Я всматривалась в лица, надеясь увидеть среди них Леонардо, но его тут не оказалось, да и мальчики, работавшие в передней, были гораздо младше моего сына — лет тринадцати, не больше. В этом возрасте Леонардо только-только поступил к Верроккьо.

За неуловимой межой, отделявшей мастерскую от передней, я обнаружила учеников годом или двумя старше, судя по их занятиям уже набравшихся опыта. Один украшал сундук фигурой огнедышащего дракона, другой прилаживал золотой листок к венчику благоликой Мадонны, третий полировал пухлые щечки бронзового херувимчика, четвертый, стоя перед объемистым панно, накладывал пробные мазки на полученные с помощью картона контуры будущего масштабного полотна, в котором я различила очертания святых и ангелов. Леонардо, впрочем, среди них тоже не было.

В последней части боттеги располагались самые впечатляющие по художественному уровню изделия. Здесь мне предстала разнообразная скульптура — бронзовая, мраморная и деревянная, а также плоды труда золотильщиков и кузнецов. Я увидела портреты не известных мне дам и кавалеров, вполне безбедных, судя по тому, что не пожалели денег заказать собственное изображение знаменитому живописцу. За ткацким станком сидел юноша, переплетая блестящие нити в длинную полосу нарядной золотой парчи. Последним мне попался припорошенный каменной пылью подмастерье. Он вонзал резец в мраморную плиту, на которой пока нельзя было угадать ни сюжета, ни будущих персонажей. Я, конечно, слышала от других, что в мастерской изготавливают не только фрески и статуи, но и вообразить не могла, что ремесленное искусство настолько всеохватно и многолико.

Но где же мой Леонардо? И где его наставник, маэстро Верроккьо?

Я дошла до самого дальнего угла боттеги, и здесь до меня донесся мелодичный лютневый аккомпанемент, хотя пения слышно не было. Музыка влетала сквозь приоткрытую заднюю дверь — туда я и направилась. По пути мне попалась пустующая наковальня, рядом с которой заброшенно тлел огромный очаг. Выглянув за дверь, я от неожиданности испытала небольшое потрясение.

Сразу за дверью находилась оживленная, но вполне обычная рабочая площадка, зато другая половина дворика являла взору совершенно иной мир. Казалось, я перенеслась обратно в Винчи и взирала на одну из поросших лесом лощинок в его окрестностях. Посреди обнесенного высокими стенами сада раскинул ветвистую тень старый орех. Рядом с ним приютились другие деревья и кусты, а сами стены были густо увиты виноградными побегами. Нашелся здесь и крохотный островок «луга», заросшего травами и полевыми цветами. А в углу, у стыка стен, шумел настоящий водопад. Кристально чистая вода падала со скальных уступов и весело журчала внизу по камушкам узкого русла. Дополняли картину мох и папоротники!

Посреди этих буколических кущ, под сенью древесного исполина возлежали на траве несколько юношей с альбомами для эскизов. Между ними я заметила немолодого мужчину крупного сложения — он сидел на скамеечке, тоже с альбомом в руках. Перед всей группой располагался помост, от одного взгляда на который меня бросило в дрожь: на нем возвышалась отрубленная голова обросшего волосами гигантского бородача — или, по крайней мере, искусное подобие такой головы. Без слов было понятно, что это Голиаф.

Но где же Давид?

Сидевший на скамеечке человек воскликнул:

— За всю историю Флоренции так долго еще никто не хаживал отлить!

Юноши беззлобно засмеялись, и тут из-за могучего ствола ореха вышел несказанно прекрасный отрок, окутанный тончайшим холстом. Он грациозно нагнулся и подобрал брошенный на траву деревянный меч, но, прежде чем он успел сбросить простыню и принять позу, занесши меч над головой Голиафа, я узнала в этом совершенном создании своего сына Леонардо.

Я стояла, пригвожденная к месту, словно мимолетно узрела греческое божество. Леонардо остался по-мальчишески долговязым, но за годы нашей разлуки его мускулы успели налиться силой и отвердеть. Все в нем — и рост, и форма ног, и сложение чресл — до того напомнило его отца, что у меня невольно перехватило дыхание. Щеки, подбородок и весь овал лица, впрочем, еще юношески круглились, а волнистые, ниспадавшие на плечи золотисто-каштановые волосы придавали ему сходство с ангелом.

«Сынок! — безмолвно воззвала я. — Леонардо!»

Я попятилась обратно за дверь, желая как следует собраться с мыслями, и застыла у выхода из мастерской наподобие одного из скульптурных изваяний маэстро Верроккьо. Я даже глаза закрыла и в уме подбирала слова, с которыми обращусь к группе под деревом, и при этом малодушно помышляла о побеге.

— Неужели вы намерены простоять весь день, не сходя с места? — Голос за спиной прозвучал так близко и так неожиданно, что я даже подпрыгнула. — О, извините, дружище…

Я обернулась и испытала третье за день приятное потрясение: передо мной стоял Лоренцо де Медичи. На его смуглом привлекательном лице бродила улыбка, которая при виде меня обернулась озадаченностью. Я-то сразу узнала наследника, а сам он только-только пытался припомнить, где мог видеть мое лицо. Я поняла, что он теряется в догадках, и слегка поклонилась с почтительным выражением. Он тоже поклонился мне, как равному.

— Катон, — представилась я. — Недавно из Сиены. На празднике вашего обручения…

— Теперь вспомнил! Вы тот юноша, который бросился под копыта моего коня.

Я улыбнулась его доброй шутке и осмелилась добавить:

— Вы поправили на мне шляпу.

— Кажется, она опять съехала набок, — лукаво покосившись на меня, произнес он.

Я тут же схватилась за свой головной убор.

— Я пошутил, — поспешно сказал Лоренцо.

Тут пришел мой черед рассмеяться.

— К кому вы пришли? — поинтересовался он.

Такого вопроса я не ожидала, но отвечать надо было незамедлительно и без запинки.

— Я… Цель моего визита двоякая. Я пришел заказать вывеску для своей лавки… Для лавки моего покровителя, — тут же исправилась я. — К тому же здесь мой племянник — тот, что позирует. — Я чуть сдвинулась в сторону, давая Лоренцо возможность увидеть сад. — Он еще не знает о моем переезде во Флоренцию. Своим приходом я хотел приятно удивить его.

— Так вы дядя Леонардо да Винчи? — переспросил Лоренцо, рассматривая меня в упор и немного бестактно.

— Со стороны матери, — поспешно пояснила я. — Вы с ним знакомы?

— С ним все знакомы, — заверил меня Лоренцо. — Маэстро его превозносит. — И, заметив, как я довольна его словами, спросил:

— А вы и не знали?

— Я знал, что он мальчишка небесталанный, — ответила я, неумело напуская на себя небрежность. — Но Леонардо привык скромничать…

— Кто, Леонардо? Скромничать? — Лоренцо расхохотался. — Вы, наверное, и вправду давно с ним не видались. Он какой угодно — блистательный, добросердечный, уравновешенный, почтительный к наставнику…

— Но только не скромный, — вставила я.

— И стесняться не станет, — подтвердил Лоренцо.

Я обернулась к подмастерьям, запечатлевавшим моего сына.

— Эти его качества тревожат маэстро? — спросила я, забыв на минуту, что разговариваю с одним из сильных мира сего.

— Не настолько, как его отца.

Хорошо, что в этот момент я отвела взгляд, иначе Лоренцо наверняка заметил бы мое смятение.

— Стало быть, вы знакомы с Пьеро да Винчи? — спросила я.

— Не сказать, чтобы знаком — просто слышал о нем от Верроккьо. — Повисло неловкое молчание, но Лоренцо тут же нашелся и кротко добавил:

— Кажется, он не слишком заботится о собственном сыне. Но ведь вы это и так знаете…

— Да, — подтвердила я, — мало заботится…

Неизвестно, слышал ли Лоренцо о незаконном происхождении Леонардо. Вполне возможно.

— А что за вывеска? — неожиданно поинтересовался Лоренцо.

— Какая вывеска?

— Для вашей лавки. То есть вашего покровителя.

— Для аптеки, — посмотрев ему прямо в лицо, решительно сказала я.

— Аптеки?! Значит, вы с племянником однажды окажетесь членами одной гильдии!

Я кивнула. И верно: целители и аптекари входили в одно цеховое братство с ремесленниками.

— А вас что привело сюда сегодня? — неожиданно осмелев, спросила я.

— Хочу уговорить приятеля Сандро навестить одну даму. — Он подмигнул мне с ухмылкой и предложил:

— Ну так что? Пойдем к друзьям и родственникам?

— После вас, — предложила я и уступила ему дорогу.

Мы вдвоем миновали рабочую площадку и сразу направились в зеленый садик. Юноша, бренчавший на лютне, первым заметил нас. Он тут же вскочил и разулыбался. Я заметила, какие у него выразительные глаза, словно две темные миндалины на продолговатом лице.

— Боттичелли! — завопил Лоренцо.

До меня вдруг дошло, что это, должно быть, и есть прославленный живописец Алессандро Боттичелли. Они сердечно обнялись, затем Лоренцо поклонился Верроккьо:

— Выглядите молодцом, маэстро!

Тот самый немолодой крепыш с утомленным лицом, на котором выделялись чересчур полные, слишком чувственные губы, привстал было со скамеечки, но Лоренцо остановил его:

— Не беспокойтесь, Андреа.

Верроккьо снова сел, откровенно сияя от оказанного ему уважения. Ученики повскакали с мест, а Леонардо торопливо обмотался простыней. Все кинулись выражать свое почтение знатному флорентийцу, почти принцу крови. Затем я заметила, что Леонардо смотрит на меня разинув рот, не задумываясь, что его выражение столь же неприкрыто, как и тело.

— Это аптекарь Катон, — объявил Лоренцо. — Он новичок во Флоренции.

Парадокс вышел довольно забавный: Лоренцо де Медичи вводил меня, безвестную сельчанку, переодетую мужчиной, в благородный круг своих друзей.

— Ты что, не признал своего дядюшку? — обернулся Лоренцо к Леонардо. — Он говорит, что вы уже давненько не виделись.