Напрошенными гостями оказались, те с кем Лаврентий начал непримиримую войну и из-за кого угодил в психушку. Им очень понравилась настойчивость и неподкупность бравого командира. Именно таких не хватало в их космофлоте. Уговаривать Лаврентия не пришлось. Его ничего не держало на Земле. К тому же ему пообещали дать для начала в подчинение космолегион, что по земным меркам равнялось полку и для начинающего космического командира было совсем не плохо…


…Константин, со словами из старого японского мультфильма: «Тулип, мой милый Тулип», встал с пропитанной жарким летом земли и пошёл вслед за солнцем – на запад, потому что именно в том направлении находились питейные заведения, в содержимом которых он так нуждался в эту минуту скорби и отчаяния.


                        Deep Purple.


Я не знаю, почему так получается, но хочется думать, что виновата здесь она, а не я.

В том, что облака обнимают скалистые утёсы и от этого горы кажутся белыми и пушистыми. И мягкими.

Она сидела на кухне и, расположив на своих коленках книгу с репродукциями Дали, увлечённо рассматривала их. Я стоял рядом… Я поймал себя на мысли, что её ноги гораздо приятнее работ мастера. То есть, мне были интересны исключительно её ноги. Для меня они гораздо привлекательней картин Дали. В плане желания, в плане сексуальности и в плане живописи, как в плане совершенства. Дали – идиот. Хоть и гениальный. Он не видел её ног. Я же, в отличие от него, банальность, потому как он воспевал молочное тело Гитлера, а я всего лишь восхищаюсь её ногами.

Она налила мне какого-то рома и разбавила его апельсиновым соком. Получился коктейль, названия которого я не знаю. Я хотел пить (да и похмелиться мне тоже было нужно), поэтому залпом опорожнил содержимое своего бокала.

– Алик, это же long drink! – её удивлению, как и возмущению, не было предела.

– Я, извините, в английском слаб, – шутка прокатила, потому что она рассмеялась.

И повторила мой подвиг, одним махом уничтожив свою порцию хорошего настроения.

Разбавленная потом, потом была любовь. Затем, как водится, сигарета и…


Сон, словно большая спокойная река, протекал по полям моего сознания. Оно безгранично. Семьдесят лет советской власти. Дым и печаль третьего рейха. Нейроны Нерона. Тело, впёртое под воду. Гагарин. Рэп-группа «Ноги». Валерий Харламов. Рок-группа «Кашель». На заборе написаны три буквы: «Цой», а там дрова. Выпирает на природу. Мои, ныне покойные друзья. Дима. Игорь. Рома. Виталик. Алла Викторовна. Здравствуйте. Я могу забыть похмелиться, но я помню о вас. Слёзы. Радость, что они ещё есть. Злость за то, что их так много. Боль. Пытка кайфом. Попытка её забыть. Массу выпертой воды, тела, впёртого туды. Моя первая любовь, спасибо за то, что не забываешь. Полторы комнаты Иосифа Бродского. Собор Парижской Богоматери. Мэрилин Монро. Катя – стихия. Противостоять ей невозможно. Можно только спрятаться. Спрятаться от дождя, всё равно, что противостоять стихии. Огни большого города. А. Б. П. и её супруг. Стриптиз. Многоточие… Оргазм. Наслаждение разочарования. Глоссолалия тишины. Бедный Иуда. Иероглифы древнего граммофона. Граффити. Где туалет, там наскальные рисунки. Саксофон и Якудза. Уджаз. Якудза и Греция. Морская пена. Выходящая из неё красавица. Одетая женщина без лошади более желанна, чем нагая. Раста. Религия. Тридцать три богатыря. Подъезд моего старого дома. Квартира номер тринадцать. Семь ветров. Чайная горка. Точка. Хорхе Луис Кортасар. Хулио Борхес. Эрих Ремарк. Мария. Магдалина. Ария. Лягушка. Пятая авеню. Водка. Рок-н-ролл. Хорошего должно быть много. Дали и Дали. Это два разных слова. Первое принадлежит скорее к географии. Второе, несомненно, к живописи и придурку. Гений. Дерьмо. Дерматин. Зима, раскаты грома – Ялта. Виза. Америка. Юля. Питер Пэн. Игорь Костолевский. Молоко. Тиран солнечной долины. Лариса Долина. Танки и танки. Это тоже два разных слова. Первое относится к японской поэзии. Второе – просто железо. Дети старят. Последний танец вечной молодости. Зеркало и оставшееся отражение в нём. Когда меня нет.


Не пора ли просыпаться? Пожалуй, пора. Два волнистых попугайчика о чём-то неугомонно спорят между собой. Они живут на пальме, а она живёт у него в квартире. Он, спасая дерево от неминуемой гибели, забрал его из парфюмерного магазина, где работал грузчиком. Всё остальное – дело техники. Он давно хотел так поступить, но у него не было основной составляющей – пальмы. А тут такая удача и к тому же совершенно нашару. Он просто вынес всё из своей комнаты и, оставив только магнитофон и огромный матрац, поставил там (прямо посередине) тропическое дерево, на котором резвились две маленькие и шустрые птички. Ямайка (три восклицательных знака!!! Вот). Мама сначала возмущалась, но затем, махнув на него рукой, смирилась.

Его кошка, в отличие от мамы, восприняла перемены с бодрым энтузиазмом, и первое время охотилась за птицами. Зверь. Но, получив от него пару раз по пятнистой морде, догадалась, что данное занятие опасно если не для здоровья, то для настроения – это точно и оставила свои забавы. Умное животное. Попугаи тоже не дураки. Поняв, что огромный комок шерсти больше никакой угрозы для них не представляет, они буквально залезли на голову бедному хищнику и стали проводить там почти всё своё свободное время, которого у них, как выяснилось, было не так уж много. Занятой народ эти попугаи: перышки друг другу почистить, листья на пальме обгрызть, под пальмой нагадить, поворковать, полетать, пешком по полу походить – вот далеко не полный перечень их неотложных дел. И всё это надо. Не приведи Господи о чём-нибудь забыть. Горя не оберёшься.

Кошкам свойственно терпение. Моей особенно. Но и она долго не продержалась. Вернувшись как-то с работы, я обнаружил эту наглую, довольную рожу в птичьих перьях и пуху.

– Сожрала-таки? – вопрос был риторическим и ответа не требовал, но:

– Зачем же так грубо? Подумаешь, слегка перекусила, – я оглянулся, в надежде увидеть маму (голос был очень похожим), но дверь была плотно прикрыта, а в комнате, кроме меня и кошки, никого.

– Ты умеешь говорить?

– А что здесь удивительного, если у тебя даже холодильник наделён этой способностью? – и, видя мой немой вопрос, касаемый разговорчивого холодильника, кошка пояснила: – я прочла на досуге твой "Синий роман".

– Ну, и как он тебе?

Я был польщён тем, что являюсь первым человеком, кого читала (на досуге) кошка. При этом меня совершенно не удивила её способность читать. Если она может говорить, то почему бы ей ни уметь читать?

– Бред сивой кобылы. Но я дочитала до конца.

– Спасибо. Но не могла бы ты объяснить мне внезапно открывшиеся в тебе возможности?

– Холодильнику, значит, можно, а мне нет?

– Да, но говорящий холодильник – всего лишь плод фантазии.

– А я, по-твоему, настоящая? – посеяла в моей свежевспаханной голове семена сомнения кошка, после чего сделала контрольный выстрел: – да и ты, извини меня, всего лишь набор ничего незначащих слов.


Айвазовский. Море. Девятый вал. Если мне не изменяет память, на картине, помимо шторма, присутствуют обломки разбитого корабля. Огромный огрызок мачты беспомощно болтается в бушующем море. Но, несмотря на свою беспомощность перед стихией, он остаётся последней надеждой для тех несчастных, кому чудом удалось избежать гибели. Они спаслись. Фортуна улыбнулась им, но при этом, обрекая на страдания, сделала их несчастными. «Что наша жизнь? Игра». «Что? Где? Когда?» «Что делать?» «…где сидит фазан?» и, наконец, когда это прекратится? Вечные вопросы, ответа на которые не существует. И хорошо, что его нет, потому что, ответив на данные словеса с вопрошающей интонацией, можно смело идти в ближайший обувной магазин, покупать там себе ослепительно белые тапочки и, после примерки оных, с чистой совестью ложиться в гроб. Всё. План жизни успешно воплощён в жизнь (пардон за тавтологию) и её цель достигнута. Почему вы плачете, когда надо радоваться? Ведь покойный смог ответить на неразрешимые вопросы. Хотя, откровенно говоря, ему льстит соль ваших искренних слёз. И он с умилением и благодарностью взирает на вас ручьём, беззаботно пробегающим недалеко от вашего дома; дождём, сигаретой и кофе – этой Тринити, заботливо оберегающей вас от удушливой душевной тоски; «Боингом», с комфортом & free drink несущим вас к чёрту на кулички, через океан. Океан. Море. Девятый вал. Айвазовский.


Как-то внезапно на мою голову свалился вечер. И также внезапно она позвонила.

– Чем занимаешься? – после своего обычного "привет", спросила она.

– Пытаюсь не умереть от скуки, – это было правдой и неправдой одновременно. Просто ему очень хотелось провести этот вечер вместе с ней.

– Тогда приезжай.

– Может, лучше ты ко мне? – в его голосе звучала надежда, и она, услышав её, не раздумывая, ответила:

– Хорошо. Что привезти с собой?

– Я бы с удовольствием выпил сухого вина.

– Ладно. Привезу. Ну, всё. До встречи.

Через сорок минут дверной звонок, разразившись сиплыми, но ритмичными переливами, намекнул на то, что за дверью кто-то есть. Он открыл дверь. За порогом была она.

Подавая после приветствия ему пальто, она посетовала:

– А я в советских колготках.

Она была в чёрной короткой юбке. Он молчал, и поэтому она продолжила:

– Ты что, со мной не разговариваешь?

– Да нет. Я просто подумал о том, что на красивых ногах любые колготки хороши.

– Ну, вот. Напросилась на комплимент.

– Приходите ещё, – что в переводе на русский язык означает: "Мне приятно делать тебе приятное".

– Я подумала о том, что немного сухого вина не повредит и даже полезно для здоровья, – она достала из пакета, с вечно улыбающимся ковбоем Marlboro, бутылку "Ркацители".

Они пили вино. Они разговаривали. Они, уносясь к разноцветным островам Гогена, целовались.


Гоген – один из первых, известных мне растаманов. Его картины звучат в моей голове красочной музыкой реггей, которую Константин Трав как-то очень удачно сравнил с пляжем и кока-колой. Симпатичные, симметрично длинноногие девчонки в умопомрачительных бикини обнимают рыжеволосое солнце, и оно, как всякий нормальный мужчина, не в состоянии устоять перед такой красотой, одаривает их своим теплом и светом (читай: загаром), потому что больше ничего подарить не может. Море же, не желая отставать от светила, дарует мускулистым крепышам в very sexy плавках свою нужную нежность в виде солёной прохлады. А всемирно известная продукция компании «Coca-Cola» присутствует здесь в качестве утолителя жажды и бесплатного рекламного приложения. Эта беззаботная картинка из жизни потребителей солнца и моря – музыка растаманов. Но вся эта пляжная беспечность, в сравнении с картинами Гогена, производит на меня такое же впечатление, какое, по сравнению с живым концертом, может произвести музыка, звучащая с диска. Парадокс: пусть беспечную, но всё-таки жизнь я сравниваю с записью, а мультяшные картины Гогена – с жизнью.