Тебе нравился мой взгляд. Сначала изучающий, затем восхищённый и лишь потом отождествляющий тебя с памятью, которую я, аккуратно сложив, словно носовой платочек, старался спрятать подальше, куда-нибудь во внутренний карман своего ослепительно белого, с двумя-тремя каплями портвейна, плаща.


Она, всякий раз просыпаясь в понедельник, испытывала нечто вроде предвкушения морального оргазма, потому что по понедельникам она развлекала себя тем, что с самого утра, выпив чашку чая, отправлялась в галерею и убивала там время за разглядыванием картин местных художников. Ей нравился этот процесс ничегонеделания. Вроде бы не делаешь ничего, а вместе с тем, культурно просвещаясь, морально растёшь. Вот где непаханая отрасль сельского хозяйства – целина для философов или для тех, кто мнит себя таковыми.

Из основной массы работ, асимметрично расположенных на белых стенах, она выделяла несколько абстрактных полотен и всякий раз, подходя к ним, находила в них для себя что-то новое. Однако все эти поиски служили лишь для того, чтобы оттянуть момент, когда она окажется в зале номер два, возле своей любимой картины "Галерея", на которой среди серо-чёрной массы ничего незначащих людей, ярким пятном стоял и смотрел на неё молодой человек в ослепительно белом плаще с двумя-тремя каплями жидкости цвета вишни.

Она почему-то думала, что это портвейн.


                              Coda.


Горбун вторую неделю шёл по пустыне. Куда он шёл, он не знал, но иногда он плакал густым плодородным семенем, и тогда причина путешествия открывалась ему, словно морская раковина, где драгоценной чёрной жемчужиной ждал его его город.

За спиной у него, кроме огромного горба, болталась маленькая холщовая котомка. В ней были только соль и спички. Ум мани падме хум. Воровал он громко, а отдавал тихо. Только вот оценить это было некому. Луна, песок, время и ветер были его единственными собеседниками. Больше разговаривать в пустыне не с кем. Правда, есть ещё солнце, но ему горбун не доверял и всегда обходил стороной. Холод лучше жары. Горбун это знал и передвигался только ночью, а днём, зарывшись в песок, спал. Питался он ящерицами и змеями, а влагу, словно верблюд, брал из своего горба. Иногда горб чесался, да так, что хоть волком вой. И тогда по всей пустыне проносился дикий вой пьяной волчицы. "Опять горбун задумал в песках город построить", – говорил акын, брал в руки потёртый временем и ветром моринхур и затягивал свою нескончаемую песню-эпос.

Несмотря на то, что песня была нескончаемой, смысл её был прост: раз в тысячу лет в пустыне появляется горбун – его никто не видел, но слышали многие, – ему обязательно нужно построить город. Для того чтобы мог он повстречаться со своей любимой…


Они встретились на закате, на углу дождливого марта и солнечного сентября, посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. Им стало ясно: Атлантида затонула не в океане, как многие считают, а в безбрежной глубине необъятного неба.


Шкаф с выпитыми книгами и дешёвым, до сих пор не прочитанным пойлом. От него веет мудрой зубной болью, голодной молью и неизвестным Мольером.

– Хорошие стихи похожи на воду, – сонно сказала ты.

Утро. Пасмурно. И туман над водой. Весна.

– Завтра будет дождь.

– Почему Вы так решили?

– По твоим глазам. По ним можно предсказывать погоду.

– Дурак! – она, красивая, как старость, зябко поёжилась, отошла от открытого в прибой окна и спросила: – Если собака нюхает цветок, испытывает ли она при этом наслаждение? – и сама же на него и ответила: – Самый поверхностный анализ подводит к предательской мысли, что нет!

В её груди разозлился тихий такой ветерок, который, в силу известных обстоятельств, грозился обрести все признаки урагана, и, чтобы меня не сдуло, я вплотную приблизился к её запаху.

Извини, но попытка ответить на твой вопрос ("С Вами такое бывало когда-нибудь?") потерпела полное фиаско, потому что, читая его в твоих раздетых глазах, я знал: конечно, бывало, но потом уверенность в этом пропала, а ещё через секунду я, как тот древний, "знаю лишь то, что ничего не знаю".

Однако во всём этом есть и положительные стороны: я наконец-то куда-то еду. Хочешь, поехали вместе? Потому что бодун хорош уже тем, что не даёт агрессору завладеть мозгами, и скромно проявляет себя только одной, единственной мыслью: "где бы?", а если есть где, то "как бы так, чтобы не в усмерть?". В противном случае, данные поездки грозят перерасти в заколдованный круг дипсомании, попадая в который, понимаешь: лучше думать о проблемах, связанных с отсутствием сопротивления в невесомости собаки, нюхающей нераспустившиеся цветы белой акации, или, что "самый поверхностный анализ подводит к предательской мысли". Извини, но я забыл, о чём была предательская мысль.