Ну конечно не рассказывала. Вот еще! Теперь, когда мама узнала о Ваньке, меня ожидал допрос с пристрастием: он ведь стал первым молодым человеком, с которым она меня застукала с поличным. Мама не знала, как и с кем я общаюсь. Почти все нашли разговоры не доходили до обмена новостями, застревая на отметке идеологических споров. Теперь следовало разработать стратегию, рассказать ей о девчонках с работы, о Егоре и других знакомых парнях. Лишь бы она не поняла, сколько на самом деле для меня значил Ванька.

Сложно объяснить, почему я настолько стыдилась признать перед окружающими, что мне нравился Иван Гордеев, и все же я готова была врать и отпираться до последнего. Наверное, казалось стыдным, что такая непримечательная девочка может влюбиться в красавчика, хотя эволюционная теория сообщала, что такова абсолютная норма человеческого поведения. И все же…

— Я это сказал не для того, чтобы ты устыдилась, — неправильно истолковал он мое молчание.

— Мне не стыдно, — пожала плечами.

— Нет? А зря! — тут же отбрил он. — Мы же отличная команда, а твоя мама об этом не знает.

— Моей маме интересны только одно: выйду ли я удачно замуж. Так что ты, вообще, зря под руку подвернулся. Надо было бежать, пока предлагали.

Он рассмеялся, а мне стало ужасно неловко. Я ведь прогоняла его уже второй раз, и это после всего, что он сделала для Лоны.

— Вообще-то, я не хочу, чтобы ты уходил, — исправилась неуклюже.

— Да? — улыбнулся он в ответ. — Рад слышать.

— И за Лону спасибо.

— Любой бы поступил так же.

— «Любой» ее накачал, — поправила я.

— Ну, раз уж ты меня не прогоняешь… Я видел внизу кофейный автомат.

Автомат был из разряда самых простых, такие варят ужасный кофе. Выбирая напитки, мы шутливо ставили на то, выживем ли после него. Ванька рассказывал мне о кофемашине отца, которая, по мнению начальника, варила напиток богов. А вот мой приятель, не будучи большим знатоком, не понимал, есть ли разница между пойлом из автомата и тем, которое смаковал его отец. Увлекшись рассказом о бытовой технике Гордеевых, я не убавила количество сахара. Чертыхнулась и расстроилась, но Ванька лишь фыркнул и сказал, что все вздор. Стоило автомату выдать дымящуюся чашку, как Гордеев-младший вылил содержимое в стоявший рядом цветочный горшок. А затем сам вставил новую монету в автомат и задал правильные настройки.

Отчего-то это стало последней каплей, и совершенно внезапно я начала реветь. Несколько мгновений я ловила ртом воздух, тщетно пытаясь сдержаться, но это оказалось сильнее. Поток слез нахлынул в один миг— не предотвратишь. Автомат еще не успел налить кофе, а я уже рыдала на груди у Ваньки, как маленькая. И понимала, что никому другому эти слезы не доверила бы. Несколькими этажами выше находились мама и Лона. Они считали меня сильной, во всяком случае более сильной, чем они сами. Им нельзя было видеть меня такой. Да и чем они могли помочь? Я не верила, что помогут. А Ванька выручил. С сестрой помог, кофе сварил мне правильный взамен испорченного. Знаете, до этого момента я никогда не позволяла себе подобных излишеств. Никто мне их не позволял. И, вроде, подумать так: какой-то дешевый кофе из автомата, но для меня он оказался слишком.

Кажется, об этом я и говорила. О том, как здорово иметь еще одну чашечку кофе. Не переслащенного, а нормального, хоть и по меркам автомата. Чепухе моей Ванька не мешал, просто гладил по голове и ждал, когда отпустит. Ведь дело было не в кофе. Пострадал мой самый близкий человек… и на волне страха от мысли потерять в своей жизни хоть кого-то, я сделала огромнейшую глупость, поцеловав Ивана Гордеева.

Я не знаю, как так получилось. Не знаю, зачем он мне это позволил. Я никогда об этом не спрашивала. Может, не решился оттолкнуть в такой момент или подумал, что я со своим чуть ли не диаметрально противоположным подходом к жизни что-то ему разъясню. Но в одном точно уверена: не будь того дня, мы так и топтались бы между дружбой и не дружбой, не зная куда качнуться. Что ж любые отношения таковы, что один из партнеров всегда влюблен больше другого. И, пожалуй, как друзья мы были в разы лучше, чем как пара. У меня не было романтического опыта вовсе, у него… ну, романтического тоже не было — в отличие от эротического. Вместе набивали шишки, причем очень даже эффективно! Но это потом.

А тогда просто стояли и целовались. Мне казалось, что очень даже неплохо, что бы там Ванька ни говорил. Получалось не страстно, но оно и понятно: разве можно вдохновенно лобызать еще не до конца успокоившуюся после рыданий девушку? Но все равно это было очень приятно. Спокойно так, будто я оказалась в полной безопасности. Нравилось думать, что Ванька всегда будет рядом, чтобы поддержать и успокоить, чтобы найти пропавшую папку… или попавшую Лону. Мне с ним было правильно.

На словах мы ни о чем не договаривались, просто провели всю ночь вместе с Л оной в больнице за разговорами. Почему-то о жилье много говорили. Ванька подтвердил, что отец собирался закончить строительство комплекса к его приезду, но не срослось со сроками. Было много сложностей, дело затянулось на целых полтора года. То есть мы собирались стать соседями. Это окончательно нас сблизило и заставило разрабатывать какие-то общие планы.

Мое воспаленное гормонами воображение легко нарисовало, как мы вместе таскаем мешки со шпатлевкой и упаковки плитки. Еще представлялся двуспальный надувной матрац поверх свеженького ламината, на котором можно вместе поваляться…

Теперь я точно знаю, что начинать отношения сразу с обустройства жилья — заведомо проигрышное дело.

Глава 7

Лона вернулась домой. На некоторое время, без расторжения помолвки, но все же. Уговаривали ее общими силами: даже мама была против молчаливого принятия ситуации, в которой сестра оказалась игрушкой двух распоясавшихся мальчиков. Врачи не выписали ей больничный, не дали оправиться от случившегося, но Лоне это было нужно. Всегда веселая и открытая, на этот раз она замкнулась в себе, будто пытаясь определить, что ей делать дальше.

Я втайне надеялась, что ее решением будет бросить Романа, но, как вы понимаете, сама подала дурной пример, начав встречаться с Ванькой. Вроде как, уж если и эта крепость пала, то тушите свет.

Когда выписывали Лону, Ваня вез нас всех в обед на машине домой. И терпеливо отвечал на разного рода каверзные вопросы:

— Я так и не поняла: как вы догадались, что с Илоной что-то случилось? — удивлялась мама.

— Это Ульяна, — просто ответил Ванька. — По-моему, тот парень, с которым Лона села в машину давно не внушал ей доверия.

— Ей никто не внушает доверия, — пожаловалась мама.

Я уже открыла рот, чтобы поинтересоваться, так ли возмущает ее это после случившегося, но вмешалась Лонка.

— Она доверяет Ване, — осадила она маму. — Разве не видишь? Кстати, ребят, вы теперь что, встречаетесь? — спросила она совсем не в своей манере, что меня и насторожило.

— Мы встречаемся? — поинтересовалась я у Ваньки, все еще не уверенная, куда отнести наши поцелуи.

— Я думал, что да, — ответил он насмешливо. — А ты?

— Он думал, что да, — повторила я для сестры. — Я, вроде, тоже.

Отвечая на шутку, Лона засмеялась, но прозвучало фальшиво. Ее мир рушился на глазах, и мне было совестно за то, как сильно билось сердце от мысли, что каким-то неведомым образом нас с Иваном Гордеевым все же свело на одной дорожке.

— А ты говорила «коллеги», — пробурчала мама.

Я обернулась со своего переднего сидения, чтобы шикнуть на маму, но передумала, когда заметила, что улыбка сестры стала намного более искренней.

Дома она расспросила меня в деталях: как, когда, почему, а, главное, не страшно ли мне начинать отношения с парнем, который вовсе мне не ровня. И я ответила, что нет. Потому что вытекало все из дружбы или тесного приятельства, а в таких отношениях неравенство становится менее очевидным. Да и Ванька так себя не вел. Может, он и сорил деньгами где-то, но никогда напоказ передо мной. Но Лона об этом не знала. Перед ней в полной мере расцветал еще худший мезальянс, чем в их с Романом случае. С той лишь разницей, что я не собиралась замуж. Вот только это перед сестрой от этого легче не стало. Я не была больше несчастной старой девой, которая зудит и ждет ее у окошка, я бегала на свидания самым классным парнем из всех наших знакомых. Это меняло все.

Отношения у нас с Ванькой складывались странные, но чудесные. Не было ни букетов из роз, ни свиданий на крышах. Но мы постоянно где-то гуляли вместе, ходили на концерты начинающих групп, на бесплатные выставки современного искусства, часто сидели в кафе с его или моими друзьями, один раз вообще на гонках оказались… Но почти не оставались одни. Жизнь вокруг казалась бешеным потоком, смывающим и перемешивающим все дни и события в кучу. Было безумно весело и очень странно. Из нормальных отношений у нас были, казалось, только жаркие поцелуи в машине. Ко мне не шли из-за Поны, к нему — из-за отца, и пусть я и гнала мысль о том, что Ванька банально не хочет меня как девушку, та стучалась, и стучалась в голове, не давая покоя.

С другой стороны, стоило так подумать, как находили доказательства обратного. Спустя две недели после начала встреч, в тот день, когда Николай Давыдович улетел в командировку в Москву, Ванька пригласил меня к ним домой. Сказал, что, наконец, сыграет мне на гитаре и покажет свою комнату. Звучало очень подростково, но являлось новым и для него, и для меня. Это как-то сглаживало ситуацию.

Квартира, в которой я уже бывала, в отсутствие начальника казалась совершенно иной. Ванька в куртке, зимних кроссовках и джинсах смотрелся здесь как инородное существо. В владелец такого помещения обязан носить такой дурацкий бардовый халат с золотыми вензелями, такой еще в фильмах можно увидеть. И, желательно, выглядеть как граф Дракула. Иначе все мимо. Гордеев-старший, не будучи современным воплощением Влада Цепеша, тем не менее, вписывался, а вот его сын — ничуть.