Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра

Ей потребовалось немного времени, чтобы одеться. Все чаще, даже когда она не выходила из дома, ее выбор падал на очень теплые трикотажные брюки, шерстяной пуловер и меховые сапоги. Ее русые волосы, ставшие еще более светлыми, чем в юности, были уложены на затылке и словно притягивали к себе свет. Она поспешила вслед за мужем.

— Добрый день, Эрмин! — серьезно произнесла Тала. — Я тут уже сказала Тошану, что мне надо с ним поговорить. Сегодня ночью мне приснился сон, очень плохой сон!

Киона бросилась в объятия Эрмин, которая приподняла ее и нежно приласкала. Девочка, похоже, была рада тому, что пришла к ним в дом.

— Мимин, можно мне какао? — широко улыбаясь, спросила она.

— Да, и с печеньем! — ответила Эрмин. — Только немного подождем — скоро Мукки проснется. И девочки тоже. Вместе и позавтракаете.

Тала с трудом сдержала раздражение.

— Тошан, — резко сказала она, — ты мне должен пообещать! Не ходи на войну, эту ужасную войну, которую развязали бледнолицые. Я во сне видела ужасные картины. Настоящий хаос, мерзость — хуже не придумаешь. Мне стало страшно, и я поспешила к вам. Обещай мне, что ты не покинешь землю своих предков. Молю тебя!

От слов Талы Эрмин оцепенела. И снова ей пришло на ум, что у ее свекрови, должно быть, есть своего рода таинственный дар или она получает предзнаменования во сне.

От волнения Тошан чуть не ошпарился кипятком, который наливал в чашки с насыпанным туда порошком какао.

— Нет, мама, этого я тебе обещать не могу! — признался он. — Позавчера я записался в армию. Завтра уезжаю в Квебек. Я уже сказал Эрмин об этом вчера вечером.

Протяжный стон вырвался из груди индианки. Киона встревожилась и забралась матери на колени.

— Сынок, — снова заговорила Тала, — какое тебе дело до войн, которые так любят затевать бледнолицые? Ты — индеец монтанье из рода Дикобраза, который уже много веков живет по берегам реки Метабетчуан. Чего ради тебе рисковать своей драгоценной жизнью из-за тех, кто отнял у нас почти все?

Эрмин одобрительно кивнула. Тала была на ее стороне, и это было очень важно.

— Я умоляла его остаться дома, — вставила она, — а он отказывается!

Молодой метис сел за стол. Он уже сожалел о принятом решении, но было бы постыдно капитулировать под нажимом двух женщин, пусть даже столь много значащих для него.

— Мама, в моих жилах течет и ирландская кровь! — сухо заявил он. — Я не просто индеец, мои предки жили в Европе. Неужели ты думаешь, что я забыл своего отца, Анри Дельбо? Он был хорошим отцом, ты это знаешь. Все мое детство он учил меня тому, что умел делать сам: охотиться, запрягать собак, работать по дереву. Я обязан отдать ему должное, быть верным его памяти! И ты, в отличие от меня, плохо представляешь себе, что происходит в Европе. Нельзя допустить, чтобы Гитлер победил! Это страшный человек, своего рода дьявол. Он преследует целый народ. В Германии у евреев отбирают имущество, их магазины громят, реквизируют товар. У них больше нет права работать по специальности, да и вообще нет никаких гражданских прав. Некоторые уже нашли убежище в Соединенных Штатах. Я хочу сражаться вместе с теми, кто воюет против Гитлера! Здесь все ясно! И ни ты, ни Эрмин не помешаете мне сделать это! Но все равно я вас люблю.

— А как же твои дети? — прервала его Тала с невозмутимым выражением лица.

— Мои дети? И ради них я должен сражаться. Они имеют право на мирное будущее в той стране, в которой растут. Когда Мукки станет мужчиной, я хочу — если не повезет и я погибну — чтобы ему говорили обо мне добрые слова, а не называли трусом.

Этого перенести Эрмин уже не могла и расплакалась. Он повернулся к ней, и она обняла его, словно могла удержать в плену своих объятий, своей любви.

— Тошан, останься со мной, не уезжай!

Киона в смятении молча смотрела на происходящее. Девочка поняла суть: Тошан уезжает куда-то далеко, а Эрмин несчастна. Сдерживая слезы, она не отрывала глаз от молодой женщины, которую сотрясали рыдания. Тут их внимание отвлекло появление Мадлен — в сером платье, накинутой на плечи бежевой шали и в белом берете на темных волосах. Следом за кормилицей появился растрепанный Мукки в пижаме.

— Бабушка! — с ликованием закричал он. — Ура! Привет, Киона!

Тала казалась совсем расстроенной. Она обняла мальчугана, а потом приказала:

— Дети, идите в комнату, поздоровайтесь с Мари и Лоранс! Мы вас позовем пить какао. А пока немного поиграйте.

Они послушались. Мукки смеялся и скакал, держа Киону за руку. Девочка выглядела озабоченной, но это длилось недолго: близнецы встретили ее радостными криками.

— Боже мой! — вздохнула Мадлен. — Вы только послушайте, как дети умеют радоваться! Их незамысловатое ребячье счастье утешает и бодрит. Я слышала ваш разговор и просто удручена. Тошан, дорогой мой кузен, я всей душой буду молиться за тебя, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Я буду молиться Иисусу и Деве Марии, а также Катери Текакуите, «той, которая колеблется, но идет вперед», индианке, как и мы сами. Только верь!

— Спасибо, кузина! — ласково сказал он. — Хорошенько заботься о моей семье. Дети проведут зиму в Валь-Жальбере. Пьер Тибо отвезет их туда, а то у меня будет неспокойно на душе, если здесь останутся только женщины и дети. Мама, а что ты намерена делать?

— Останусь здесь с малышкой, — ворчливо заявила Тала.

— Тогда устраивайся в нашем доме. Здесь удобнее. Припасов вам с Кионой хватит.

Эрмин всхлипнула, понимая, что ее муж не передумает. И Тала тоже это поняла.

Сердитая на сына, она пронзила его мрачным взглядом.

— Я перезимую в своем домике, — резко сказала она. — Одиночество меня не пугает, холод и голод тоже. А вот что наводит на меня ужас — это то, как ты, Тошан Клеман Дельбо, упрямо стремишься навстречу своей смерти.

Ее голос дрожал. С большим достоинством она отпила кофе. Тишина стала невыносимой.

— Если на то воля моего мужа, — заявила Эрмин, — я уеду в Валь-Жальбер. Но я умоляю тебя, Тала, позволь мне взять с собой Киону, по крайней мере, пусть хоть Рождество она отпразднует там. Мне кажется, что будет не так тяжело, если она поедет с нами. Тала, я понимаю, что требую от тебя большой жертвы, но согласись, прошу тебя! Ей будет хорошо вместе с моими детьми.

— Ни за что! — возразила индианка. — Это совершенно невозможно, и ты знаешь почему. И потом, я не разлучусь со своей дочерью. И не настаивай! Несмотря на всю мою любовь к тебе — нет и нет! Ноги Кионы не будет в Валь-Жальбере! Никогда!

Решение было бесповоротным. Эрмин встала и ушла к себе в комнату. Никогда в жизни она не была столь несчастна.

Эрмин не выходила из своей комнаты, ей нужно было подумать, но она пребывала в таком отчаянии, что даже размышления требовали от нее мучительных усилий. Стены дома были достаточно тонкими, чтобы не мешать теплу распространяться из одной комнаты в другую, и ей был слышен голос Тошана. Ее муж продолжал упрямо спорить с матерью.

«Они могут ссориться так часами, это ничего не изменит, — молча сетовала Эрмин. — Слишком поздно, наша судьба предопределена. Сколько канадских женщин пребывает сейчас в таком же состоянии, как и я, оплакивая отъезд мужа, сыновей или братьев? Господи, я ведь не одна-единственная такая! Не понимаю! Во имя чего наши мужчины не сегодня-завтра должны покинуть свои дома? Война! Проклинаю эту войну! А если Тошан погибнет? Нет, нет, это невозможно…»

В дверь тихонько поскреблись, как кошка коготками. Молодая женщина поднялась с кровати и пошла открывать. На пороге стояла Киона.

— Заходи быстрее, — сказала Эрмин.

Ее заплаканное лицо и покрасневшие веки красноречиво свидетельствовали о пролитых слезах.

— Я знала, что ты плачешь! — пробормотала девочка.

— И ты пришла ко мне! До чего ты милая! Да, мне очень грустно, потому что Тошан уедет далеко-далеко, в другую страну, где идет война, — объяснила она.

Киона встала возле печки, словно ей было холодно.

— Скажи, Мимин, почему я не могу приезжать в Валь-Жальбер? — спросила она задумчиво. — Ведь это твой поселок, правда? Я слышала, как мама это говорила, пока ты играла с Мукки.

Растерявшись от такого вопроса, Эрмин привлекла девочку к себе.

— Твоя мама не любит ни города, ни мой поселок, — объяснила она шепотом. — Я знаю Талу с рождения Мукки и могу точно тебе сказать: она предпочитает жить в лесной глуши. Кроме того, ты этого не знаешь, но, наверное, в Валь-Жальбере почти никого не осталось. Когда мне было столько лет, сколько тебе, это был крупный промышленный поселок с большим населением. А сегодня там так уныло!.. Не горюй! Нет ничего красивее нашего леса, нашей поляны и нашей реки. Здесь мы у себя дома.

— Но ты хотела отвезти меня туда, — настаивала малышка. — Мне бы там точно понравилось! Мукки сказал мне, что его бабушка Лора наряжает огромную елку, вешает на ветки фонарики и блестящие стеклянные шары.

Молодая женщина не знала, как ей выйти из этой неловкой ситуации. Она была осведомлена о пакте, заключенном между ее матерью Лорой и индианкой Талой. Незаконная дочь Жослина Шардена не должна была приближаться к Валь-Жальберу. Она внезапно пожалела, что подлила масла в огонь, сообщив Тале свое нелепое требование.

«Господи, ну до чего же я глупая! — подумала она. — Теперь Киона больше не улыбается своей лучезарной улыбкой. И все из-за меня! Она ни разу не видела рождественской елки. Каждый раз на новогодние праздники Тала отправляет ее к Одине».

— Не грусти, дорогая! — произнесла она успокаивающе. — Может быть, ты все-таки увидишь рождественскую елку в будущем году? Я хотела поставить ее дома, и тогда ты могла бы тоже радоваться ей. Но увы, нас здесь не будет.