дорогая, может, споешь нам что-нибудь? — попросила она. — Симон не слышал твоего рождественского выступления. Ты так хорошо поешь эту арию из «Лакме»! Тошану она тоже понравится, ведь это история об индусах, которые живут в лесу.

— Ты говоришь о «Dov’è l’Indiana bruna»? Нет, мама, я не могу. Ноты слишком высокие, у меня разболится горло, я ведь уже много дней не репетировала. И потом, Мукки может проснуться. А он так хорошо спит…

Раньше она никогда не отказывалась петь под таким предлогом. Лора с удивлением воззрилась на дочь, потом перевела взгляд на стоящую на диване ивовую, овальной формы корзинку, застеленную цветастой тканью, в которой спал ее внук.

— Малыш засыпает, когда ты поешь, и голос твой в полном порядке, — обиженно возразила Лора. — Скажи лучше, что ты отказываешься пользоваться тем, что другие называют Божьим даром, уникальным и драгоценным!

— Прости, мама, но сегодня я не хочу петь ни арию из «Лакме», ни что-либо другое!

И молодая женщина отвернулась от матери, сделав вид, что с увлечением слушает Тошана, который объяснял, как в свое время дрессировал Дюка, вожака собак. Лора со слезами на глазах подошла к сидевшему за фортепиано Хансу.

— Какое грустное у тебя лицо, — констатировал тот. — А ведь обед прошел прекрасно. Что случилось?

— Я перестала понимать собственную дочь! Она только что отказалась спеть арию из «Лакме».

— Не суди ее слишком строго, — ответил на это музыкант. — Партия очень трудная, нужно брать высокие ноты. Лора, дорогая, не порти себе воскресенье. Эрмин счастлива своим материнством, супружеством. Ей всего восемнадцать! Когда она отнимет ребенка от груди, то изменит свое мнение.

Ханс замолчал. Мирей ввела в гостиную Элизабет Маруа, приглашенную на кофе. Их добрая подруга и соседка несла на руках маленькую дочь Мари в красивой шерстяной шапочке. Восьмилетний Эдмон вбежал в гостиную следом за матерью.

— Пострел, ты не вытер как следует подошвы о коврик! — проворчала домоправительница. — А я-то оставила тебе такой большой кусок пудинга!

Элизабет рассыпалась в извинениях. Хорошая хозяйка, она понимала и разделяла недовольство Мирей.

— Эд слишком торопился повидать Шарлотту! — смущенно добавила она в качестве оправдания.

Эрмин улыбкой успокоила ту, которая заботилась о ней столько лет. Они все так же с полуслова понимали друг друга и питали друг к другу самые теплые чувства, тем более что и интересы у них были общие — у обеих на руках по младенцу.

— Здравствуй, Мимин! Я, признаться, всю ночь не сомкнула глаз! У Мари прорезался зубик, и она все время плачет. Засыпает, только если я беру ее на руки.

— У нее уже режутся зубки! — восхитилась Эрмин. — А ведь ей нет еще и шести месяцев! Бедная моя Бетти, у тебя и правда круги под глазами, ты выглядишь усталой!

— У всех моих детей рано режутся зубы, тебе ли этого не знать! Ты в свое время протирала десны Эдмону сиропом мальвы[13], который делали монахини. Как было хорошо, когда они жили рядом с нами!