Я проснулся в лебедином доме. Ни в каком-то абстрактном, а в самом настоящем фанерном домике для лебедей. Кругом дерьмо…, пардон, помёт, вплоть до мыслей, не говоря уж о голове и её содержимом. Хотя о каком содержимом может идти речь, если накануне, ближе к ночеру я съел пол-литра самогона, изготовленного какой-то народной целительницей при помощи не только браги, но и карбида. Голова не работает, и трепещет, готовая выпорхнуть на волю из плена хилого, но загорелого тельца, душа.

Душа – это лабиринт. Простой незамысловатый лабиринт одной истории из ржавых труб. Есть, конечно, пара-тройка коварных тупиков, но это скорее для пьяного Минотавра, обитающего в предсказуемом хитросплетении труб, а не для очищения души нашей грешной, как ревностно утверждают приверженцы испанской инквизиции. К тому же легендарный герой греческой мифологии, поселившийся в потёмках эфемерной человеческой инстанции, издох. Испустил дух. Осталась только ржавчина. Она медленно, но верно разъедает всё. Даже то, что не поддаётся коррозии. И лишь лишив этот лабиринт своей нелогичной стройности, проев плешь в относительном неблагополучии идиллии темноты, она приводит душу к свету. Душа – это сгоревшая и возрожденная из пепла птица Феникс.

На скамейке, рядом с Зеркальным озером спят Алик с Костиком. Подле них стоит початая, словно позднее утро, бутылка самогона. Остатки роскоши. Я тихо, чтобы не разбудить, подкрался. Откупорил. Выдохнул и выпил. Хорошо… Хотя… Нет. Плохо. Очень плохо. Отвратительно. Хуже я чувствую себя, только когда приходится слушать песни в исполнении Юлиана.

Я стал на четыре кости и начал травить рыбу.

Что, не пошла? – это очнулся Костик.

Эээ, – проскрипел я и выдал рыбам новую порцию блевотины.

Значит, не пошла, – философски констатировал он и приложился к бутылке.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он, не наученный моим горьким опытом, последовал моему печальному примеру.

Что вы там делаете? – подал голос Алик.

Эээ, – проскрипел Костик и выдал рыбам очередную порцию блевотины. Я не преминул составить ему компанию.

Глядя на наши дружные "души прекрасные" позывы, Алик – по жизни натура довольно впечатлительная – не выдержал и присоединился к нам. Действия его являли собой отнюдь не дружеский акт, а скорее были простым проявлением брезгливости. Утончённый тип.

Утончённость – это когда пиво в тебя уже не лезет, но при этом ты испытываешь чувство нескончаемой жажды. Правда, это больше похоже на ненасытность. Хотя, если ненасытность испытывает натура утончённая – это уже утончённость.

В детстве я любил свою Родину, пионерскую организацию и "Искряк" – дешёвое (рубль сорок) шипучее вино. А не любил, когда моя мама ругалась. И боялся смерти, чем нисколько не отличался от своих сверстников. Отличие заключалось в другом. Я собирался стать кем-то очень похожим на Ленина для того, чтобы после смерти лежать в мавзолее. Таким вот незатейливым образом я намеривался обмануть смерть. Теперь из всех моих детских любвей и страхов осталась лишь любовь к "Искристому" – дешёвому шипучему вину. От него остались только воспоминания: «Искренне – это обожравшись Искряка».

Обычно, люди, покидающие вечно зелёный парк дворца графа Воронцова, испытывают два полярных чувства: первое – это чувство глубокого удовлетворения (ну прямо, как Л. И. Брежнев), а второе: вполне причинной грусти от расставания со сказкой. Потому что подснежники в феврале можно раздобыть не только в двенадцатимесячной сказке, но и в Ялте.

Покидали мы гостеприимный парк без чувств. В том состоянии, когда мышцы тела непроизвольно сокращаются, заставляя руки-ноги жить отдельной от головы жизнью. Отходнячёкс.

Автобус.

Мы плыли на шикарной, словно сорокалетняя Софи Лорен, яхте. Только паруса были похожи на потрёпанные совокуплением презервативы. Штиль. И солярка, как назло, скончалась. Океан ей ластами. А до ближайшей АЗС грести миль десять. Не меньше. Но работать вёслами было лень и, отдавшись в руки провидения, мы закурили. Первую пепельницу мы проворонили. Пришлось ждать следующей. Благо, море не страдало от их недостатка. Сложнее всего было сразу троим попасть в узкое горло пеплопринимающего сосуда. А сделать это было необходимо. В противном случае, всё становилось малозначительным фактом из жизни Наполеона в костюме Карлсона, наблюдающего в полевой бинокль под Аустерлицем за тем, как Констанция на велосипеде тщетно пытается смыться от трёх каннибалистых мушкетёров. Перекусив на скорую руку, они уселись перед телевизором. Пластмассовое кино. Я уже видел этот фильм. Ничего фильмец. Потянет. Поэтому, когда ко мне подошла Галина Галимая, ассистент режиссёра по кастингу, и предложила роль именно в нём, я с радостью согласился. Мотор. Поехали. Диалог пластилиновых героев красочной полиметиленовой действительности:

Ты знаешь, я могу читать по глазам, – сказал Алик Костику.

Ну и что? – встрял я вне очереди в разговор.

А то, что я сейчас читаю его, как книгу, – сообщил мне он и перевернул страницу.

Ну и что?

Что "что"?

Ну, и что ты там прочитал?

Что он либо принимает наркотики, либо очень сильно устал.

Я смертельно устал принимать наркотики, – открыв глаза, произнёс Костик и снова закрыл их. Я только сейчас заметил, что его глаза были закрыты.

Алё, – так я иногда зову Алика, – а ты, случайно, не Рентген или, может быть, ты читаешь по векам, как хиромант по руке?

Что такое? – скорчил обиженную добродетель Алик, – похоже, кто-то сомневается в моих экстрасенсорных способностях?

И в мыслях не было, – я попытался вложить в эту фразу весь свой сарказм. Не получилось.

"Таксопарк", – меня разбудил бодрый голос дирижёра автобуса. Странно, но теперь я видел сон Виктории. За что наказал меня Повелитель Снов, лишив своих собственных сновидений? Если не считать общения с иглой и бутылкой, то я веду образ жизни праведника и никого не трогаю. А если кого и убиваю, то только себя. Хотя, Иван Всемогущий, после стакана портвейна, сказал мне: "Самоубийство – грех".

Грешным делом мы худо-бедно добрались от остановки до моего дома. Тысяча метров хилого, убитого надеждой добра. Как же труден путь домой.

Все нычки у мамы я вскрыл и выпил, а восстановить их она ещё не успела. Но нас не так-то легко сбить с выбранного пути… Косметический столик моей сестры. Ну, чем не бар? Вот, скажем, лосьон "Утро"… Он обладает прекрасным свежим запахом, да и на цвет – совершено прозрачная жидкость.

Разлили по стаканам. Получилось грамм по сто на рыло. Алик категорически пить отказался. Утончённая натура, мать его… Зато, мы с Костиком минут на сорок забыли о феномене синдрома алкогольного похмелья. Алик ходил неприкаянный, словно "Титаник" в ожидании своего айсберга, как факт пагубного влияния парфюмерной антипатии на человеческий организм.

Пришла Марина. Вставила мне по первое число за выпитый лосьон, но на пиво дала. После пива была Ольга с водкой. Сначала мы употребили водку. Затем Ольгу. Ассоциации женщин с алкоголем прочно вошли в мою жизнь и когда они оттуда выйдут – я не знаю.


Проститутка Маша вышла из класса, и учитель продолжил:

Так вот. На чём я остановился? – сказал он и, не дожидаясь ответа от своих учеников, которых было всего-то тринадцать человек, продолжил: – зовут меня Иисус Иванович, и…, – он на секунду задумался, но только на секунду: – А какой сейчас урок?

Что?! – не поверил своим ушам один из студентов. Его звали Фома.

Физкультура, – перебил его Паша. Они оказались на берегу Ледовитого океана, – и сейчас мы отрабатываем технику хождения по воде.

Ну, это просто, – обрадовался педагог, – просто берёте и идёте.

А что мы берём? – не унимался Фома.

Всё и ничего.

А это как?

Как, как… раком, – Иисус Иванович понимал, что негоже ему поддаваться на провокации, но поделать с собой ничего не мог.

Не обращайте на него внимания, – попытался успокоить учителя Пётр, – Лучше посмотрите, пожалуйста, правильно ли я хожу по воде? – и он уверенным шагом ступил на лёд. Пройдя по нему метров тридцать, он провалился под воду, потому что лёд исчез. Испарился в одно мгновение.

Не фиг сачковать, – прогремел громоподобный бас откуда-то из-за северного сияния.

Папашка Ваш шутить изволят, – сказал педагогу запыхавшийся и мокрый Пётр. Он вернулся назад бегом. По воде, аки посуху.

У тебя получилось! – Павел искренне радовался успеху товарища, – Но каким образом?

Просто вода очень холодная, – ответил Пётр.

Теперь обществоведение. Мустафа, назови-ка мне одну из десяти заповедей.

Убей неверного, – выпалил тот и почесал свою мусульманскую задницу.

Пшёл вон! Тоже мне, моджахед нашёлся.

Так христианство лишилось одного из тринадцати апостолов. А Мустафа взял себе псевдоним Мохаммед и немного погодя учредил, альтернативную кресту, религию полумесяца.

Благодаря сну вишни под моим окном, я проснулся религиозно просвещённым типом. Пришли свидетели Иеговы из "Сторожевой башни" и прямо с порога о чём-то попытались свидетельствовать. Глупцы. Если бы у них было пиво, я бы пошёл за ними на край света, обрившись наголо под кришнаитов и, на всякий случай, сделав себе обрезание. Но пива у них не было и я, сказав, что проповедую дзен, закрыл дверь у них перед носом.

Меня ранило в голову. Ранение было тяжёлым, потому что я, вооружившись пылесосом, занялся трудотерапией. Потом была изнуряющая тело зарядка. Я таскал, вместо штанги, вёдра с водой и, обливаясь потом, отжимался от пола. После холодного душа и чашки чая, я заснул сном ребёнка.

Снилось мне кладбище. Кресты и гроб, обитый материей синего цвета в жёлтый горошек. Он закрыт, но ещё не забит. Мне страшно, но что-то заставляет меня подойти и отбросить крышку гроба. В гробу лежит моя мама…

Я проснулся в холодном поту и в хорошем настроении. Это был мой сон, и я знаю, что он означает.


Ивана. 11.03.02 г. Москва.