Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа

— Конечно, — согласилась Бадетта.

Эрмин улыбнулась, глядя на разрумянившуюся от переполнявших ее эмоций мать. Для Лоры переезд в Квебек стал фантастическим приключением, несмотря на то, что некогда она уже жила в Монреале.

— А ваш сын, этот хорошенький карапуз, он не поехал с мамой в Квебек? — спросила журналистка.

— Нет. Сын остался с отцом и бабушкой. Он большой непоседа, ему нужно пространство для игр.

Проснулась Лоранс. Эрмин поторопилась взять дочь на руки. Девочка заулыбалась и потянулась к шляпке Бадетты.

— Ах, дети! — восторженно воскликнула та. — Они так невинны, они — совесть мира! Стоит только посмотреть на это личико, как чувствуешь, что и сам становишься лучше!

Еще немного поговорили о радостях материнства. Лора предложила Бадетте перекусить с ними. Мирей с удовольствием разложила деликатесы собственного приготовления: пирожки с мясной начинкой, сэндвичи с ветчиной и огурцами, пирожные с черничным джемом и оладьи в сахарной пудре.

Жослину пришлось снова занять свое место. Он старался вести себя вежливее, поскольку понял, что открытая, по-детски искренняя Бадетта будет частым гостем в их квебекской квартире.

Эрмин уже до мельчайших деталей знала дорогу от улицы Сент-Анн к Капитолию. Точно так же, с закрытыми глазами, она могла бы добраться до располагавшейся на улице Понграв квартиры своей преподавательницы по вокалу, пожилой оперной певицы-итальянки. Благодаря Бадетте, которая стала для Лоры прекрасной подругой, молодая женщина узнала много интересного об истории города. Поэтому, идя по той или иной улице, она думала о былых временах, обо всех тех, ныне покойных, людях, которые прибывали в Квебек из Франции и других государств, исследовали страну и возводили на ее землях памятники и бастионы.

Название Понграв она находила особенно трогательным, поскольку оно происходило от имени Граве Дю Пона, одного из спутников Самюэля де Шамплена, основателя города. Одаренная живым воображением, Эрмин с волнением представляла себе первых французских колонистов, которые поселились на берегу Сен-Лорана, переплыв через бурные воды Атлантики.

Октав Дюплесси, который сопровождал ее, куда бы она ни направлялась, постоянно напоминал молодой женщине о своем соотечественнике Шамплене, весьма гордый тем, что родился в том же уголке Франции, что и великий мореплаватель. Импресарио так часто описывал свой родной городок Бруаж, что Эрмин казалось, будто она уже там бывала.

— Если когда-нибудь вы будете выступать в Пале-Гарнье, парижской опере, — говаривал он, — мы обязательно заедем в Шаранту, попробуем мидий и устриц!

Она отвечала улыбкой, отказываясь планировать такие далекие путешествия. Однако это казалось неизбежным. Все: рабочие сцены, хористы, танцоры, партнеры по сцене — рассыпались в похвалах ее таланту. И было очевидно, что директор Капитолия совершенно не жалеет, что подписал с ней контракт: он всюду рассказывал, что Дюплесси открыл сопрано века, настоящий феномен, голос, равного которому нет в мире. Поток комплиментов мог бы опьянить Эрмин, но она только усерднее работала.

В это утро, в строгом костюме, она шла в театр на генеральную репетицию. Шарлотта сопровождала ее, радуясь, что на время освободилась от своих обязанностей нянюшки маленьких двойняшек.

— Смотри, Эрмин, миндальные печенья в шоколаде! — воскликнула девочка, останавливаясь перед витриной кондитерской. — Нужно купить их для Бадетты! На прошлой неделе она сказала, что это ее любимые. А сегодня она придет к нам на ужин.

— Не сейчас, Шарлотта, мы немного опаздываем. Или сходи за печеньем сама. Для меня на улице слишком холодно. Я хочу скорее оказаться в теплой комнате. Поторопимся!

Спеша защитить горло от ледяного ветра, Эрмин поправила большой шерстяной шарф, который натянула до самого носа. При виде маленькой незаметной двери, входа для артистов, она испытала облегчение. Она чувствовала себя счастливой, стоило ей ощутить особый запах этого храма искусства. С сентября они часто бывали здесь на киносеансах вместе с Шарлоттой, Жослином, Лорой или Мирей. И только Мадлен упорно отказывалась идти в кино. Все казалось Эрмин очаровательным: коридоры, барочное оформление интерьеров с непременным красным бархатом, позолота. На первых порах она боялась заблудиться, теперь же все вокруг казалось знакомым и она чувствовала себя в безопасности.

— Шарлотта, пойди скажи Лиззи, что я пришла, — попросила она девочку. — И передай, что я с удовольствием выпила бы чаю с медом.

С этими словами она вошла к себе в гримерную, ставшую для нее любимым приютом. В платяном шкафу хранилась смена одежды, легкие туфельки для репетиций, любимые мелочи. На зеркале, окруженном рядом лампочек, молодая женщина повесила фотографии тех, кого любила — Мукки, Мари и Лоранс, своих родителей и семейства Маруа, запечатленного на фоне их дома. Тошан тоже присутствовал в этой галерее образов. Он стоял возле загородки для собак в Валь-Жальбере, с сигаретой в уголке рта. И смотрел не в объектив, а куда-то в даль.

Стук в дверь застал Эрмин дефилирующей по комнате в розовой атласной комбинации. Многочисленные примерки и дружелюбная атмосфера восторжествовали над стыдливостью: Эрмин перестала пугаться, когда кто-то заставал ее полуодетой. Она пригласила посетительницу войти в ту минуту, когда натягивала шелковый пеньюар.

— Наш соловей готов к генеральной репетиции? — спросила Лиззи. — Шарлотта заваривает тебе чай. Ей так нравится здесь!

— Это правда. Я пообещала, что сегодня она сможет присутствовать на репетиции, — отозвалась Эрмин. — И что она сама меня причешет и накрасит. Посмотришь, она очень способная.

— Тебе понравился костюм? Посмотри-ка!

Молодая женщина открыла дверцу платяного шкафа и увидела великолепную белую блузку, черный бархатный лиф со шнуровкой и широкую красную юбку. Она с трепетом погладила каждую вещь.

— У меня мандраж! — пожаловалась она. — Ужасный! В зале будет много людей?

— Сказать по правде, много! Чтобы все смогли почувствовать атмосферу премьеры.

Раздался стук в дверь. С подносом вошла Шарлотта, а за ней — Октав Дюплесси. На лице его сияла широкая улыбка; одет импресарио был очень элегантно — черный костюм, галстук-бабочка.

— Эрмин, вы готовы? — спросил он громко. — Боитесь? Жаль, что я не могу преподнести вам розы! Наступила зима, все замерзло, и по Сен-Лорану больше не ходят суда.

— Я знаю, — ответила она. — Мы с отцом часто гуляли по Террас-Дюфферен и наблюдали, как река покрывается льдом. Сначала замерзла вода у берега, потом белые островки льда стали разрастаться, и теперь пейзаж выглядит совсем по-другому, как если бы вода исчезла, а снег выпал только над рекой.

— Сегодня ночью точно будет снег, руку на отсечение даю, — сказала Лиззи. — У меня голова раскалывается, так обычно бывает перед сильным снегопадом. И не надо никакого барометра!

Шарлотта протянула Эрмин чашку с чаем. Девочка в красном шерстяном платье, с гребнями того же цвета в черных волосах, радовалась общению с представителями удивительного театрального мира — экстравагантными, веселыми, говорливыми, словно сошедшими с экрана кинотеатра или со страниц книги. Дрожа от гордости, она проверила содержимое своего несессера с парикмахерскими принадлежностями. Косы Маргариты родятся в ее умелых руках, и этого было достаточно, чтобы она трепетала от радости.

— Мне уже можно начинать расчесывать тебе волосы, Мимин? — спросила она шепотом.

— Мимин? Как это мило! — воскликнул Дюплесси. — Обожаю всех, кто вас окружает, мой дорогой соловей! Лиззи, напросись в гости к нашей юной диве! У нее удивительная семья — кормилица-индианка, скромная, но с пламенным взглядом, домоправительница с сочным акцентом, таким же, как у тебя, кстати! И маленькие принцессы — двойняшки, которые спокойно играют в детском манеже. Не забудем и хозяйку дома, очаровательную Лору, у которой тоже растет замечательный малыш!

Эрмин рассеянно слушала излияния импресарио. Она привыкла к его говорливости. Молодая женщина угадала в нем сердцееда, а потому не обращала внимания на его подмигивания и знаки внимания. Лиззи как-то обронила, что французы славятся своей манией ухаживать за хорошенькими женщинами, к этому нужно относиться с иронией. Эрмин не замечала перемен, которые произошли с ней за эти последние месяцы. Год назад излишне галантные манеры Дюплесси ее шокировали. Теперь же она находила их приятными. Оживленная атмосфера города, полного туристов и представителей квебекской буржуазии, перестала ее смущать. Она принимала все, что ее окружало, лишь бы остаться той, кем она стала, — артисткой, которая вот-вот появится перед публикой.

— У меня для вас сюрприз! — заявил вдруг импресарио. — Держите!

И он положил ей на колени свежий номер «La Presse». Статья об Эрмин была помещена на шестой странице под многообещающим заголовком: «Прекрасная Маргарита к зимним праздникам!» Молодая женщина быстро нашла нужную страницу и увидела собственную фотографию, где она улыбалась подобно одной из этих star[56], как в США называли известных киноактеров и киноактрис. Текст был написан с целью разбудить любопытство публики. В нем говорилось об исключительном таланте некой девушки из региона Лак-Сен-Жан. Автор не упустил ничего: ни голоса исключительной чистоты, ни подробностей ее сиротского детства, проведенного под присмотром строгих монахинь.

— Но кто рассказал им все это? — удивилась Эрмин. — И сестры никогда не были такими уж строгими! Октав, я уверена, что вы приложили к этому руку. Я поступила неосмотрительно, рассказав вам истории из своего детства. Вы передали их журналистам, не спросив моего разрешения!

— Мой дорогой юный друг, нам нужно привлечь публику! После такой публикации вы соберете полный зал!