На щеках выступил предательский румянец и я почувствовала. Именно почувствовала довольное движение его губ тянущихся в сокрушающей полуулыбке.

Плеск воды, шепот пены, его пальцы в моих волосах. Снова дурманящее массирующее движение кончиками пальцев по затылку.

Мурашки на руках от пьянящего ватного удовольствия. В противовес иррациональный жар под кожей.

Пауза. Ото лба скользящее движение к затылку. Массирующий нажим и хват у корней.

Ноги рефлекторно сжались теснее, стремясь удержать вспыхнувший жар внизу живот. Взглядом в его пах. Не отрываясь. Не моргая. Там все спокойно. Еще раз сжатие волос у корней. И сознание пошло в ирреальность, задав непреодолимое желание, почти цель придвинуться лицом к паху. Устранить там раздражающее меня спокойствие.

Крепче у корней. Не отпускает. И осторожно тянет вниз, вынуждая запрокинуть голову и посмотреть себе в глаза.

Ведет подбородком чуть вверх, едва заметно склоняя голову вправо. Искушающее движение уже искушунного. Уголок губ приподнимается, а глаза вспыхивают тьмой и я опьянела. От взрыва ассоциации в голове как подаюсь вперед и вверх, к нему. Языком по кадыку вверх, прикусывая угол нижней челюсти. Прижимаясь грудью, обхватывая шею и плечи. Теснее.

Словно бы считывает яркие образы в мыслях. Потому что его губы раскрываются. Едва. Примагничивая мой взгляд. А пальцы в волосах сжимают у корней сильнее, едва ощутимо, совсем едва, придвигая голову вверх. К себе. К своим губам. И картина в голове ярче, продолжением жажды. Жажды коснуться языком его более полной нижней губы, провести по ней с нажимом и прильнуть поцелуем. Прижаться к нему еще теснее. Ближе. До стертого дыхания.

Тело едва заметно дернулось, когда разум не справился с ассоциативным рядом, и он бы не отвел взгляд, он бы его не отвел. Если бы ему не позвонили.

А я поняла, что у меня сейчас был секс. И черт знает, перешел бы он из ментального в физический, если бы не звонок. Долбанный. Выключил воду и, вытерев руки, взял трубку. Сказал звонившему, что сейчас приедет. Подал мне полотенце, сказав, что приедет Рыжков отзвонил ему, и, дождавшись, уехал. А я еще долго принимала прохладный душ. Нельзя. Нельзя, блядь…

* * *

Адриан не приехал ночью. Не приехал утром, хотя я встала и собралась в указанное им время. Звонить ему опасалась, хотя мобильный мне был дан и его номер в него забит. Нутром чуяла, что не надо.

Уснуть так и не смогла. На предложение завтрака от Димы не отказалась. Тосты с яичницей на террасе, апельсиновый свежевыжатый сок и медленный рассвет, касающийся города, еще спящего, но чутко, поверхностно, как перед самым пробуждением.

Дима был немного напряжен, сидя на диване в углу моей комнаты. Он точно в курсе. Естественно, спрашивать не имело смысла. Я тупо ходила перед стеной со схемой, не справляясь со смутным беспокойством, путающим мысли.

Разозлившись, усилием заставила себя погрузится в работу. Адриан приехал в обед. Усталый и раздраженный, поэтому я ушла в комнату, чувствуя, что одно мое слово и хлыст мрака обеспечен. Дальше его традиционное: душ-пожрать-съебаться. Молча и быстро. Не знаю почему, но немного задело.

Вернулся ближе к вечеру и завалился спать. У меня настроение на нуле вообще. Близится ночь и мысли дурные, а день сегодня и без того поганный.

Адриан спал не долго. Вышел из опочивальни и, налив себе кофе сел напротив меня, пьющую чай с мятой и просматривающей заметки в ежедневнике. Рылся в планшете. Лицо осунувшееся, круги под глазами, но ебало снова каменное, не выдающее усталости.

Настроение преодолело метку в ноль и плавно поползло в сторону минуса. Отложила ежедневник, глотнула чая и, решившись, негромко спросила:

— Убийство Артема освещено в прессе?

Отрицательно повел головой, не поднимая взгляда от экрана.

— Можно… — осеклась, прикусила губу, и твердо продолжила, — можно мне телефон? Послезавтра у мамы день рождения, я всегда приезжаю к ней. Не хочу, чтобы волновалась, что в этот раз с радара пропала и не сказала ничего.

Свекровь не могла ей сообщить, номер матери и адрес она сначала и знать не хотела, потом я постаралась, чтобы и не узнала никогда.

Адриан выудил свой мобильный из кармана джинс и, сняв блокировку, протянул мне. Я только хотела спросить, можно ли разговаривать не при нем, как он кивнул и повел подбородком в сторону моей комнаты.

Снова прикусила губу и поднялась.

Разговаривала с мамой с задором и весело. Она вообще ничего не знала о том, что происходило в моей жизни, у нее сердце слабое. Она бы не пережила и убила бы Артема нахуй. Просто убила сама и собственными руками.

Разговор, как и всегда на позитиве, с милым сердцу ехидством, беззлобными подколами, с ее огорчением, что я не смогу приехать к ней в Ригу. С материнским проницательным беспокойством, так ли у меня все хорошо, как я ей втираю. С моей очередной ложью и ее вроде бы доверием. Это началось давно. И нарастало как снежный ком. В концу вывело к тому, что мама считала меня счастливой, замужем за хорошим человеком. Боже, как много лжи… Но ей не нужно было знать ни о чем, она слишком любит меня. Незаслуженно слишком. Утерла слезы стыда, держа голос ровным и ужасаясь тому, насколько грязна моя ложь. Но я тоже ее очень люблю. И буду беречь, так как она всегда оберегала меня, пока я не совершила первую ошибку, уехав с Артемом. Стыдно от того, что она мной гордится. Гордится тем, чего во мне нет и чего у меня нет. Вот за это непередаваемо, невыносимо стыдно, хочется просто убиться об стену.

Завершив звонок у меня руки тряслись. Внутри все ходуном. Успокоилась не сразу. Стерла свидетельства истерики и слез. Вернула ему телефон.

— Ты же куришь? — нерешительно спросила, застыв на пороге и не оглядываясь.

— Редко. Как и ты. В сумке в боковом кармане. — Не отрывая взгляда от экрана.

Я прикусила губу, потому что поняла, что поводы покурить у нас сходны — случается пиздец, привет, старая дурная привычка.

Не нужно, Адриан… Не сейчас. Пожалуйста, я не хочу вот это видеть… Понимание, интуитивное, ментальное чутье, что мне хуево, хотя я себя и не выдаю. И что ты не собираешься делать хуже. Не нужно. Мне нельзя.

Достала из сумки сигареты и зажигалку. Пачка почти на исходе, три штуки всего. Редко, говоришь? Хотя, не с собой же носит и хрен знает, когда он пачку купил. Только вот рядом запечатанная, и это как-то наводит на невеселые мысли.

Пошла к себе. Стояла на террасе, впитывая ночную прохладу города. Смотрела вниз, на полнокровные, освященные улицы, яркие неоновые вывески, приглушенный шум. Никотин в крови — дрожь в пальцах меньше. Глубокая затяжка, в коленях слабость, в голове легкий туман и головокружение. Бросила только для этого ощущения. Чтобы, когда оно необходимо, оно наступало с первой затяжки. Хотя, не только из-за этого бросала…

— Крыша — место для антенн и самоубийц. Ты кто из них? — бархат позади.

— Антенна для самоубийц. — Поморщилась, стряхивая пепел.

— Самокритично. — Остановился рядом, справа. Облокотился руками о хромированный поручень стеклянного ограждения, глядя на пачку и зажигалку, подхваченные им с плетеного стола позади. Перевел взгляд на город под ногами и негромко добавил, — на грани с самобичеванием.

— Под твоим взглядом это нормальная реакция. Ты специально для устрашения такие линзы носишь? — провокация необдуманная, я затянулась, прикрывая глаза и усмиряя неуместную агрессию.

Заметила в тот вечер, перед рестораном, когда он впервые и при нормальном свете был рядом, пока обувался. Показалось занимательным, что Адриан носит цветные контактные линзы. Как-то не совмещалось это. Впрочем, в нем для меня очень много всего несовместимого. Противоречивого.

Он медлил. Достал сигарету, но не поднес к губам, чуть прищурено глядя на фильтр произнес:

— Протанопия. Я не вижу красный цвет и весь его спектр.

Я опешила. Полностью растерялась. Не сразу смогла потушить сигарету о пепельницу на широком поручне.

— Это дальтонизм? — несмело спросила, подняв взгляд на его ровный профиль,

— Одна из форм. — Подкурил сигарету, но зажигалка сразу не погасла, он затянулся, разглядывая язычок пламени. — Линзы корректируют. Не полностью, конечно, но лучше чем ничего. — Зажигалка потухла, протяжный выдох дыма и взгляд вниз, на город под ногами. — Цвет такой из-за фильтров, которые задерживают волны определенного спектра, чтобы я четче различал цвета. — Затяжка и очень тихое, — соболезную.

Усмехнулась, глядя вниз. Сегодня ровно год. Да. Осознала, что Адриан знает. И он понял для чего просила телефон. Почему просила. И желание покурить. Потому и день в пизду, хотя мыслями не касалась. Потому и матери набрала, что бы… хоть чуть теплее во внутренней зимней стуже. Стало только хуже. Символично, что у страховой именно в этот день появились бы официально новые владельцы, а Артем потерял бы все. Очень символично, я не специально так подгадывала, просто так вышло. Жаль, что он сдох. Хотела бы посмотреть на его лицо.

Понял все. Умный, хули. Беда с ними одна.

— Вскрыли биографию? — негромко уточнила я, прищурено глядя на ночные огни города.

— Не беспокойся, там только сухие факты.

Немного резанула слух такая постановка предложения. Он совсем не настаивает, считает очень личным. Странно это. Знание границ при беспредельных возможностях. Он весь из этого стоит из парадоксов и противоречий. Ограничений.

— Догадываешься, почему Артем ее потер? — покачала головой, невесело улыбаясь, чувствуя, как внутри все сжимается в холоде.

— Приблизительно. — Затушил сигарету, наблюдая, как он гаснет и поднял спокойный взгляд мне в глаза. Не равнодушный, просто спокойный. — По логике выходит, что в двадцати восьми днях в реабилитационном центре его вина, а не то, что указано в истории болезни. Вернее не только в этом его вина.